– Я нахожусь у себя дома, – произнес голос.

– Хорошо. – Финли снова взял ручку. – Вы не могли бы уточнить свой адрес?

– А разве у вас нет моего адреса? – насмешливо поинтересовался голос. – Вы же каждый месяц присылаете мне счет.

Финли посмотрел на меня. Я усмехнулся. Он состроил гримасу.

– Сэр, я работаю в техническом отделе, – сказал Финли. Тоже насмешливым тоном. Два добродушных человека спорят по вопросам техники. – Сведения об абонентах находятся в другом месте. Конечно, я могу их запросить, но на это уйдет время – вы же знаете, как это бывает. Кроме того, сэр, пока определитель уровня сигнала подключен к линии, вам придется непрерывно говорить, чтобы я мог контролировать качество связи. Так что, если у вас нет желания называть свой адрес, вам придется прочитать вслух любимое стихотворение.

Крошечный динамик передал смех человека по фамилии Хаббл.

– Ну хорошо, проверка связи, проверка связи, – произнес голос. – Говорит Пол Хаббл, находящийся у себя дома, то есть в доме номер двадцать пять по Бекман-драйв, повторяю: дом ноль-два-пять, Бекман-драйв, в добром старом Маргрейве, произношу по буквам: М-А-Р-Г-Р-Е-Й-В, штат Джорджия, Соединенные Штаты Америки. Ну, как уровень моего сигнала?

Финли не отвечал. На его лице отразилось беспокойство.

– Алло! – спросил голос. – Вы меня слышите?

– Да, мистер Хаббл, – сказал Финли. – Я вас слышу. Кажется, никаких проблем с вашим номером нет, сэр. Полагаю, просто ложная тревога. Благодарю вас за помощь.

– Ничего страшного, – ответил человек по фамилии Хаббл. – Если что, звоните еще.

Связь оборвалась, и комната наполнилась короткими гудками. Финли положил трубку на аппарат. Откинулся назад и уставился в потолок. Заговорил сам с собой.

– Проклятье! – буркнул он. – Здесь, у нас в городе. Черт побери, кто такой этот Пол Хаббл?

– Вы его не знаете? – спросил я.

Финли посмотрел на меня. Огорченно. Словно он успел совсем про меня забыть.

– Я здесь всего полгода. Еще не успел со всеми познакомиться.

Подавшись вперед, Финли нажал на кнопку звонка. Пригласил Бейкера.

– Ты что-нибудь можешь сказать о некоем Хаббле? – спросил у него Финли. – Пол Хаббл, живет здесь, в Маргрейве, дом двадцать пять по Бекман-драйв.

– Пол Хаббл? – переспросил Бейкер. – Ну да. Живет там, где ты и сказал, с самого рождения. Человек семейный. Его хорошо знает Стивенсон, они вроде как родственники. Дружат. Вместе ходят в спортивный клуб. Хаббл банкир. Ворочает большими деньгами, работает в Атланте. В каком-то крупном банке. Я время от времени встречаю его в городе.

Финли пристально посмотрел на своего коллегу.

– Это тот, кому принадлежит номер телефона, – сказал он.

– Хаббл? Из Маргрейва? Вот те на!

Финли снова повернулся ко мне.

– Полагаю, сейчас вы скажете, что никогда не слышали о таком человеке? – спросил он.

– Я действительно никогда о нем не слышал, – подтвердил я.

Покачав головой, Финли повернулся к Бейкеру.

– Отправляйся-ка ты к этому Хабблу и вези его сюда, – сказал он. – Бекман-драйв, дом номер двадцать пять. Бог его знает, какое он имеет ко всему этому отношение, но нам надо с ним поговорить. Ты будь с ним поаккуратнее, быть может, он тут совсем ни при чем.

Снова посмотрев на меня, Финли вышел. Захлопнул за собой массивную дверь. Протянув руку, Бейкер выключил магнитофон. Вывел меня из кабинета. Проводил назад в камеру. Вошел вместе со мной и снял наручники. Повесил их себе на ремень. Вышел из камеры и закрыл дверь. Привел в действие электрический замок. Засовы вошли в гнезда. Он собрался уходить.

– Эй, Бейкер! – окликнул его я.

Он вернулся назад. Посмотрел на меня. Недружелюбно.

– Я хочу есть, – сказал я. – И выпить кофе.

– Вас накормят в тюрьме штата, – ответил он. – Автобус прибудет в шесть вечера.

С этими словами Бейкер ушел. Ему предстояло поехать за каким-то Хабблом. Он обратится к нему очень вежливо. Извинившись, попросит съездить вместе с ним в участок. Финли тоже рассыплется перед ним в извинениях. Пока я буду торчать в клетке, Финли будет учтиво спрашивать Хаббла, почему номер его телефона был обнаружен в ботинке убитого.

Мое пальто по-прежнему лежало скатанным на полу камеры. Я его встряхнул и надел. Мне снова стало холодно. Я засунул руки в карманы. Прислонился к прутьям решетки и попробовал снова начать читать газету, просто чтобы чем-то заняться. Но я не понимал смысла прочитанного. Я думал о том типе, на глазах у которого его напарник убил человека выстрелом в голову. Который затем схватил безжизненное тело и принялся пинать ногами. С таким бешенством, что переломал трупу все кости. Я стоял и думал о том, что, как я надеялся, осталось у меня позади. О том, о чем я не хотел больше думать. В конце концов я бросил газету на пол и попробовал думать о чем-то другом.

Я обнаружил, что, если прижаться к решетке в переднем углу камеры, мне будет виден весь общий зал. Столик дежурного и то, что было за стеклянными дверями. На улице ярко светило горячее солнце. Похоже, там уже снова стало сухо и пыльно. Ливень ушел куда-то далеко. В здании царила прохлада, горели люминесцентные лампы. Дежурный сержант стучал на компьютере, заполняя базу данных. Мне было видно то, что находилось у него под столом. То, что не предназначалось для взоров посторонних. Аккуратные ячейки с бумагами и жесткими скоросшивателями. Целая секция баллончиков со слезоточивым газом. Ружье. Кнопка объявления общей тревоги. За сержантом сидела женщина в форме, которая брала у меня отпечатки пальцев, и тоже оживленно стучала по клавишам. В просторном помещении было тихо, однако оно вибрировало напряжением идущего полным ходом следствия.

Люди тратят тысячи долларов на высококачественное стереофоническое оборудование – иногда десятки тысяч. В Соединенных Штатах существует целая отрасль промышленности, специализирующаяся на выпуске звуковоспроизводящей аппаратуры таких высоких стандартов, что в это невозможно поверить. Ламповые усилители стоимостью с хороший дом. Колонки выше моего роста. Соединительные шнуры, толстые, как поливочные шланги. В армии кое у кого есть такая аппаратура. Я имел возможность оценить качество ее звучания на военных базах по всему миру. Изумительно. Но на самом деле все эти люди напрасно потратили деньги. Ибо лучшая звуковоспроизводящая аппаратура в мире совершенно ничего не стоит. Она находится у нас в голове. Работает так, как мы того хотим. На нужной громкости.

Я стоял в углу камеры, прокручивая в голове песню Бобби Блэнда. Старый и любимый хит. На полной громкости. «Farther On Up the Road»[2]. Бобби Блэнд поет ее в соль мажоре. Эта тональность придает песне какую-то солнечную жизнерадостность. Убирает горечь из стихов. Превращает песню в жалобу, пророчество, утешение. В то самое, чем и должен быть настоящий блюз. Спокойный соль мажор навевает сладостный туман. Растворяет злобу.

Но тут я увидел жирного начальника отделения. Моррисон шел мимо камер, отделенных решеткой, направляясь в свой кабинет. Как раз к началу третьего куплета. Я транспонировал песню в ми-бемоль. Мрачную и грозную тональность. Тональность настоящего блюза. Убрал приятный голос Бобби Блэнда. Мне нужно было что-нибудь жестче. Что-нибудь грубее. Музыкальное, но в то же время с пропитым и прокуренным хрипом. Наверное, Уайлд-Чайлд Батлер будет в самый раз. Голос, с которым не будешь шутить. Я добавил громкость, как раз на том месте, где поется: «Что посеешь, то и пожнешь – дальше по дороге».

Моррисон солгал насчет вчерашнего вечера. Меня не было здесь в полночь. Сначала я был готов поверить в возможную ошибку. Наверное, он видел кого-либо похожего на меня. Такой подход означал признание презумпции невиновности. Сейчас же мне захотелось дать Моррисону правой прямо в морду. Расквасить в лепешку его жирный нос. Я закрыл глаза. Мы с Уайлд-Чайлдом Батлером дали себе слово, что это обязательно произойдет. Дальше по дороге.