Представьте себе, лодка за 50 км от берега будет города рушить. А американцы и англичане не дураки. Они противолодочные рубежи создали уже на 100 км от берега.

Р.В.: А потом, что же воевать с мирным населением? Надо же на море в бою воевать. В океане.

П.Г.: Это были глупости. Глупости. Когда Булганин звонил по моей просьбе Малышеву, то тоже так говорил: «Я и мой помощник взволнованы. Он всех обошел и предлагает, чтобы мы с Вами доложили Хрущеву и просили его отложить это заседание, пригласить Кузнецова Николая Герасимовича, Исаченкова, судостроителей, Бутому — министра судостроительной промышленности, их пригласить обязательно. Что будем делать? Давайте, примите Котова». Малышев говорит: «С удовольствием. Я с Павлом Григорьевичем много лет знаком».

Приехал я к Малышеву. Рассказал, что я проделал, и что ничего не знаю, и никто во флоте не допущен. Он молча открыл сейф, достал Постановление, вслух мне его прочитал (оно короткое было, 52-го года). Затем взял чистый лист бумаги, карандашом синим сделал рисунок, разбил на отсеки, вроде продольного разреза лодки, выделил у него крестом отсек паропроизводительной установки, отдельно кое-что подрисовал, несколько рассказал. Потом в сейф положил это Постановление и вызвал начальника спецотдела. И говорит: «Вот что. Сейчас идите, напечатайте на моем бланке бумагу о том, что товарищ Котов допускается к работам по объекту Перегудова. С моей подписью и печатью. И принесите». Тот быстренько все сделал, буквально за несколько минут и принес. Малышев подписал, вручил мне и сказал: «Павел Григорьевич, действуйте теперь. Я Вам советую побывать у Перегудова, затем съездить в Обнинск, затем съездить советую в Горький, к Максименко». Прощаясь со мной, сказал: «Да, наверное, надо привлекать и Исаченкова, и Козьмина, и, наверное, его людей, его институты. Наверное, настало время». Вот так вот. Я ушел и после этого мог уже действовать.

Прошло время, звонит мне Исаченков. Говорит: «Павел Григорьевич, ты знаешь, что на Президиуме ЦК рассматривался проект и его отложили. Кузнецова не было в Москве, вызвали на Президиум адмирала Басистого (он был первым заместителем главкома), сказали, чтобы ВМФ дал заключение по проекту. А он заявил, что заключение флот дать не может, поскольку не рассматривал проекта. Тогда было принято решение отложить утверждение, поручить флоту рассмотреть проект и дать заключение. После вернуться к утверждению. На этом заседании Президиума, я не был. Это Исаченков меня проинформировал тогда по телефону. — «Так что, мы будем теперь рассматривать», — сказал он.

А дальше я уже следил, в ряде совещаний я участвовал. Знаю, когда рассматривали проект вместе с учеными (может быть, вот с Вашими), на макетной комиссии, что там уже было. Помню выступление и Кузнецова на совещании. У Кузнецова было уже подготовлено итоговое заключение и он докладывал Президиуму ЦК и Правительству. Помню его выступление. Кузнецов тогда так выступал, по-видимому, по оружию: «Нам атомная подводная лодка нужна, но не такая, эту подводную лодку я не понимаю. Почему? Наверное, задумали ее для уничтожения военно-морских баз и флота в базах. А нам нужна лодка, которая могла бы в морях и океанах, на коммуникациях уничтожать корабли и она же должна быть способна, если потребуется куда нужно добираться, и против баз. Но для этого нужна не одна торпеда, для этого должен быть большой запас, нужны торпеды и с обычным оружием, с обычным боезапасом, и также нужны торпеды атомные.

Вот такой вывод им был сделан. После этого, я даже знаю, что не сразу это предложение принято было. Я помню большое совещание у Булганина, в зале Совета Министров, на котором выступал Кузнецов и присутствовали его работники, и где Кузнецову пришлось уже доказывать, почему нужно отрезать у лодки нос и менять на лодке торпедное оружие. Помнится, он говорил о работе комиссии ВМФ, которая исследовала во всех регионах Мирового океана 100 военно-морских баз. И доказала что только к двум базам эта торпеда (с дальностью 50 км, по-моему) беспрепятственно могла бы проникнуть, только в 2 военно-морские базы. Тогда весь зал был увешан чертежами и материалами: нарисованы были все базы, места базы, до которых лодка может дойти, чтобы выпустить торпеду и чтобы торпеда уничтожила корабли в базе и разрушила саму базу. К ним практически никто не подходил. Слушали только Кузнецова. Выслушав доклад Кузнецова, сказали: «Да, предложения флота надо принимать».

Дальше очень быстро было сформулировано мною следующее Постановление, в очень короткий срок уже в Перегудовском бюро и с участием ученых очень быстро переделали проект. Так что, мы и не заметили, как все это было. Это, как говорят, начальная сторона.

Р.В.: А Вы помните, Павел Григорьевич, где в это время работал Малышев? Адрес, куда Вы поехали к нему, помните?

П.Г.: Малышев «сидел», сейчас, сейчас, надо вспомнить… Он в Кремле кабинет имел. А когда Булганин звонил ему обо мне, в это время он был на Петровеликом.

Р.В.: Он был тогда министром Среднего Машиностроения. Точно?

П.Г.: Да, да. Ну, еще проверить можно.

Р.В.: Я посмотрела в энциклопедии, он в это время был и зампредсовмина, и курировал судостроение, и одновременно был министром среднего машиностроения.

П.Г.: Так вот, когда я приехал к Малышеву в кабинет, все ему рассказал и просил, чтобы он с Булганиным уговорили Хрущева отложить Президиум и поручить флоту во главе с главкомом рассмотреть проект Постановления, по которому строится лодка. И только после этого принимать решение о строительстве этой лодки и других лодок. Проект Постановления в таком виде нельзя принимать. И он настаивает, чтобы товарища Кузнецова и других собрать на заседание. Обо всем я доложил Николаю Герасимовичу. Он при мне позвонил Малышеву и говорит: «Котов был у Вас, видел чертежи лодки, он правильно забраковал все, и правильно раскрутил все, правильно предложил создать совместную комиссию». Такую комиссию тогда и создали — председатель Малышев, заместитель Кузнецов. Для рассмотрения всех вопросов. В комиссию Николай Герасимович очень многих морских специалистов привлек.

Р.В.: Ну и вот наступило это заседание, когда пригласили моряков. Помните? Николай Герасимович Кузнецов выступал?

П.Г.: Ну конечно. Николай Герасимович потребовал, чтобы отложили утверждение проекта, чтобы дали время морякам на обследование и моряков допустили бы к работам. «Я, — говорит, — еще в Ленинграде, еще задолго до этого совещания собирал своих специалистов в Военно-морской академии. Там мы многие вопросы обсудили. Собирался раньше выступить в Москве, но меня не допускали». Обращаясь к Хрущеву, сказал: «Меня к Вам не допускали. Я считаю, что атомную лодку нам надо. Но такую лодку, как эта, корпус которой уже построили в Северодвинске, нам не надо — она не боеспособна будет». Он рассказал, что вооружение на строящейся лодке, как его предусматривают (за 50 км от берега будет стрелять только по береговым целям, по городам, по судостроительным заводам), не годится. — Понимаете? Выпускала бы, причем, имеющуюся одну торпеду. Его поняли.

Р.В.: Значит, Кузнецов уже видел лодку в Северодвинске, уже познакомился в Северодвинске с ней, до заседания?

П.Г.: Да, да, да. Николай Герасимович выступил против оснащения лодки этой одной единственной гигантской торпедой диаметром 2 м с термоядерным зарядом. Лодка с таким вооружением флоту не нужна — таково было заключение главкома ВМС. Кроме того, Кузнецов обратил внимание на то, что, поскольку оснащение ядерной энергетической установкой позволяет лодке находиться в подводном положении практически неограниченное время, то необходимо серьезно изучить вопросы подбора и психологической совместимости членов экипажа.

Р.В.: И ясно сказал, что он и раньше хотел возразить, но его не допускали, и вот только на заседании он говорит об этом и о том, в каких отношениях лодка его не устраивала.

П.Г.: Николай Герасимович был доволен, что я вмешался в это дело. Я ему все доложил и как приезжал к Малышеву, и как Булганин звонил Малышеву. Он меня благодарил.