Где смогу отыскать я любимой следы? Может в брызгах мельчайших соленой воды? Или в пене прибоя у пирсов ночных? Или в яростном вое прибрежной волны? Пусть надеждою зыбкой свое сердце зажгу - Не смогу позабыть. Не смогу!

- Красиво. Даже слишком. А ты только французов изучал? - Почему же. И русских, и восточных. У Омара Хайяма мне нравится вот это:

С той, чей стан - кипарис, а уста - словно лал, В сад любви удались и наполни бокал, Пока рок неминуемый, волк ненасытный, Эту плоть, как рубашку, с тебя не сорвал!

- Я не спросил, а ты чем занимаешься? - Обслуживаю ретрансляторы. - Давно? - Без малого три года. - Странно, что мы не встретились раньше. - Странно. - Жизнь вообще странная штука. - Как и всякий профессор трепологических наук ты склонен говорить банальности. - Михаил положил на угли прутик, тот изогнулся, пискнул и загорелся. Короткая яркая вспышка. В горах сухо треснуло, один камень подтолкнул другой, скользнул со своего места; валун, подпрыгивая и грохоча, побежал вниз. Тотчас откликнулось эхо, ринулось следом. Вечер постепенно обращался в ночь. Михаил принёс одеяло и дерюгу, сказал, что тоже будет ночевать у костра. Карим согласился: валяй. Уже засыпая, Михаил услышал голос пастуха: "А время-то идёт. Бежит времечко!" Удивился цепкости этого выражения: "Это ж надо, так ухватить суть. Всего одной фразой". И понял, что это и было то самое ключевое слово. Оно выразило настроение последних лет. Утром с моря пришел туман. Плотный, глубокий. В трёх шагах ничего не было видно; грустные овцы плавали в белом киселе, медленно перебирая ногами. Пастух обошел отару, пересчитал овец, обнаружил, что трёх не хватает. Нужно искать. Михаил предложил свою помощь. Решили обходить луг с двух сторон, навстречу друг другу. - Кричи "Агдараш", - сказал чабан. - От этого они поворачивают, сбиваются в стадо. Овцы нашлись у ручья. Забрались по мелкому руслу на площадку, а спуститься боялись. Когда возвращались, Карим запел. Вначале мурлыкал себе под нос мотивчик, мычал, подбирая ноты, потом песня развернулась, потекла широко. Михаил метнулся в сторожку, схватил трубу. Некоторое время он прислушивался, потом присоединился. Труба вела второй голос, едва поддерживая и осторожно помогая голосу. Это не была песня с аккомпанементом, получился дуэт голоса и трубы. И непонятно кто в этом дуэте главный. Это и не важно. Ещё неделю отара паслась у "Матильды", неделю оставался здесь Михаил. - Слушай, научи меня стрелять из ружья, - попросил Карим. - Зачем тебе? - Не знаю, - Карим пожал плечами. - Всегда хотелось попробовать... пальнуть. - У тебя же винтовка? - вспомнил Михаил. - Это я пошутил. Побоялся, что ты бандит. Расставили пустые банки (две), одну бутылку, воткнули в землю палки. Михаил зарядил ружьё, показал, как стрелять, как целиться. С пяти шагов промазать дробью трудно, но Кариму это удавалось. Перед самым выстрелом он непроизвольно зажмуривался, что-то шептал, рыскал вверх-вниз стволом. И раз промазал, и два, и три. Михаилу это надоело: - Хватит переводить патроны. Стрелок из тебя не получится, это уж точно. Лучше расскажи что-нибудь. Карим рассказал. Он любил рассказывать, Михаилу нравилось слушать. Когда пастьба на лугу закончилась, чабан повёл отару к следующему. Михаил пошел вместе с другом. Именно в этот момент он впервые подумал о Кариме, как о своём друге. И понял, что ему не хочется расставаться. Он сказал, что на следующей вышке живёт волк, что: "Это опасно. Лучше я провожу". Что волк стар и немощен, не стал уточнять. Карим сделал вид, что ему всё равно, однако глаза его потеплели. Шли не торопясь. Много говорили, спорили. Обсуждали стихи (благо Карим знал их великое множество) и вопросы мироздания. Рассуждали о боге и о жизни. О там, как всё сложно, но вместе с тем логично устроено в Мире. - Мы можем спросить тысячу человек, - рассуждал Карим. Тема его возбуждала, он говорил громко, жестикулировал. - И каждый из них скажет, что он не доволен своей жизнью. - Неужели все? - Абсолютно! Это свойство человеческой души: даже если всё есть, чего-то не хватает. Так вот, а скажи этим людям: возьмитесь! Придумайте сами, человеки, как всё устроить. Как сделать так, чтоб вы были довольны. Дерзайте! Чабан замолкал, смотрел в сторону, потряхивал головой. Михаил выжидал минуту, спрашивал: - И что? - И никто ничего не придумает! - Восклицал Карим. - Уверяю тебя, старина. Устроить так ловко, как устроено в Мире никто не сможет! Никто из смертных - это задачка для бога. Ты только вообрази многообразие: этот идёт туда, а этот сюда. Этот хочет одного, а тот - противоположного. У этого болит спина, а у того рожает жена. Этот торопится, а тот спит. И весь этот фантастический клубок как-то существует. Уживается, и даже иногда бывает счастлив. Михаил молчал. Думал, что поэтому он живёт здесь, между морем и скалами, чтоб не попадать в человеческий змеиный клубок. - В многообразии - суть Природы, - говорил Карим. - Интересный вывод. Тогда ты мне скажи... - Михаил хмурился. Он всякий раз хмурился, стараясь внятно растолковать свою мысль: - Вот наша Вселенная - бесконечное количество миров. Так? - Карим кивал. - Среди них, вне сомнений, есть планеты - живые, такие же, как наша Земля. На этих планетах существуют разумные существа. - Карим соглашался и с этим. - Но ведь эти разумные существа не обязательно похожи на нас! Эта мысль казалась Михаилу грандиозной, подавляющей, Карим только спокойно кивал: - И что тебя смущает? - Ну как же! Это могут быть существа без рук, а с плавниками, могут быть гигантами или карликами. У них может быть совсем другая мораль. Морали может не быть вовсе, как у земных пауков или... или у чаек! - Вполне может быть. И? - Им не подходит наш бог! Карим задумывался лишь на мгновение: - Значит, у них есть свой. - Но как же так? Бог создал мир! Он един! - Седой старик в белом рубище с милой бородкой клинышком и посохом в руках? - в глазах Карима порхали озорные светлячки. - Бог - это то, что позволяет Миру быть. И ничего иного. Это про него я тебе толковал. - Думаешь? Михаил подносил к губам трубу и тихо вёл мелодию - переплетал несколько простых нот. Карим слушал, ждал, когда вспыхнет в душе искорка, а почувствовав, начинал петь. Вместе получалось хорошо. * Наступила зима. Однажды Михаил проснулся, и обнаружил поверх одеяла снежный кляр - за ночь нападало снега, он подтаял и превратился в мокрую кашицу. Неприятно, холодно и сыро. Михаил предложил вернуться на первый ретранслятор и зимовать в избушке: "Там достаточно места, - он смотрел Кариму в глаза. - Запас дров приличный, картошка, консервы". Не зная, чем ещё соблазнить друга, соврал, что хранит там бутыль спирта. - Бараны передохнут, - ответил чабан. - Что? - Бараны передохнут, - повторил Карим, хотя видел, что друг расслышал. - Им нужна трава, тепло и вода. Иначе сдохнут. Я пойду в долину. Отведу в кошару. Хотелось упросить друга остаться, но Михаил не стал. Он понимал, что так будет правильно.

Часть III. Чужая Михаил ожидал, что оставшись один, он станет тосковать - этого не произошло. Во всяком случае, не так, как можно себе представить. Карим удивительным образом присутствовал рядом, он как бы остался, не ушел с отарой. С ним можно было беседовать, задавать вопросы, обсуждать, спрашивать мнение... естественно, не получая ответов. "Беседую с тенью отца Гамлета, - вздыхал Михаил. - Или с бедным Йориком. Не знаю уж, что лучше". В этих односторонних диалогах можно было усмотреть психическое расстройство, только едва ли диагноз оказался бы верен. Михаил прекрасно понимал, что Карим далеко, что свидятся они не скоро... если вообще свидятся. Никаких иллюзий он не питал. И всё же прекрасно было иметь собеседника, пусть даже воображаемого. "Он большой интеллектуал, человек энциклопедических знаний. С ним интересно говорить. Лучше, чем с самим собой". По-прежнему приходил волк, и Михаил подкармливал его. "Интересно, чувствует ли он унижение? Или придумал себе оправдание? Повод своему нахлебничеству? Человек обязательно бы придумал отговорку, выбелил себя, переложил ответственность на обстоятельства... на судьбу. Если волк осознал свою старческую слабость, значит он достаточно развит для моральных построений". Этот вопрос Михаил записал в записную книжку; не хотелось забыть его: "Прекрасная тема для обсуждения. Когда Карим вернётся". Эта зима прошла быстрее и незаметнее, чем прежние. Михаил завёл джип, проверил его надёжность - проехал несколько кругов вокруг станции, съездил в Город. От ретранслятора к ретранслятору он передвигался теперь на колёсах. На вышках особо не задерживался: проверял оборудование, делал запись в журнале, отмечал в блокноте необходимые детали и ехал к следующей станции. Основное время проводил на первой, ближней к перевалу вышке. Ждал. Официально этого не признавал, но... ждал. Готовился. Купил вина и пучок свежей - втридорога - кинзы. Одну бутылку вина пустил на уксус: "Будет чем замариновать строганину. Из молодой баранины получится чудесная строганина". Карим пришел не один. Пригнал отару, сел напротив избушки, положил на колени посох. На некотором отдалении от него стояла девушка. Молодая женщина. Михаил подошел, пожал Кариму руку, хотел обнять, но не решился это делать в присутствии постороннего человека. Карим сказал, что её зовут Муфида и что они теперь вместе. "Почему вместе? - Михаил пробежал глазами по стройной фигуре. - Что вместе? Вместе пасут?" Вечером, после ужина спросил: - Кто она? - Я купил её. Совсем дёшево, представляешь? Отдал пять баранов. Торговец просил восемь, но столько никто не давал. Я дал пять, и он согласился. Только пришлось отдать Рахиль, помнишь, у меня была такая овечка, всегда бежала впереди отары? С белой звёздочкой на лбу? Михаил не помнил, тряс головой. Дикостью казалась сама мысль, что можно купить человека... и так дёшево: "Пять баранов прировняли к одной женщине? Удивительно. Она взрослый человек... где-то училась, жила... у неё есть родители, она может приготовить плов, может родить ребёнка, наконец... а тут пять баранов. Идиотизм". Мужчины сидели в избушке, пили вино. Муфида на улице разожгла костёр, что-то готовила - дымок колечками поднимался в небо, пахло мясом и специями. Михаил ещё раз оглядел женщину, теперь более пристально. Факт, что её продавали, как вещь, придавал непостижимую привлекательность. Порочную привлекательность. - Её муж задолжал большую сумму. Расплатиться не смог, продал дом и хозяйство. Этого не хватило, тогда он продал жену. - А дети? - Детей не было, - покачал головой Карим. - С детьми я бы не покупал. - И что он теперь? - Кто? - Муж. - Ушел из этих мест. А может повесился - никто не знает. Обычно после такого позора люди исчезают. - Понятно. Хотелось спросить, как он с ней? Что значит, вместе? Как хозяин и работница? Или как рабовладелец? А может быть, как муж и жена? Это вскорости разъяснилось. Как-то ночью Михаил проснулся по малой нужде, вышел на улицу. Ночь была ясная, мильонзвёздная. Чуть слышно охнула сова, следом должен был раздаться писк задушенной мыши, но этого не произошло. Михаил пригляделся и понял, что это вовсе не сова издала звук. В тусклом багрянце костра виднелись две фигуры. Карим лежал на земле, Муфида сидела на его чреслах. Она покачивалась, закидывала руки за голову, в возбуждённом безумстве перебирала волосы. Показалось, что Карим повернулся и посмотрел на него. Впрочем, это всего лишь догадка. "Всё правильно, - решил Михаил. - Всё так и должно быть. Чего я удивляюсь? У мужчины появилась женщина... какое имеет значение, каким образом это произошло? Хотя бы с неба свалилась". До рассвета Михаил собрался и поехал осматривать следующую вышку. Рациональная его часть понимала, что в произошедшем нет ничего дурного, неправильного. И что, если трезво поразмыслить, появление женщины даже на пользу. Другая часть сознания возражала, что их дружбе это может повредить, как вредит всякий избыточный, ненужный элемент. "А с чего я решил, что он избыточный? Я про неё ничего не знаю. Быть может, это самый нужный для него человек. Мечта его жизни. А я повёл себя, как мальчишка..." Поступок, действительно, получился излишне демонстративный, нарочитый. Чтоб сгладить это ощущение, Михаил наскоро проинспектировал вышку, и вечером вернулся. Соврал, что зеркало вышло из фокуса, нужно было срочно исправить. В целом всё осталось, как прежде. Беседы у костра до глубокой ночи, переходы от луга к лугу, вино и чай из чайника на двоих. Но что-то изменилось. Стали возникать ссоры. Не "идейные" несогласия и разномыслие - это случалось и ранее, в этом и прелесть бесед - услышать иное мнение, попытаться переубедить собеседника. Ссоры возникали мелкие, даже меленькие. Косые взгляды, подозрения, неверно понятые слова. Из всего этого возникали обиды. Тоже мелкие, и болезненные. "И вечное ощущение третьего за спиной. Гнетущее, неприятное. Будто всякий раз она смотрит в спину". Михаилу хотелось спросить, испытывает ли Карим подобные чувства, только теперь это было невозможно: "Как я могу? Это его женщина". Появилась запретная тема, и это тоже оказалось неприятно. Муфида неплохо готовила; с её появлением у Карима появилось хозяйство (хоть и микроскопическое), и Муфида с ним управлялась, стирала, чинила одежду. По приказу Карима она вымыла сторожку, выскоблила дочиста стол, заштопала Михаилу рубашки. Она работала споро и без лишних слов; первое время казалось, она живёт в полусне, под накинутым прозрачным покрывалом. Со временем Михаил понял, что это не так. Её выдавали глаза. Она была мила собой и даже красива. Стройная фигура, округлые бёдра, грудь, роскошные волосы, и глаза... глаза она прятала, избегая смотреть собеседнику в лицо, но однажды Михаил заглянул в её душу. Тёмные, огромные, почти чёрные глаза, как колодец в степи, не имели дна. Михаил посмотрел в них и почувствовал, как кружится его голова, как он летит в эту бездонную пропасть. По телу пробежал озноб, Михаил вздрогнул и отстранился. И ещё. Муфида сделала какую-то оплошность, Карим рассердился, буквально рассвирепел. Топал ногами, кричал, размахивал палкой. Михаила эта сцена рассмешила: гнев безобидного старика, который мухи не обидит. Муфида стояла, опустив голову, и даже не пыталась защищаться, оправдать себя. В конце концов Карим плюнул, швырнул посох и ушел, бросив обидное: "Бестолочь!" Михаил подошел, взял Муфиду за руку. - Суров? - Муж, - в это единственное слово, женщина вложила большой смысл. Хозяин, муж, покорность, судьба - всё уместилось в трёх буквах. А потом Михаил увидел, как блеснули её глаза. Блеснули безумно, дьявольски, жутко. Будто ножом полоснули по сердцу. Вечером Михаил поссорился с Каримом. Поводом стал вопрос, в какую сторону двигаться дальше: весной пастьба богатая, можно идти в любом направлении. Оба, безусловно, понимали, в чём истинная причина ссоры. Утром Карим отозвал Михаила в сторону и предложил: - Прокатимся? Михаил подумал о машине, вспомнил, что мало топлива и нужно ехать на заправку. - Ты не понял, - Карим по-детски всплеснул руками. - Посмотри! - Он показал пальцем в горы. Макушка и склоны ещё лежали под снегом. - На санках. Ты катался на санках? Можно было рассказать про Тобольск, про ледяные горки, Михаил только спросил: - А где мы возьмём санки? Карим кивнул на крышу избушки. Михаил понял его мысль. Мысль друга понять нетрудно, а они ещё оставались друзьями. С кровли сняли лист железа, завернули его впереди полукругом, приделали жерди для прочности и две доски в качестве сидений. Потом три часа пыхтели, втаскивая конструкцию - она получилась чертовски тяжелая, - по склону горы. Выше идти побоялись - слишком крутым становился скат. - Кто сядет впереди? Карим предложил бросить монетку, Михаил добровольно согласился ехать вторым. Уже усевшись, перед самым стартом, он шепнул, подтрунивая: "Старость надо уважать!" Карим встрепенулся, поднял брови и... рассмеялся. Под хохот и улюлюканье летели вниз. Мелькали выступающие камни, свистел в ушах ветер, овцы удивлённо озирались, прекращая жевать, и солнышко смотрело с неодобрением. Несколько минут счастья. Карим сказал, что больше не поедет, слишком яркие впечатления: "Три раза с белым светом успел попрощаться!" Вместо него попросилась Муфида. Михаил вопросительно посмотрел на Карима, тот согласно кивнул. Второй раз летели ещё стремительней. В какой-то момент Михаил перестал различать окружающие детали - они слились в единое бело-сине-серое полотно, вцепился в плечи женщины (Муфида сидела впереди), прижался к ней. Чувствовал, как хлещут по щекам её волосы, и запах... волнительный, будоражащий аромат спелой молодой женщины. В брюках сделалось тесно, вспыхнуло ожидание конфуза и неловкости перед Каримом, но он разрядился прежде, чем сани остановились. * Нужно было ехать в Город, Михаил сказал, что купит, как обычно, зелени, спросил, нужно ли что-нибудь ещё? Карим ответил, что это женское дело, что вместе с ним поедет Муфида: "Не беспокойся, она всё сделает". Потом он подошел и пожал Михаилу руку. Произнёс странную фразу: "Мне кажется, тебе она нужнее. Сделай, как считаешь правильным. Пусть... это произойдёт". Всю дорогу Михаил размышлял над сказанными словами: "В чём правильность? Почему нужнее? Поддержка нужна старому человеку, я способен за себя постоять. И что может произойти? Не понимаю". Когда возвращались, Муфида села на переднее сидение - так попросил Михаил, непривычно было видеть женскую голову в зеркале заднего вида. Он протянул ей руку, помогая сесть, почувствовал запах волос... потом взгляд - тот самый кинжальный выпад бездонных очей... потом провал в сознании. Очнулся, когда всё окончилось. Муфида, улыбаясь, надевала платье, осматривала порванную ткань; он чувствовал привкус крови - сочилась прокушенная губа, - и непривычную пустоту в паху. Блаженную пустоту. Карим всё понял с первого взгляда; покивал головой, делано нахмурился, а потом улыбнулся. "Жизнь идёт своим чередом, - сказал Михаилу. - Река всегда найдёт дорогу среди камней". С тех пор Муфида жила с двумя мужчинами. Она не испытывала мук совести: сделала, как хотел муж. Карим по-прежнему оставался мужем - совестью, хозяином и символом покорности. Тело тянулось к Михаилу. Молодое тянется к молодому, так уж заведено. Некоторое время эта тройственность казалась приемлемой. Каждый исполнял свою роль. Карим - благородный старец, скорее отец, чем любовник. Михаил - муж, Муфида - жена. "Так сложились обстоятельства, - рассуждал Михаил. - Он её купил, не я... такова была воля рока". Вода точит камень, время стирает камень и воду... время - вот повелитель Вселенной. Через некоторое время Михаилу открылось "лицемерие" Карима. Тем вечером Муфида опять возлежала с мужем. "Ведь он знает, что она предпочитает меня... знает, но продолжает... - представилось, как старые заскорузлые пальцы скользят по упругой груди. - Почему он не уйдёт? Почему не отдаст её мне? Зачем ведёт себя, как собака на сене? Зачем она ему? Чтоб утолить мимолётную похоть? Неужели он не понимает, что это гадко? Мерзко использовать живого человека для своих прихотей. Ведь он когда-то был учёным. - Михаил пытался понять мотивы пастуха. - А почему я решил, что он не понимает? Он всё прекрасно понимает! - это открытие потрясло. - Он понимает и считает такое положение вещей верным. Он использует её и... меня! Да-да, всякий раз во время их соития, я чувствую, как он насилует меня!" Михаил похудел, стал нервным, вспыльчивым. Карим видел эти изменения и понимал в чём их причина. Однажды сказал: - Я совершил ошибку, Миша. Отступись. Это не та женщина, которая тебе нужна! Ты о ней ничего не знаешь. Перестань терзать себя! Михаил вспылил, упрекнул друга в старческом маразме, сказал, что тому не дано судить, какая женщина ему нужна. Накричал. "Он ещё пытается рассуждать! Мерзкий старикашка! Претендует на то, что ему не принадлежит и при этом пытается рассуждать! Теоретизировать! Скотина! Я люблю её! Да! Представь себе, старый кретин! А она любит меня! И это главное! Это выше всех твоих доводов!" Карим увёл отару. С ним ушла Муфида. Михаил остался. Дни напролёт лежал на кровати, уткнувшись лицом в подушку. "Что если убить его? - мысль пришла ясная и чёткая. Как те фразы-ключи о которых говорил Карим. - Будет ли это злом? Будет ли это считаться злом с точки зрения человеческой морали? Если два любящих сердца уничтожит между собой препятствие, это же... благо! Избавить страдающего от занозы - в этом долг врача. Что если заноза размером с... боже, что я говорю? Ведь это же убийство! Злом не решить никаких вопросов! Станет только хуже!" Через пару дней Михаил убедил себя, что это единственный выход. Убедить себя не сложно, если всё твоё существо жаждет этого. В ночном бреду Михаил представлял, как берёт Муфиду, как в жару соития появляется муж (с недавних пор Михаил избегал называть Карима по имени), как нож вонзается в грудь старика... слабый вздох - душа уходит в небо, кровь пропитывает рубаху и капает на землю. Картина поражала своим реализмом, Михаил испытывал страшное, до дрожи, возбуждение. "Дело садовника избавить старое дерево от высохшей коры. Это правда. Что если природой мне назначено избавить мир от лишнего человека?" Следующим днём Михаил нагнал отару. Карим не повёл овец к следующий вышке, как поступал обычно, он пошел в другом направлении. И тем не менее, Михаил нашел его по следам. Всё произошло быстро и даже буднично. Он вышел из машины, поднял ружьё. Подумал, что жаль будет, если Муфида увидит. Старик успокоил, сказал, что отослал жену к морю. - Жена? Какая она тебе жена? Два ствола, крупная дробь. Вспомнил, что впервые стреляет в живое существо и что с такого расстояния не промахнётся. Дробь расшметает старика по сторонам. - Уговаривать тебя бесполезно, - Карим опустил руки по швам. Дрожал. - А я, как твой друг и причина неприятностей не могу... Дуплетом гавкнули стволы, Карим не закончил фразу. Её договорил Михаил: - Ты считаешь себя причиной нашей встречи? Самодовольный идиот. Нас свела судьба.