- Обещаю, - ответил врач. - Я понимаю вас, господин Рамбо. Об этом можете не беспокоиться. И, предваряя вторую вашу просьбу: вы ведь не хотите, чтобы о вашем донорстве знали... Так вот, когда приедет ТА семья, - я всё продумал, - я сумею деликатно сплавить их, чтобы они не сидели здесь, на отделении хирургии, - чтобы не заподозрили, что делается донорская операция... И чтобы не встретились с вашей женой...

Мишель с благодарностью пожал ему руку.

- Доктор, вы действительно предвосхитили... я и об этом последнем хотел вас просить... И вот ещё что... Вы, наверное, позвоните сейчас туда, в ту больницу, и скажете, что не нужно той девочке ложиться... что имеется почка нужной группы?..

- Нет. Сейчас я позвоню и скажу коллеге Леже - заведующему детской реанимацией, - что они могут выезжать. Но с этим "не нужно" торопиться нельзя. Сейчас пол-третьего; через двадцать минут - подготовительные процедуры, через сорок - начало вашей операции. Она будет начата часа за полтора-два до трансплантации, это допустимый разрыв по времени. Значит, так... начало донорской операции - приблизительно в три десять. Они выедут... - врач помедлил, прикидывая, - надо транспортировать ребёнка, это займёт время... они выедут около трёх. К четырём будут здесь, но сначала в детской реанимации, оттуда девочку... в смысле, Элизу... возьмут сюда, на хирургическое... Сейчас, подождите...

Доктор опять задумался где-то на четверть минуты.

- Да, пожалуй, - кивнув скорее сам себе, чем Мишелю Рамбо, произнёс он затем, - пожалуй, если ваша операция пойдёт нормально, к этому моменту... ну, или совсем чуточку позже... орган будет получен. И только тогда можно будет удостовериться на сто процентов в его пригодности: рентген даёт лишь вероятность, хотя и очень высокую... Это один из самых "критических" аспектов донорства. Я не сказал вам этого заранее, поскольку был уверен, что вы и так понимаете...

Он сделал паузу, ожидая, что Мишель захочет что-то сказать...

- Отлично понимаю, - откликнулся тот. - Бывают "злые шутки судьбы", и моя... инициатива, - он не хотел говорить "жертва", - может оказаться напрасной... Что ж, кто не рискует, тот не живёт. Продолжайте.

- Я рад, что вы спокойно принимаете это, - сказал врач. - Надеюсь, что в вашем случае подобная шутка не случится. Причин для неё не просматривается: вы действительно на редкость здоровый человек... Но сообщить эту весть ИМ - той одиннадцатилетней девочке и её родителям, - можно будет лишь когда вероятность превратится в достоверность...

"Когда!.. Не хочет говорить - если..." - подумал Рамбо...

- И вот именно тогда мы им и скажем, - заключил доктор. - Я лично спущусь и скажу. Только тогда. Поскольку будет ясно, что та девочка, дочь этой пары, уже не услышит - цитируя вас, - "нет, всё-таки ложись под нож..."

- А это точно? - спросил Мишель. - А если в ходе пересадки возникнут осложнения ?..

- То есть, на медицинском языке, если произойдёт отторжение?.. Это будет очень трагично, но ничьё дополнительное донорство тогда делу, увы, не поможет. Если ваш орган пригоден, дальнейшее зависит только от организма Элизы.

- Ясно, - сказал Мишель. - Что ж, сейчас я посылаю письмо и SMS домой, расстаюсь с ноутбуком и телефоном, выкуриваю сигарету - или парочку, - и... - он не завершил фразы... - А если моя жена, Аннет, будет звонить, то... как договорились, хорошо, доктор?..

- Обещаю вам.

Они ещё раз пожали руки друг другу.

Когда Мишель вышел на веранду, чтобы ещё несколько раз затянуться, он опять подумал о "солдатиках". И вспомнил один из фантастических рассказов, который читал когда-то в юности. Это был рассказ о шахматной партии, о битве, которую вели между собой сами фигуры - их наделила сознанием компьютерная программа. И действие передавалось через мысли и ощущения чёрного и черноклеточного слона - "королевского епископа", - вдруг осознающего бессмысленность сражения, тщету самой победы, - если она и будет достигнута, - и порабощённость свою некоему закону, побуждающему товарищей и противников биться без цели и без знания о том, что лежит за пределами боевого поля... А может быть, мы всё-таки в значительной мере подобны таким вот фигурам? И подвизаемся на устроенной кем-то арене, и развлекаем кого-то, тешим чьё-то сверхмогущество, с любопытством наблюдающее нас, но безучастное к боли нашей... Порою, когда Мишель думал так, ему казалось - Бога, чувствующего и живого, может быть, и нет... ну, а как же тогда вечная жизнь?.. не знаю, не знаю... Но как же всё-таки понять это Твоё молчание, дикое, граничащее с изуверством... Неподобающе, кощунственно звучит? Ну, а чего же Ты хотел?..

Но я не отдаю себя ни в коем случае "в жертву", подумал он сейчас; ему крайне претило идея о том, чтобы в том или ином смысле зваться "жертвой". Нет! Это не обо мне, я боец и останусь бойцом!.. Жертвой была маленькая Ноэми... вместе со своими родителями... Сейчас я сражаюсь за то, чтобы не стала жертвой ещё одна малышка; и мой долг бойца - заслонить собой ту девочку-подростка!..

Это была "хорошая", ободряющая мысль, и она пребывала с ним неотступно до самого мига, когда сознание его, постепенно угасая, смерклось под воздействием анестезии.

- 22 -

Жюстин, закрыв глаза, положила голову на подушку. Луиза сидела возле неё... Андре вышел на лестницу. В палате сейчас быть незачем, маленькая Элиза в основном спит... Но вот медсестра выглянула, позвала - "Мадам, можете зайти на несколько минут? Она опять зовёт маму... сквозь сон, но всё-таки..." И получилось так, что Луиза была внутри палаты, когда опять зазвонил телефон главврача - на этот раз в его кармане. Он бросил взгляд на экранчик, сказал лишь краткое и несколько тревожное "Да!.."; затем, выслушав то, что ему сказали, выключил аппарат и, быстро отвернувшись, - ей показалось, что он не хочет встретиться с ней глазами, - подошёл к молодому дежурному доктору и Лорен и произнёс одну-единственную фразу, из которой она разобрала слово "транспортировка". Далее он направился к служебной внутренней двери; тремя минутами позже вошёл опять и сказал Луизе: "Сейчас мы начинаем готовить девочку вместе с аппаратурой, к которой она подключена, к переносу в машину. Это займёт минут двадцать, наверное; и тогда выезжаем. Вам скажут, когда спуститься".

Выйдя, она увидела, что Жюстин всё ещё полулежит, не разжимая век; рядом - Андре, уставившись глазами в пол, шарит рукой в кармане... неужели опять курить? Но ей и самой хотелось того же, сейчас это правильно и нужно, это притупляет боль хоть немножко... Сделала ему знак выйти; на лестнице сказала:

- Опять звонок был заведующему; он сам не сказал ничего при мне, потом вышел на пару минут... Впечатление такое, что перезванивал - уточнить что-то. И на меня старался, кажется, не смотреть... Узнать бы, что же от нас скрывают... Полтора часа назад он тоже выходил, когда позвонили - помнишь... ты же там тоже был?

- Помню... и думал об этом, - Винсен вдруг, не удержавшись, посвятил её в свои раздумья после звонка от "самого Бернуа". - Луиза, - подытожил он цепочку соображений, - во мне то, что ты рассказала, усиливает надежду... Прости, - прервал он сам себя, - прости, если всё это пустышкой окажется... и вообще, - он ударил кулаком по лестничным перилам, - мне, знаешь, хочется... если бы, скажем, не надеяться... хочется чтобы уже ЭТО началось, а мне чтобы мчаться в ночь туда, к родителям своим... потому что вот это самое - ждать, и ехать, и... и обнимать её перед ЭТИМ - хуже всего!..

Можно было в ответ на это только молча обнять его самого... что Луиза и сделала, подумав: я тоже мечтаю - если уж не обойдётся, если суждено, - то уже сидеть там, в той больнице, и ждать её пробуждения... чтобы ЭТО уже было позади... но и тогда не всё будет позади, а будут делать пересадку малышке Элизе, темноволосой, с подобными бутонам глазами, Элизе, которая, ухватываясь за её руку, лепечет "мама!.." И замирает душа, вцепляясь в зыбкий мостик надежды, над дикой пучиной... над пучиной страха, что, быть может, всё напрасно, что эта крошка, несмотря на нашу жертву, не будет спасена! Но это невозможно... неужели миром всё-таки правит зло?.. Нет, святый Боже, не допусти! Sancta Mater Dei, Sancta Mater Misericordia!..