Annotation

Бородкин Алексей Петрович

Бородкин Алексей Петрович

Единственная

Часть I. Отшельник Ночью опять выл волк. Третий день кряду или четвёртый. Выл не громко и не жалостно, а как-то... последовательно, будто говорил, рассказывал что-то. С длинными паузами, с интонациями, иногда с волнением. Чего вдруг приспичило? И луны-то на небе не было. Утром показался: протрусил мимо избушки, потянул ноздрями воздух. Михаил наблюдал. Волк знал, что за ним наблюдают, и человек знал, что волк знает. Выбрал место, лёг - за сараем у дровяника, - положил одну лапу поверх другой и замер. Уставил очи вдаль, сфинкс. Михаил распахнул слуховое оконце - осторожно, чтоб не звякнуло, - высунул ствол, прицелился. Подумал, что впервые в жизни стреляет в живое существо. И ещё подумал, что с такого расстояния не промахнётся, дробь разшметает волка в куски. Вол был старый. Шерсть уже не лоснилась, на боках белели седые подпалины. Почувствовав запах оружейного масла, он не побежал. Даже головы не повернул, только сжался и втянул голову в плечи. Совсем по-человечьи. Ситуация получалась странная, необычная. Через мгновение Михаил сообразил: "Он за этим пришел! - опустил ствол. - Ну и дела! Решил с моей помощью застрелиться, паразит. Интересно, что волкам полагается за самоубийство?" В котелке оставалось от вчерашнего ужина. Михаил выбрал кость с хрящом, вышел на крыльцо, кинул. Волк лежал неподвижно, потом подошел. Съел мясо, обгрыз кость, облизнулся. Его выгнали из стаи, а может сам ушел, почувствовал старческую немощь, и ушел. Не захотел становиться обузой. "Это, конечно, мило, - Михаил ещё раз заглянул в котелок, взял ложку. - Но мы в ответе за тех, кого приручили. На завтра, положим, можно оставить ему банку тушенки... а что потом?" Между прибрежной полосой и горным хребтом расположились семь ретрансляторов. Через каждые двадцать - двадцать пять километров. Михаил за ними присматривал - работал техником. По регламенту полагалось раз в двенадцать дней осматривать каждую вышку на предмет повреждений, делать в журнале запись о результате осмотра. Это по регламенту. На практике: "А что с ними случится? Железные. Стоят себе и работают". У каждого ретранслятора Михаил проводил примерно неделю, потом переходил к следующему. Такая метода имела свои преимущества: за неделю техник успевал внимательно обследовать оборудование. Возможные поломки устранялись до их появления. Работа вахтовая. Стандартный срок - полгода. Когда подходил конец первого срока, Михаила попросили задержаться - у сменщика рожала жена. Михаил согласился, остался на вторую вахту. Потом на третью, четвёртую... уже по собственному желанию. Девчонки из отдела кадров присвоили ему звание Бессрочный Снежный Человек. "Почему снежный? - удивился Михаил, когда узнал. Удивился с некоторой обидой. - Снег в горах. Высоко. А, впрочем, всё равно. Что они там понимают?" После завтрака долго пил чай; специально ради этого затопил печь. Закипятил целый чайник и подумал, что много кипятка пропадёт. Великоват чайник. Вдвоём было бы в самый раз. Лишнюю воду выливать не стал, так и оставил на плите. В первую свою вахту он часто этим баловался - оставлял "маячки": чайник строго носиком на окно, полено параллельно доскам пола или ниточку натягивал у двери. Чтоб понять, приходил ли кто в его отсутствие? "Кто лежал на моей кровати и помял её? Кто ел из моей миски и всё съел?" Игра в "трёх медведей" быстро надоела: никто не приходил, никто ничего не ел и не лежал. Некому приходить и некому лежать. Иногда ездил в Город. За продуктами и керосином. Туда же приходили посылки с запчастями (если таковые требовались). Из почтового отделения шел на базар, покупал зелень и помидоры. Здесь никто не говорил по-английски; местные делали вид, что не понимают по-русски, однако понимали - выдавало выражение лиц, оно менялось, когда Михаил предлагал слишком низкую цену или, напротив, покупал не торгуясь. Переплатить здесь считалось слабостью, а всякую слабость полагалось презирать и наказывать. Семнадцатого числа каждого месяца он заходил в отделение банка, получал выписку со счёта - туда переводили зарплату. Цифра всякий раз увеличивалась и это волновало. Возникало ощущение... правильности и порядка. Всё развивается, как положено: он работает, деньги идут, возможностей становится больше. Можно, например... "Например, могу купить машину и поехать к морю... отдыхать. У моря, у синего моря..." После этой идеи он всегда улыбался. Море - вот оно, под боком, и ехать никуда не нужно. Изредка возникали глобальные проекты: купить квартиру в большом городе и переехать туда. "Ночные огни, рестораны, торговые центры... в кинотеатр можно сходить. - Такие фантазии чаще являлись на догорающей зорьке, когда солнца уже нет, а есть только алая полоса между сегодня и завтра. Между прошлым и будущим. И страстно хочется заглянуть туда, за горизонт, в будущий день. - С девушкой могу познакомиться. Не век же мне куковать у этих ретрансляторов?" Мысли о девушках волновали; в груди появлялось приятно-опасливое томление. Михаил представлял, как танцует вальс с красавицей - они кружатся в сверкающем зале. "Ты танцевать-то не умеешь!" - усмехался внутренний голос. "Научусь! Ноги не кривые". Но тогда бы пришлось отказаться от моря (в которое так приятно опуститься поутру), от скалозубых пиков, от костра... от утреннего зимнего морозца, который забирается под одеяло и щекочет, и от ключевой воды. "И потом, что я с ней буду делать? О чём говорить? О микросхемах? С ней же нужно будет беседовать... водить по магазинам". ...Когда становилось совсем невмоготу от одиночества, Михаил отправлялся в "рай" - так называлось местечко у перевала. Тропа в этом месте изгибалась в петлю, делалась узкой, едва намеченной. Миновав поворот, путник оказывался на пятачке - маленькой площадке под нависающим выступом. Приходить сюда следовало ранним утром, в пасмурную погоду - тогда от моря наползал туман и накрывал прибрежную полосу и большую часть берега. Михаил ложился на камни и опускал веки. Всё лишнее исчезало. Оставалось только небо без начала и конца, немного скалистой площадки, серая белизна тумана и синева моря - вдалеке, совсем уже у горизонта. Через некоторое время мысли в голове останавливались, появлялось ощущение, что ты один во вселенной. Что кусочек скалы оторвался от горы-матери и несётся над пустынной планетой. "Я есть бог!" - хотелось выкрикнуть во всю глотку. * Следующей по графику значилась вышка 241/3 бис. Матильда. Михаил называл эту вышку Матильдой за высокомерный характер - все свои повреждения она хранила в тайне до последней минуты. "Будь осторожна, Матильда, собака может быть нестерильна", - крутилась фраза из мультика. Фрёкен Бок вторгалась в добропорядочную семью; Карлсон выручал Малыша. В этот раз обошлось - даже фокус приёмной антенны не сбился. С одной стороны, это оказалось приятным подарком, с другой - нечем стало занять себя. Осень в этом году явилась рано, с первых же дней заявила, что отступать и давать поблажку в виде бабьего лета не намерена. Стало холодно и промозгло, по целым дням шел дождик - мелкий и назойливый. Вдалеке грохотал гром, наиболее яркие и сильные молнии были различимы. Походило, что кто-то включает свет, и лампочка перегорает. Сторожка на этом ретрансляторе была совсем маленькой: комната в пять-шесть шагов диагональю, и ещё сени - в полшага. "Кто придумал такую прихожую? Лучше бы навес сделали". В комнате кровать, стол, печка. Оконце прорубили в западной стене, специально чтобы было видно вышку. Вокруг ретранслятора - огромный луг. Трава после дождей зазеленела, торопилась вобрать в себя последнее осеннее тепло. Гулять по этому лугу было скучно, Михаил уходил в горы, однако и там прогулки не приносили удовольствия - каждые пять минут приходилось чистить сапоги от грязи. Почва раскисла, тропа стала склизкой и опасной. Из развлечений оставалась музыка. В детстве Михаил учился в музыкальной школе. Кончил курс по классу трубы, но музыкантом не стал - не сложилось. Труба "вознеслась" на шифоньер, в кучу других ненужных вещей. Вспомнил про неё Михаил, только отправляясь на первую вахту. Взял "на всякий случай". Теперь лежал на кровати, свесив грязные сапоги, смотрел, как с металлических балок капает вода и дул. Не играл, не исполнял - просто дул. Тянул одну ноту. Тащил её бесконечно, сколько хватало дыхания, потом перехватывал воздуху и опускался на тон; тянул его, тоже до бесконечности. От такой музыки на душе делалось скверно. Муторно. Этого и хотелось. Думал, что нужно бы на этой вышке запасти больше дров. "Если зима будет холодной - околею". И крышу бы подлатать не грех, стёкла в окошке бренчат, как в старом трамвае... Все эти дела можно было отложить, а можно и вовсе отставить: "Чёрт с ним. В прошлом году не околел, выживу и в этом". Наползала меланхолия. - И ведь найдут, в случае чего, только через полгода. А может не найдут вовсе... - произнёс вслух и подумал о волке. Как он там? Голодает, небось, бедолага. - И молодая не узнает, какой танкиста был конец. Шум на улице изменился. К монотонному ропоту дождя добавилась какое-то раздельное... шуршание? или это топот? Как будто проблеяла овца, захрустела галька. Михаил прислушался. У самой сторожки кто-то выкрикнул: "Оуш! Оуш!" и засвистел. От неожиданности Михаил вздрогнул, резко сел на кровати. - Оуш я вам говорю! Ах вы, черти бестолковые, - надрывался крикун за дверью. - Оуш! Оуш! Михаил высунулся из двери и замер - он оказался посреди живого шерстяного озера. Посреди отары овец. Овцы блеяли, переступали, двигались, от этого озеро волновалось, по нему прокатывались волны. Худой высокий пастух потряхивал посохом и пытался руководить движением: - Потихоньку! Оуш, я вам говорю! - судя по нервозности, овцы его не слушались. "Что за... - хотелось крепко выругаться. - Откуда взялось это пугало?" Вокруг вышки была охранная зона, частная территория, на которую запрещено заходить. Стояли полосатые колышки, и на табличках было написано русским языком. Английским, к слову, тоже. - Ты чего орёшь? - спросил грубо. Чабан выронил посох, быстро поднял его, повернулся. Во взгляде мелькнул ужас, будто перед ним материализовался призрак: - А ты кто такой? Не думал, что здесь кто-то живёт? Ты не беглый, случайно? Не каторжник? Смотри, у меня винтовка! - затараторил. Отступил на шаг и выставил вперёд палку. - Она у тебя в кармане? - саркастически осведомился Михаил. - Винтовка? - В... в... - чабан не нашелся, как соврать. - Она у меня там, - махнул рукой в сторону гор. - Понятно. Так появился Бродяга.