А Аннет - узнав, - смотрела на него так, что трудно было понять, чего больше было в её глазах - восхищения или испуга... А потом, ночью, обняла его и долго-долго не выпускала, и сказала ему тогда: "Знаешь, Мишель, я вспоминаю тот образ... которым ты поразил меня тогда, в аэропорту... образ этих качелей, что могут внезапно раскрутиться и ударить; качелей, которым ты уподобил и самого себя, и нашу жизнь... Знаешь, мне очень страшно; мне кажется, что тебя именно раскручивает иногда, и ты себя удержать не в состоянии; ты не можешь отказать себе в том, чего очень сильно желаешь..." "Теперь - смогу! - прервал он её, понимая, что она имеет в виду те два случая неверности, столь ещё недавние - несколько месяцев всего успело пройти... - Аннет, не надо об этом... больше я никогда не сделаю тебе такого... пожалуйста, ради Бога, поверь!.." "Я верю, - промолвила она, - этому я верю, но не перебивай, дай договорить... так вот, понимаешь, ты же не только в этом... ты себя остановить не сумеешь, если в то или иное мгновение что-то прикажет тебе рискнуть жизнью... вот ведь и в этом случае... ведь тебя же чуть не отняли у меня эти самые качели..." Тут он промолчал, потому что ответить было вроде бы нечего... и нечто вроде ответа дала сама Аннет, продолжив - "И не могу я требовать, чтобы ты обещал больше ничего такого никогда не делать, потому что, удержавшись в подобных обстоятельствах, ты почувствовал бы, что перестал быть собой..."
Да, она сказала тогда именно то, что он подумал теперь, остановившись на насыпи, близ развилки. Повернув сейчас домой, он отказался бы тем самым от самого себя...
Аннет поймёт и примет. Она очень хорошо понимала его. Действительно, он был совершенно чужд аскетизма, он однажды сказал, что Робин Гуд ему гораздо ближе Дон Кихота... вот и обидел её, не воздержавшись от лёгких и мужчину, в принципе, не компрометирующих жизненных приятностей, которые сами ткнулись ему в руки... Но наряду с этим - властно тяготел над ним тот самый долг быть сильной фигурой, быть ферзём - не отступаясь от участи и звания ферзя и перед лицом смертельной опасности. Иначе нельзя... И снова предстал перед ним образ Тетрарха-Избавителя...
В ту ночь несколько раз повторила - "Ты чуть не был отнят у меня..!.." А он отвечал ей, что ведь вся жизнь - это сплошное "чуть"... И вспоминал Фернандеса, выиграв у которого, он, Мишель, не спас бы Жюля... и ещё о многом подобном вспоминал тогда... Он такие случаи "коллекционировал" в своей памяти. Некий профессионал большого тенниса, проиграв матч на очередном турнире, расстроился и отменил авиарейс... а тот самолёт, на котором он должен был лететь, - разбился!.. И, значит, стоило мячику полететь пару раз иначе, он был бы там!.. И позвонил ли он, узнав об этом, своему противнику, чтобы сказать - ты спас мне жизнь?.. А кто-то погиб во взорванном автобусе... а если бы ему забыли положить булочку, то, может быть, вышел бы он на предыдущей остановке, где была закусочная...
Тогда Мишель добавил ей, своей Аннет, что надо свыкнуться с этим самым "чуть"... Но сказать-то было легко, а на деле они не свыклись - ни она, ни он сам. Именно у него развилась под влиянием этого случая в метро устойчивая "фобия" - и до сих пор ещё не сошла на нет. Когда им случается пользоваться метрополитеном - в Париже или, изредка, ещё где-то, - он встаёт в ожидании поезда всегда по возможности дальше от кромки... и окружающим, наверное, странно было слышать, как до болезненности нервно кричал, бывало, на своих детей - чтобы не приближались к краю, - этот совсем не слабый и далеко не болезненного облика человек...
Да, сколь бы тяжек ни был этот удар для Аннет, она поймёт и примет... Больше никто не должен знать; детали можно будет продумать позже, а сначала я проинструктирую Аннет, чтобы сказала маме и ребятам о командировке... Она, проснувшись ночью или рано утром, схватится за телефон, увидит моё сообщение, в котором я напишу, чтобы открыла электронную почту; откроет, прочтёт письмо... конечно, вызовет сразу такси и помчит в больницу. Но пусть она тогда оставит Матье записку, что, дескать, якобы та самая командировка у меня, и вылет экстренный, утренний, и она якобы собрала мне чемодан и повезла его, а из редакции мы вместе на машине в аэропорт... И ему, и Виктору, когда позвонит, тоже чтобы сказала, что телефонная связь со мной будет возможна не раньше, чем через сутки с лишним; а там уж мы подумаем, что делать, - может, я приду в себя и смогу с ними со всеми поговорить... Но я напишу Аннет только пройдя уже все проверки, только если окажется, что можно... что я подхожу... мало ли имеется параметров пригодности... а что, если и девочка эта не подойдёт почему-либо?.. Антуан ведь сказал, что говорил с врачом предыдущий раз, когда она обследовалась, так что тоже ещё не ясно... но если ни я, ни она, то ребёнок обречён!.. А могу ли я не подойти? Мне за сорок, и я злостный курильшик; но курение, кажется, на это не влияет, и вообще-то у меня же очень здоровый организм; а возраст - тут выбирать не приходится, да и качественной разницы нет, за сорок или только одиннадцать, если пересаживать надо такой малышке...
Что будет, если он не подойдёт? Если рентген выявит некие противопоказания?.. Что ж, тогда он усядется в машину и поедет домой; и он не перестанет быть собой, ибо поедет, зная, что сделал всё возможное... Тогда он, вернувшись - часа, наверное, в четыре, - ляжет рядом со спящей - хорошо бы не разбудить, - женой... Или нет, наверное, не ляжет, потому что куда там заснуть после такого... Он сделает себе чай, выкурит сигарету... позвонит Бусселю, спросит, что ТАМ происходит... Мишелю не захотелось думать о том, насколько "хочет" он не подойти; он понимал, что отчасти, конечно же, хочет... осознавать эту возможность, воображать это мирное возвращение домой - было сладостно и утешительно... Да, таким же образом и лет двадцать назад, услышав на медкомиссии, что не сможет больше участвовать в опасных операциях, он в значительной мере был рад; и кто упрекнул бы в этом солдата, отдавшего долг?.. И теперь тоже ему не в чем будет упрекнуть себя, если он услышит - "нет, сударь, вы не годитесь"...
Если же он годится, то через несколько часов будет лежать под общим наркозом на операционном столе. Да, через несколько часов. Обычно к такому готовятся долгие недели, но сейчас - случай сверхсрочный, и если одиннадцатилетнюю девочку могут положить минуя подготовку, то его - тем более.
Но пока он ехал по шоссе, то и дело выхватывая сигареты из пачки, лежавшей на правом сиденье, - так удобнее, чем доставать каждый раз из кармана... Вот уже скоро половина пути... Надо будет, подъезжая к городу, остановиться на обочине и настроить навигатор, чтобы вывел к этой самой больнице. Потом - хорошо бы припарковаться где-то снаружи, чтобы не надо было что-то там втолковывать охранникам; наверное, придётся поставить на участке, где в светлое время надо оплачивать стоянку... поставить "под штраф"... но об этом сейчас и думать как-то комично... Затем - зайдя уже внутрь, - узнать, где отделение нефрологии? Или хирургическое... наверное, эти операции всё-таки будут делать на хирургическом... впрочем, ладно, на месте узнаю!.. И пустят ли? Неужели объяснять каким-то санитарам, зачем я приехал?.. В принципе, можно воспользоваться журналистским удостоверением - тогда и с врачом переговорить дадут, с тем самым, который... и ведь он уже на месте должен быть, наверное? Ну, или хоть с дежурным... и вот тогда я всё и скажу, и добьюсь, чтобы направили на проверки; и только пройдя их, и если скажут... если скажут, что можно, - тогда раскрою ноутбук и напишу Аннет... только тогда!.. Нет, напишу заранее и сохраню текст, а если скажут, что годен, тогда отправлю!..
И опять вспомнилось Мишелю сейчас то, что сказала недели полторы назад в кафе та женщина, Натали Симоне, - о том, кто, избрав себе роль и участь "ферзя", уже не может вернуться в пешки, а будет всю жизнь пребывать тем, кому нельзя уклониться от стези решений и деяний... Подобно Тетрарху. Подобно этим двоим, выхватившим малышку из машины, и их одиннадцатилетней дочери. Подобно, может быть, и тому безвестному, убившему террористическую ячейку на островке в лесу... Для меня он безвестный, подумал Мишель; а комиссар и его спутница, наверное, и в самом деле знают, кто он... Да, наверное, знают - иначе это моё "Сказание" всё-таки вряд ли впечатлило бы их настолько, чтобы пожелать познакомиться с автором лично... А интересно, что они сказали бы, узнав о произошедшем сегодня?.. Нет, впрочем, не "сегодня" - он посмотрел на панельные часы, - это теперь уже "вчера", поскольку на часах - ровно четверть первого... Да, интересно было бы поговорить с ними об этом. Они ведь тоже услышат и прочтут о случившемся.
