Оставшись один, он сказал ещё раз - вслух, - "почему не у меня"... И опять стал смотреть в то узкое окно на ночное шоссе.
А Жюстин была в это время на рентгене, всё ещё на рентгене, и послушно выполняла указания техника, надевшего ей на пояс брезентовый фартучек - от облучения, - и теперь стоявшего за камерой. Он говорил ей повернуться то лицом, то боком, то спиной, и не дышать несколько секунд... и пока ещё не одеваться, потому что, может быть, нужно будет продублировать некоторые снимки... А ей вспоминалась её комнатка, где ещё лежал игрушечный докторский чемоданчик, в который она когда-то играла, - красного цвета и с красным же крестом на белом квадрате спереди. В чемоданчике были и маленький стетоскоп с наушниками, чтобы прикладывать к лёгким и "слушать", и зеркальце, и палочка для горла - она называется "шпатель", папа ей сказал когда-то перед тем, как зайти с ней к доктору... И градусничек там был, и ещё разные врачебные вещи, и Жюстин любила когда-то лечить пластмассовых пупсиков в шапочках с помпонами - такие куколки подходили для этого больше, чем Барби... И зайчикам, и мишкам плюшевым тоже можно было мерить температуру, а потом на листке бумаги печатными буковками выписывать рецепт: "Лошку серопа утром ивечиром", "кампрес на ношки"... Эти листки и сейчас лежат где-то в подкроватном ящике или на антресолях, родители никогда не выбрасывают то, что она рисовала, писала, клеила, а сейчас вот уже и с поделками братишки Пьера накопилась большая коробка... Всё это, конечно, захламляет квартиру, но маме с папой дороги эти вещицы, эти листочки... А таблетки Жюстин делала то из пуговичек, что ей мама давала, то из пластилина, выдавливая маленькие кружочки нажатием круглой трубочки на раскатанную скалкой пластилиновую мякоть... И, помнится, она давала крошечной ложечкой любимому своему зайчику "хлористый кальций" - папа рассказывал, что он это лекарство терпеть не мог, оно ужасно горькое... а сейчас его уже не дают, придумали что-то другое, лучше, приятнее... Да, всё время изобретают что-то новое, это "цивилизация развивается": конечно, вот в мамином и папином детстве не было ещё компьютеров и мобильных телефонов, а когда-то ни поездов не было, ни электричества... но книжки - книжки были, люди очень давно научились сочинять сказки, стихи, песни, и люди всегда умели мечтать и мыслить - вот поэтому и создали столько замечательного...
Жюстин любила лечить свои игрушки, а ещё - кормить их. Она делала из пластилина разную еду - крендельки, булочки, морковки, огурчики, пиццу с грибами... И маму с папой кормила этой игрушечной едой, а потом и малыша Пьера... Она очень радовалась, когда у неё родился братик, - да, конечно, думалось ей, я уже не буду ни "единственной", ни "самой маленькой", но зато родители теперь советуются со мной, что ему купить, и наклеивают мои рисунки над обеими кроватками - и моей, и его... Правда, обижалась в шесть-семь лет, что ей не дают брать малыша на руки; но колясочку катить ей разрешали, гуляя вместе, и очень любили, когда она развлекала его погремушками... Девочке помнилось, как было за него страшно - и родителям, и бабушкам с дедушками, и ей, - когда он только-только начинал ходить. На углах тумбочек всё ещё оставались пластмассовые предохранители, надетые с её младенчества, а пластилиновые нашлёпки для ещё нескольких острых выступов она сама сделала и налепила, осознав себя уже не только ребёнком, но и помощницей... Быть "не самой маленькой" оказалось вовсе не досадно, тем более, что родители уделяли ей внимание не меньше прежнего, - когда она заканчивала уроки, а Пьера укладывали, они часто садились втроём играть во что-то настольное или смотреть фильмы, а на ночь ей читали любимые сказки... Хорошее, уютное, сладостное детство было у неё, она всегда знала, что её любят бесконечно, - и когда баловали, и когда сердились за отлынивание от уроков и за капризное топанье ножками...
Детство! А будет ли оно ещё?.. Может быть, и да!.. Я вернусь к своим мягким игрушкам, которые и сейчас - их несколько десятков, - стоят на шкафчике, на письменном столе, на застланной кровати... и где только их нет!.. Я вернусь к своим куклам, в которых иногда ещё тянет играть, я вернусь к фломастерам и карандашам... Мой детский мир примет меня и без этой самой "почки", без неё можно жить!.. И играть можно, и читать, и петь песни, и учиться на гитаре!.. Я опять улягусь в свою кроватку, опять прижму свою плюшевую белочку... и уточку возьму, у которой почти оторвалось одно крылышко... Разве я меньше её люблю, чем когда она была новенькая и целая? Даже больше, может быть... тем более теперь, когда я сама стану... сломанной игрушкой... Но ведь если не стану, то у этой Элизы вообще не будет детства - ни зайчиков, ни уточек, ни белочек, ни кукол Барби... а это невозможно, немыслимо, тогда я уже была бы не та... я не смогла бы ни на кого смотреть, ни с кем говорить... а так - мне что-то там надломят, но я всё-таки даже и с надломом этим останусь собой, и мне можно будет вернуться ко всем, кто меня любит, ко всему, что я люблю!..
Она продолжала думать об этом и во время лабораторных процедур, и потом, когда медсестра Лорен повела её на другой этаж к ещё одной женщине, полуседой, в очках и с очень косо прикреплённой к халату именной табличкой, - к дежурному анестезиологу. "Я объясню тебе, что такое общий наркоз, - сказала женщина, - хотя делать его будут не здесь, а на месте операции". Жюстин слушала не вникая, да и папа ведь рассказывал уже об этом...
Папа!.. Но ведь он меньше часа назад рассказал и о таком, что... Девочка удивилась, что ей некоторое время об этом и не вспоминалось; услышанное принялось и поначалу как будто провалилось куда-то вглубь души... и только вот теперь это начинает всплывать... И ей отчётливо припомнился сейчас ТОТ вечер: они вчетвером в гостиной, Пьер что-то говорил о новом мальчике в садике, а ей, Жюстин, папа географию проверял, и был не совсем внимателен... а она спутала Македонию и Каледонию... Да, конечно, это же тот самый вечер!.. А потом папа ушёл в "кабинет" - что-то "обдумывать", "уяснять", так он сказал... да, он, наверное, думал там, как же сделать ему этот свой снаряд... И мы спали, а он поехал в аптеку, а оттуда - в тот лес... и сделал ЭТО... А если бы кто-то из ТЕХ сторожил? Тогда они убили бы его... И он никому не сказал, КУДА идёт... да как же можно было бы сказать, разве мама его пустила бы? И мы?.. Что он должен был там чувствовать?... И могла ли я думать, что мой папа, наш папа будет способен на такое?.. Он ушёл в ночь - один; он спасал нас всех... мы мирно спали, знать не зная - где он в это время; а он был наедине с очень возможной смертью... И, значит, об ЭТОМ они с мамой шептались потом, под утро, - он вернулся и, получается, уже тогда, ночью, рассказал ей всё... А потом они не хотели нас пугать - и выдумали этот ремонт... Он потом расскажет, обязательно расскажет... он убил, но ведь это же террористы, которые хотели нас... А террористы - ведь это те, кто убивает и маленьких, и слабых... И папа, и мама рассказывали, да Жюстин и сама в интернете читала - в Париже когда-то были взрывы в метро, и ни в чём не повинные люди погибали... И в других странах бывает такое: по телевизору иногда передают об этом... Ну конечно, вот и в Америке когда-то обрушили два огромных небоскрёба, и там были тысячи погибших!.. Она, Жюстин, тогда уже родилась, но была ещё совсем маленькая, ещё говорить не умела, и её возили в колясочке; а там, в тех небоскрёбах, были в эти минуты тоже такие вот малыши, и их... Она раньше не особенно часто думала о таких вещах, но сейчас ей надо было это осмыслить. Разве не правильно поступил бы Роберт из американского сериала, если бы, не колеблясь, прицельно перестрелял тех, желавших уничтожить его семью? Он должен был это сделать, что бы там ни гласил закон! И тогда они не убили бы его сына и жену... И как же его теперь бесконечно жаль... Но тогда получается, что человек порой должен быть беспощадным и действовать вопреки законам; потому что если нет, то... Девочке представился кадр из той серии, когда ТЕХ сажали в вертолёт, а жена Роберта пролепетала "я боюсь"... и схваченные крупным планом глаза сына... Потому что если нет, подумалось ей, то - не спасаешь до конца, по-настоящему, тех, кто уповает на тебя, тех, кто верит: ты защитишь...
