Всё было очень похоже на отделение в N... Комната ожидания со стульями вдоль стен, по большей части пластмассовыми; примерно такой же закуток рядом - там, наверное, кулер и, может быть, кофемашинка; но ничего сейчас не хочется... "Надо будет подождать немножко" - сказала Лорен и, когда каталка с малышкой скрылась за дверью палаты, тоже зашла туда... Они сели - всё так же держась за руки... И они молчали - словно страшась сейчас произносить что-либо. Так протекло минут пять... А затем в тишине они услышали глухой стук остановившейся где-то, несколькими этажами выше, кабины массивного больничного лифта. Дальше - гудение механизма... всё ближе - да, кто-то именно спускается; и вновь - резкий толчок остановки... вот разъезжаются створки... и - чьи-то близящиеся шаги здесь, в этом примыкающем к отделению коридоре.
У людей на пике напряжения подчас обостряется способность предчувствовать нечто такое, что может быть крайне важно для них. Луиза, Андре и Жюстин, внемля этим звукам, почти застыли; так, наверное, узник, ожидающий плахи, застывает, слыша поступь стражей, готовясь к тому, что вот-вот поведут на смертный помост, но неким краешком души всё ещё на что-то уповающий.
"Я сама вызвалась, - подумала девочка. - Мне нельзя иначе..." И сжала дрожащие руки родителей своими - маленькими, но не объятыми трепетом в это мгновение.
Дверь из коридора открылась, и вошёл представительный, немолодой, но очень прямо держащийся мужчина с седоватой бородкой, в белом халате. Они встали было ему навстречу, но он, ещё не произнося ни слова, сделал властно-успокаивающее движение - "сидите". И - не называя себя и не спросив, кто они, - негромко, но звучно сказал:
- Очень радостная весть для вас. Твоё донорство, девочка, не понадобится. Мы получили орган - здоровый и по всем параметрам подходящий для трансплантации.
Андре и Жюстин, осознав смысл произнесённого им, оцепенели ещё больше - так защищается душа не только от безмерного горя, но и от возвещаемого ей беспредельного счастья. Ей - и плоти тоже, - нужен этот промежуток недвижности, чтобы впитать узнанное... Но им он был дарован лишь на одно-единственное мгновение, ибо в следующее им обоим пришлось подхватить плечи и запрокинутую голову Луизы. "Не беспокойтесь, просто обморок" - сказал врач, прошёл за белый простенок и через несколько секунд, вернувшись оттуда со стаканчиком холодной воды, бережно растёр ей лицо... Она очнулась... медленно поднялась, ещё удерживаемая мужем и дочкой... сотворила крестное знамение, прижала их к себе... Потом промолвила: "Со мной всё в порядке... доктор, я сейчас, извините..." Ринулась за тот самый простенок, и в полураскрытом окне наискосок отразилось, что она упала на колени и, беспрерывно крестясь, закрывая лицо ладонями, быстро, вздрагивая от рыданий, лепечет молитву. Андре встал, уткнулся на несколько секунд лицом в оштукатуренную стену - зная себя, он чувствовал, что подступает всплеск эйфории... надо сдержаться, не позволить себе чего-то чрезмерного. Затем, полуобернувшись, прошептал "Славься, Боже избавивший!..", перекрестился и сделал дочке знак повторить его движение и слова... А Жюстин, встав было тоже, снова упала на белый пластмассовый стул - у неё кружилась голова, она подумала вдруг, что это, наверное, на корабле так бывает... читала где-то... и опять тот кораблик из сна предстал перед её воображением; да, он плыл... плывёт - в добрый и светлый град... "Значит, мне всё-таки не надо становиться сломанной игрушкой... значит, мне не взрежут плоть, Бог устроил так, чтобы это было не нужно, Он пожалел меня, и папу, и маму, и дедушек с бабушками, которые меня так любят... маленькую Элизу спасут без этого... обязательно спасут... если Бог так добр, Он не может не спасти её... а у меня, значит, всё-таки будут хоть чуть-чуть каникулы? Или, наверное, нет - мы же будем тут, с малышкой, так что настоящих беззаботных каникул не будет; ну и что же, они будут ещё множество раз... и мне можно будет любые сласти... и сейчас у нас ведь эти булочки из кондитерской ещё есть... ну, а ей, а Элизе - можно ли будет?.." Своя радость чуть схлынула, защемило вновь сердце от жалости...
- Я доктор Бернуа, хирург, - так же негромко проговорил врач. - Я буду делать трансплантацию маленькой Элизе Мийо.
Винсен, постепенно приходивший уже в себя, испытал прилив восторженного преклонения перед этим доктором: он сначала возвестил нам это... "не поднимай руки твоей на отрока", внезапно высветилось в памяти... "на отроковицу"... и только потом представился; и не велел нам вставать - наверное, предвидя этот обморок Луизы... чтобы ей не упасть... да, он, по всему видно, опытнейший врач, и до чего же он мудр... и уж он-то знает, что делает... Захотелось полностью довериться ему...
А Жюстин доктор показался немножко похожим на кардинала Ришелье - она видела иллюстрацию в книге... Только у кардинала красная мантия, а не белый халат, и не только такая вот бородка, но ещё и усы же, кажется, а у этого Бернуа их нет... И Ришелье совсем не был "злодеем" - папа недавно сказал, что это был умнейший человек, и он запретил эти дуэли, не желая, чтобы люди - молодые, красивые и зачастую вовсе не злые, - резали и кололи друг друга, чуть поссорившись, только потому, что иначе их обзовут трусами и подвергнут осмеянию...
А папа, наконец - насколько это было возможно, - успокоившись, ещё более тихо, чем доктор, спросил:
- Значит, всё-таки нашли почку?.. Это чья-то... кто-то погиб недавно?.. И это... уже точно, значит, не надо?.. - завершающие слова невольно произнеслись с интонацией "мольбы". Хирург подошёл и сильно, "ободряюще", сжал его локоть - видимо, уловив очень тревожный характер. - Точно не надо. Я понимаю, господин Винсен, что вы - все трое, - пережили. И ты, Жюстин, - он взглянул на девочку, - тебе я даже не знаю, что и сказать. Уверен в одном: ты очень много хорошего сделаешь в жизни...
Она застенчиво шепнула - "Спасибо, господин доктор..." Ей стало неловко, но неловкость эта была светлой, даже отчасти возвращала в детство, - Жюстин ещё в садике краснела, когда её хвалили за что-то...
- Но того, на что ты решилась, на что вы решились, - точно не надо, - повторил он. - Мы ждали и не сообщали вам, пока не были уверены, - понимая, что обманувшая надежда была бы ещё страшнее, чем то, что вы продолжали испытывать во время поездки сюда. Но сейчас это уже стопроцентная достоверность... - Винсен опять перекрестился... - Что касается того, чей орган и при каких обстоятельствах он получен, - мне не дали права это говорить.
- Я тоже знала, - чуть виновато проговорила, тронув за руку Жюстин, вышедшая из палаты медсестра Лорен, - и тоже не могла вам сказать... ни я не могла, ни доктор Леже. Иной возможности не было... надеюсь, что вы простите нас... - Не просто благодарные, а "благословляющие" глаза девочки и её отца дали ей ответ...
Наверное, мелькнуло в мыслях Андре, был с кем-то несчастный случай, и родные разрешили использовать органы, но поставили условие, чтобы те, кому это будет во благо, не знали имени... чтобы не радовался кто-то спасительной для него гибели этого конкретного человека...
В это мгновение к ним приблизилась Луиза - сильно растрёпанная, с лицом всё ещё матово-белым и в слёзных подтёках, держа левой рукой за одну дужку упавшие на пол во время молитвы очки... Опять прижалась к ним обоим - они стояли бок о бок, - перебирая волосы Жюстин, пряча лицо на плече Андре... Она успела услышать почти все слова Бернуа... и, кажется, колебалась, ещё не зная, хочет ли что-то сказать; но он - нет, правда, до чего же здорово он всё делает, вновь подумал Андре, - перехватив инициативу, опередил её:
- Вам, мадам, особенно надо сейчас отдохнуть. Не только из-за обморока - более чем понятного и естественного, - но и потому, что вы, видимо, захотите и дальше находиться при ребёнке. - Он обращался к ней - да, впрочем, ко всем троим, - доброжелательно и деликатно, но без приторно-сочувствующих ноток. - Если так, то это будет наподобие сопровождающей родительской госпитализации... Вам организуют прямо сейчас и палату, и, конечно, возможность принять душ, и одежду. Здесь, в детской реанимации, поскольку сюда должна будет вернуться Элиза после пересадки. И ложитесь, пожалуйста, спать, вам необходимо выспаться...
