Выйдя из кабинета, Бейкер подошел к моей камере. Не сказал ни слова. Просто отпер дверь и жестом пригласил меня выйти. Я крепче укутался в пальто, оставив газету с большими фотографиями президента, посещающего Пенсаколу, на полу камеры. Вышел и направился следом за Бейкером в кабинет.

Финли сидел за столом. Диктофон был на месте, с подключенным микрофоном. Воздух спертый, но прохладный. Финли, похоже, был чем-то смущен. Он ослабил галстук. С печальным свистом выпустил воздух из легких. Я сел на стул, и Финли махнул рукой, прося Бейкера оставить нас одних. Дверь тихо закрылась.

– У нас возникли кое-какие проблемы, мистер Ричер, – сказал Финли. – Весьма серьезные проблемы.

Он погрузился в рассеянное молчание. У меня оставалось меньше получаса до прибытия тюремного автобуса. Я хотел, чтобы какое-то решение было принято как можно скорее. Взяв себя в руки, Финли посмотрел на меня. Начал говорить, быстро, отчего чуть пострадало его изящное гарвардское произношение.

– Мы привезли сюда этого Хаббла, – сказал Финли. – Наверное, вы его видели. Банкир из Атланты? Одежда от Кельвина Кляйна стоимостью тысячу долларов. Золотые часы «ролекс». Он был на взводе. Сначала я подумал, Хаббл просто раздражен тем, что мы вытащили его из дома. Как только я начал говорить, он узнал мой голос. По звонку на его сотовый телефон. Сразу же обвиняет меня в обмане. Говорит, что я не должен был выдавать себя за сотрудника телефонной компании. Разумеется, он прав.

Он снова погрузился в молчание. Повел борьбу с этическими проблемами.

– Ну же, Финли, не тяните, – сказал я.

У меня оставалось меньше получаса.

– Хорошо, итак, Хаббл недоволен и раздражен, – продолжал Финли. – Я спрашиваю, знает ли он вас – Джека Ричера, бывшего военного. Он говорит, что не знает. Никогда о вас не слышал. Я ему верю. Хаббл начинает расслабляться, решив, что все дело в каком-то типе по имени Джек Ричер. Он и не слышал ни о каком Джеке Ричере, так что он тут ни при чем. Совершенно чист, верно?

– Продолжайте, – сказал я.

– Тогда я спрашиваю, знает ли он высокого мужчину, обритого наголо, – сказал Финли. – И насчет «pluribus». И тут – о боже! Как будто я засунул ему в задницу кочергу. Хаббл весь напрягся, словно с ним случился приступ. Очень напрягся. Ничего не стал отвечать. Тогда я ему говорю, что мы уже знаем про смерть высокого бритого типа. Знаем, что его застрелили. Что ж, это как вторая кочерга у него в заднице. Хаббл только что не свалился со стула.

– Продолжайте, – снова сказал я.

Двадцать пять минут до прибытия тюремного автобуса.

– Он начал дрожать так, что я испугался, как бы он не рассыпался, – сказал Финли. – Тогда я ему говорю, что нам известно о номере телефона в ботинке. Номере его телефона, напечатанном на листе бумаги под словом «pluribus». Это уже третья кочерга, все в том же месте.

Финли снова умолк. Поочередно похлопал по карманам.

– Хаббл молчит, – продолжал он. – Не произносит ни слова. Оцепенел от шока. Лицо серое. Я испугался, что у него сердечный приступ. Он сидел и беззвучно открывал и закрывал рот, как рыба. Но ничего не говорил. Тогда я ему сказал о том, что труп был избит. Я спросил, кто его сообщники. Сказал о том, что труп был спрятан под картоном. Хаббл по-прежнему ничего не говорит, черт побери. Просто ошалело оглядывается по сторонам. Наконец я понял, что он лихорадочно думает. Пытается определить, что мне ответить. Минут сорок Хаббл молчал, думал как одержимый. Магнитофон все это время работал. Записал сорок минут тишины.

Финли снова умолк. На этот раз для того, чтобы усилить эффект. Посмотрел на меня.

– Наконец Хаббл во всем сознался, – сказал Финли. – «Это сделал я, – сказал он. – Я его застрелил». Он ведь сознался, да? И это записано на кассете.

– Продолжайте, – сказал я.

– Я его спрашиваю, не нужен ли ему адвокат, – сказал Финли. – Он отвечает: не нужен – и продолжает твердить, что это он убил того типа. Так что я читаю ему правило Миранды, громко и отчетливо, чтобы это было на кассете. Потом мне приходит мысль, а может быть, этот Хаббл сумасшедший или еще что, понимаете? Я его спрашиваю, кого он убил. Он говорит, высокого мужчину с бритой головой. Я спрашиваю как. Он говорит, выстрелом в голову. Я спрашиваю когда. Он говорит, вчера ночью, около полуночи. Я спрашиваю, кто пинал труп ногами, кто убитый и что означает «pluribus». Хаббл молчит. Снова коченеет от страха. Не говорит ни слова. Я ему говорю, что сомневаюсь в том, что он имеет какое-либо отношение к убийству. Он вскакивает с места и набрасывается на меня с криками: «Я сознаюсь, сознаюсь, это я его убил, я!» Я сажаю его на место. Он затихает.

Финли откинулся назад. Сплел руки за головой. Вопросительно посмотрел на меня. Хаббл убийца? Я в это не верил. Потому что он был возбужден. Вот те, кто убивает кого-то из старого пистолета во время борьбы или в порыве гнева, случайным выстрелом в грудь, – те потом бывают возбуждены. Но тот, кто хладнокровно всадил две пули в голову из пистолета с глушителем, а затем собрал гильзы, принадлежит к совершенно иному типу людей. Их впоследствии не терзают угрызения совести. Они просто уходят и начисто забывают о случившемся. Хаббл не был убийцей. Об этом говорило то, как он плясал перед столом дежурного. Но я лишь улыбнулся и пожал плечами.

– Отлично, – сказал я. – Теперь вы можете меня отпустить, верно?

Посмотрев на меня, Финли покачал головой.

– Неверно, – сказал он. – Я не верю Хабблу. В деле замешаны трое. Вы сами меня в этом убедили. Кем из них может быть Хаббл? Не представляю себе его обезумевшим маньяком. На мой взгляд, у него нет для этого достаточно силы. Не представляю себе его мальчиком на побегушках. И определенно он не убийца. Такой человек не сможет хладнокровно сделать контрольный выстрел.

Я кивнул. Как будто мы с Финли были напарники, обсуждавшие запутанное дело.

– Пока что я собираюсь посадить его в кутузку, – продолжал Финли. – У меня нет выбора. Хаббл сознался, упомянул пару правдоподобных деталей. Но обвинение против него развалится.

Я снова кивнул. Чувствуя, что это еще не все.

– Продолжайте, – сказал я, смирившись.

Финли невозмутимо посмотрел на меня.

– Вчера в полночь Хаббла там даже не было, – сказал он. – Он был на годовщине свадьбы у одной пожилой четы. Праздник в узком семейном кругу. Недалеко от его дома. Хаббл появился в гостях около восьми вечера. Пришел пешком вместе со своей женой. Ушел только в два часа ночи. Двадцать человек видели, как он пришел, двадцать человек видели, как он уходил. Обратно его подвез брат невестки. Ему пришлось ехать на машине, поскольку к этому времени уже начался дождь.

– Продолжайте, Финли, – сказал я. – Говорите все до конца.

– Кто этот брат его невестки? – сказал Финли. – Который отвез его домой, под дождем, в два часа ночи? Офицер полиции Стивенсон!

Финли откинулся на спинку кресла. Заложил длинные руки за голову. Высокий, элегантный мужчина, учившийся в Бостоне. Культурный. Опытный. И он отправлял меня в тюрьму за то, что я не совершал. Финли выпрямился. Вытянул руки на стол, ладонями вверх.

– Я сожалею, Ричер, – сказал он.

– Сожалеете? – воскликнул я. – Вы отправляете в тюрьму двоих невиновных и говорите, что сожалеете об этом?

Он пожал плечами. Похоже, ему было не по себе.

– Так пожелал Моррисон, – сказал он. – По его мнению, дело закрыто. Нас он отпускает на выходные. А он здесь начальник.

– По-моему, вы шутите, – сказал я. – Моррисон осел. Он назвал лжецом Стивенсона, своего же сотрудника.

– Не совсем, – снова пожал плечами Финли. – Он говорит, быть может, это какой-то заговор – понимаете, возможно, самого Хаббла действительно не было на месте преступления, но он нанял вас. Заговор, верно? Моррисон считает, Хаббл взял на себя всю вину, потому что боится вас, боится показать на вас пальцем. Моррисон полагает, вы шли домой к Хабблу, чтобы получить причитающиеся деньги, но мы вас задержали. По его мнению, именно поэтому вы ждали до восьми часов. И именно поэтому Хаббл сегодня остался дома. Не поехал на работу, так как ждал вас, чтобы с вами расплатиться.