В.А. Рудный в своей книжке «Готовность № 1» показал Кузнецова робким в поведении с начальством. Это совершенно неверно. Он, пожалуй, один из немногих отваживался говорить правду в глаза начальству, спорил и был прямолинеен. «Излишняя прямолинейность доводила его до неприятностей», — вспоминал адмирал В.В. Виноградов. Кое-кто из сослуживцев утверждал то же. Знаю, что Николай Герасимович не считал прямолинейность недостатком. Он писал: «Я как коммунист должен говорить правду в глаза, как бы она неприятна ни была, если это идет на пользу дела. Я понимал: или я должен плыть по течению, зная, что рано или поздно меня снимут, или активно бороться за дело, но и в этом случае есть опасность, что тебя снимут, только с уже тяжелыми для тебя последствиями. Опытные руководители предпочитали первый путь. Как пример можно привести адмирала Юмашева. Я предпочитаю второй путь». В книгах Кузнецов упорно писал о неудачном начале войны и тяжелом первом ее периоде, и не потому, что кто-то был более подготовлен к ней, а кто-то нет. Нет, не потому. Он был уверен, что первые минуты будущей войны — именно минуты — будут решающими. На ошибках нужно учиться и не бояться их вспоминать не для того, чтобы кого-то обвинить, а чтобы их не повторить. Он призывал глубоко, со всей ответственностью разобрать причины неудач, ошибок в первые дни войны.
«Эти ошибки, — писал он, — лежат отнюдь не на совести людей, переживших войну и сохранивших в душе священную память о тех, кто не вернулся домой. Эти ошибки в значительной степени на нашей совести, на совести руководителей всех степеней. И чтобы они не повторились, их следует не замалчивать, не перекладывать на души умерших, а мужественно, честно признаться в них. Ибо повторение прошлого будет называться уже преступлением». Разве робкий человек мог так мужественно вести себя перед лицом истории? Ничего подобного не найти ни в одних мемуарах сильных мира сего, на чьей совести чудовищные преступления перед народом страны.
Николай Герасимович мужественно и открыто написал, что военные люди должны думать о войне постоянно во имя того, чтобы ее не было. Да ведь никто после второй мировой войны и не обещал, что ее не будет. Кто, кроме него, написал (еще в 60-х гг.), что «новая война, если империалисты ее развяжут, будет протекать совсем не так, как прошлые. Новое оружие — оружие массового уничтожения и моментального действия — определит и характер грядущих сражений. Они станут несравненно скоротечнее и сокрушительнее, охватят сразу большие пространства земного шара не только по фронту, но и в глубину. Военные теоретики, размышляя о будущей войне, придают огромную роль не только ее первым дням, но даже часам и минутам…»
Его книги выходили и раскупались моментально. Обсуждались. Открывали возможность писать на флотскую тему. При переиздании «Накануне» пришлось дать согласие убрать несколько фраз, рассказывающих о гибели эсминца «Решительный». Работа над книгой «Курсом к победе» шла трудно. Ему хотелось писать от души, но он видел перед собой цензора. «Рука не поднимается писать дальше. Но нужно пересилить себя и довести работу до конца», — заметил он в дневнике. И далее: «Книгу сдал, но путь ее тернист. На пути ко всей моей писанине стоят усиленные караулы, через которые трудно пробраться со второй книгой, и совсем мало надежд в будущем. Уж очень на меня ополчились наши старшие товарищи по оружию». Вспоминаю, как Николай Герасимович вернулся из Москвы и сказал: «Подписал книгу к печати. Но вот беда — меня это уже не радует, как раньше. Очевидно, рядом падающие «снаряды» контузили меня и апатия берет верх». 10 ноября 1974 г. пошел в больницу. 6 декабря его не стало. Книга вышла в июне 1975 г. Он ее не увидел. Да и к празднику Победы издатели не поторопились.
В последние годы он вел большую переписку, вызванную выходом его книг. Его ответы отличались сдержанностью, правдивостью, строгостью, когда затрагивали общественные проблемы. Мнение его всегда было определенным. Не знаю, всегда ли он был прав? Но эта черта свидетельствовала о силе и цельности его личности. Меня всегда, и особенно в последние его годы, поражало, как продуманно он говорил о жизни, с такой глубиной, печалью, мужеством, заставляющими подумать о самом себе — как ты живешь? «Скажу, как говорили в плохих прописях, — первая часть жизни всегда лучше второй части жизни, потому что первая всегда что-то обещает», — поговаривал он под конец. Его жизнь можно разделить на три части. Первая — лучшая — обещала многое. Вторая — положила на плечи сложные обязанности. Третья — самая трудная — ничего светлого не обещала. Но он прожил их честно и стойко.
Не согнулся. Не озлобился. Служа своему морскому делу, он продолжал работать деловито и самоотверженно день за днем, отдавая последние свои силы…
Он не знал, что пройдет еще 33 года, прежде чем ему будет возвращено высшее воинское звание, что сотни писем ветеранов, соратников и сослуживцев, а также обращения семьи в адрес высших партийных и государственных деятелей страны получат, наконец, положительный отклик. Это произойдет лишь в 1988 г., когда благодаря впервые за многие годы подготовленному по инициативе адмирала флота В.Н. Чернавина, официальному ходатайству Главного командования ВМФ был принят соответствующий Указ Президиума Верховного Совета СССР.
К сожалению, я нигде пока не прочла решения о признании совершенно необоснованными и несправедливыми обвинения, выдвигавшиеся против Николая Герасимовича в 1956 г., что давно и убедительно уже доказано. Надеюсь, военные моряки поймут меня и доведут дело до конца.
В.А. Касатонов. Из воспоминаний о Николае Герасимовиче Кузнецове[51]
В феврале 1950 г. командующим 5-м флотом на Дальнем Востоке был назначен контр-адмирал Н.Г. Кузнецов, бывший тогда заместителем ГК ВДВ по флоту.
Так судьба подарила мне возможность работать под непосредственным руководством одного из самых выдающихся военных моряков нашего времени. Кроме того, он был и останется личностью, вызывающей всеобщий интерес. Так получилось, что высокий уровень его руководства стал и мерилом высоты руководителя. Он не допускал фамильярности, умело пользовался и не злоупотреблял предоставленной ему немалой властью. Он изъяснялся просто, четко, конкретно и доступно для всех. Не допускал сложностей, надуманности, «не напускал тумана». Особое его место в нашей памяти объясняется тем, что своей работой Николай Герасимович неутомимо поднимал престиж Военно-Морского Флота во всем и в своей профессиональной деятельности стал неким нравственным эталоном. Такие качества, такой талант даны немногим людям — их единицы. В те годы мне посчастливилось учиться и работать рядом с ним, быть его первым заместителем, что я и делал не без волнения.
С прибытием Кузнецова на флот сразу же упростились взаимоотношения и взаимодействие с главкомом и его штабом, не говоря уже про округа и армии. Если раньше каждый вопрос подолгу взвешивался, обсуждался, то сейчас все делалось легко и просто. Немного подумав, Николай Герасимович сразу же звонил именно туда, где непосредственно решалась проблема, причем в разговоре делал так, что вроде бы все были участниками этого решения вместе с ним. Говорил он в моем присутствии и с Малиновским, внешне соблюдая официальность, однако чувствовалось, что их связывает нечто гораздо большее, чем он показывает. Решались наиболее сложные вопросы. Но самым главным было то, что он имел выход и на военного министра A.M. Василевского и на Поскребышева.
Работал Н.Г. Кузнецов очень организованно. Прибывал на службу к 9.00. Заслушивал мой короткий доклад и те вопросы, которые я выносил на его решение, затем давал указания и, по сути дела, до вечернего доклада никого не дергал. Самое, пожалуй, сложное было определить круг вопросов, которые докладывать ему, а которые решать самим. Сразу выяснилось, что командующий четко дифференцирует все проблемы и себе берет вопросы крупные и сложные.
