— Он уже попался на крючок, — пробормотала Софи.
Лонгмор встал и взял галстук со спинки стула. Затем набросил галстук на шею и завязал таким узлом, при виде которого его камердинера наверняка хватил бы удар.
— Аддерли — наш противник. И все это — притворство, которое никак не может стать реальностью, понимаешь, Гарри?
Он надел сюртук и вдруг проговорил:
— Да, совершенно верно. Потому что реально только одно: я люблю тебя.
Софи тихо ахнула, а граф добавил:
— В том-то и беда. Я кретин, но люблю тебя.
Она замерла, совершенно ошеломленная этим его признанием. И была настолько шокирована, что не сумела сделать бесстрастное лицо. Ее широко раскрытые синие глаза смотрели на графа с безграничным удивлением.
Он наклонился и поцеловал ее в губы.
— Я ухожу, Софи. Слишком… взволнован. Мне нужно, наверное, выпить. Или подраться. В общем что-нибудь сделать… Я люблю тебя. Вот видишь, что случилось? — Сокрушенно покачав головой, граф рассмеялся и вышел.
Софи уставилась на закрывшуюся за ним дверь.
— Этого не было… — прошептала она. — Мне просто показалось.
Она обвела взглядом комнату, в которой не осталось ничего из вещей Лонгмора. Он не мог так сказать. Чтобы такой человек, как он, вдруг признался в любви?..
Но ее губы все еще горели от его последнего поцелуя. И в ушах у нее все еще звучал его смех, прозвучавший за мгновение до того, как он отвернулся и вышел.
Софи встрепенулась и побежала в соседнюю комнату, затем в следующую… И вдруг остановилась перед ведущей в коридор дверью. Что она делает? Не может же она выскочить в коридор в одном пеньюаре?! И для чего? Ведь ничего особенного не произошло, не так ли?
Да-да, все в порядке. Она обо всем позаботилась. Нет ничего необыкновенного в том, что вдова-иностранка до утра развлекалась с джентльменом в своем номере. В это время большинство светских людей только возвращались домой после подобных развлечений, а ее апартаменты словно созданы для приема гостей. Те, кто узнает о раннем уходе Лонгмора из отеля, могут предполагать все что угодно, но ничего не узнают наверняка, если в «Спектакл» не появится ее отчет. А слугам хорошо платят, чтобы не сплетничали о мадам.
А вот если она выбежит в коридор в пеньюаре и догонит его милость, то ее, возможно, увидят посторонние. И тогда весь Лондон станет наслаждаться новым скандалом.
Софи вернулась в гостиную.
— В любом случае никакой разницы, — пробормотала она. Да и что она выиграет, если побежит за ним? Услышит новые загадочные реплики?
Софи уселась за письменный стол и уставилась на отброшенное ею перо. Сердце все еще колотилось. Сказанное Лонгмором не было загадкой. Ничуть. Она прекрасно поняла, что означали слова «я тебя люблю».
— А я, похоже, люблю тебя, Гарри, — прошептала Софи. — Но так ли это хорошо?
Она долго сидела в задумчивости, пытаясь найти выход из сложившейся ситуации. Но не существовало такого выхода, такого плана, при котором все закончилось бы благополучно.
Она не могла стать его любовницей. А если все-таки станет — погубит магазин. Что же до замужества…
Да это просто смешно! Будь он даже настолько безумен и безрассуден, чтобы сделать ей предложение, она все равно не сможет его принять. Общество все еще бурлило из-за брака Марселины. А еще один мезальянс навсегда прикончит «Мэзон Нуар». И вражескую армию возглавит леди Уорфорд.
У Марселины, по крайней мере, хватило ума влюбиться в сироту.
А Фэрфаксы? Все они дружно объединятся против нее. Даже леди Клара. Одно дело — симпатизировать модистке или горничной, совсем другое — принять эту особу в свою семью.
Кроме того… А что если возникнет весьма щекотливый вопрос о ее, Софи, предках?
Нет, это абсурдно и безнадежно! И у нее нет времени даже мечтать о подобном безумии. У нее уже имелся план. И вовсе не безумный. Оставалось лишь довести его до конца.
Глава 16
«Маркиз Хертфорд пригласил изысканное общество собраться в следующий понедельник на первый в этом сезоне праздник в его особняке на Риджентс-парк. Насколько нам известно, было разослано пятьсот приглашений».
«Корт джорнал». 13 июня 1835 года. Суббота.
«Фоксиз Морнинг Спектакл».
15 июня понедельник.
«В свете недавнего инцидента на ежегодной летней выставке в Британском музее можно только с удивлением покачать головой, узнав о привычке вышеуказанного джентльмена так упорствовать — он совершает одну глупость за другой. Этот лорд завоевал — честно или нечестно, предоставляем судить читателям, — руку первой красавицы Лондона, бриллианта чистой воды, в чем даже самые ожесточенные женоненавистники не могут ей отказать. Эта знатная модная леди, девушка несравненной красоты и грации, должна была бы, как нам казалось, пробудить чувство беспредельной преданности в любом мужском сердце, не ожесточенном годами распутства и разврата, а также грубым пренебрежением общепринятыми правилами и обязательствами. Известно, что растрата когда-то немалого фамильного состояния, оставленного джентльмену любящим отцом, сделала его почти нищим. Верно и то, что Лондон уже много лет не становился свидетелем столь постыдного небрежения и неуважения к тому неписаному закону, который хотя и позволяет джентльмену игнорировать требования кредиторов, но все же требует отдавать друзьям долги чести. Для того чтобы найти подобный вопиющий случай, мы должны вернуться в 1816 год, когда Бо Браммел покинул эти берега под покровом ночи, оставив друзей выплачивать тридцать тысяч фунтов совместно взятого кредита, не говоря уже о тех суммах, что одолжили ему различные люди, не считавшиеся его друзьями.
В этот момент мы не знаем, что и думать. Можем только пересказать читателям очередной инцидент. В воскресенье вечером вышеуказанный джентльмен был замечен в тихом уголке отеля “Брансуик”. Конечно, нет ничего необычного в том, что компании джентльменов часто наслаждаются прекрасными ужинами этого отеля. Однако единственной компаньонкой этого джентльмена была молодая французская вдова, которую часто видят рядом с братом невесты этого джентльмена».
«Мэзон Нуар».
День вторника.
— Нет-нет! — воскликнула Марселина. — О чем ты только думаешь, Софи?! Леди Кларе необходимо надеть белое. А ты будешь в голубом.
— Мне казалось, что ты сшила сливовое специально для этого бала, — ответила Софи, пожав плечами.
— Это было до того, как я увидела оба платья вместе, а тебя — рядом с леди Кларой, — возразил Марселина. — Нет-нет, никакого сливового. Об этом и речи быть не может. Слишком резкий контраст. — Она указала на два манекена в упомянутых платьях.
Всего манекенов было двенадцать, и Леони не одобряла такого мотовства. Зато манекены были великолепны и производили огромное впечатление на заказчиц. У Даудни было только два, да и те можно было назвать старой рухлядью.
— Разумеется, контраст велик, — ответила Софи. — Я неотразимая молодая вдова. А леди Клара — незамужняя молодая леди.
— Да, знаю, — кивнула Марселина. — Но если леди Клара наденет белое, а ты — сливовое, разница покажется чересчур огромной. И многие получат повод усомниться в твоей добродетели. Одно дело — быть неотразимой. Это волнует. И совсем другое — женщиной нестрогих правил. А таких «свет» судит и выносит приговор.
Герцогиня повернулась к брату леди Клары.
— Взываю к вам, лорд Лонгмор.
Граф поспешно отступил и пробормотал:
— Нет-нет, благодарю. Когда речь заходит о дамских нарядах, я отказываюсь вступать в споры.
Лорд Лонгмор с сестрой, а также Марселина и Софи стояли у примерочной на втором этаже. В эти дни у «Мэзон Нуар» заказчиц было великое множество. До конца сезона осталось десять дней, а высшему обществу нравилось заканчивать сезон роскошными балами, так сказать, заключительными аккордами. Хозяева приемов состязались в том, кто устроит самый шикарный праздник. Женщины же боролись за право считаться самой нарядной, и их состязание было таким же упорным и яростным, как любая война.
