Луиза сделала отстраняющее движение рукой, пытаясь увести Андре и Жюстин.
- Извините, мадам, но позвольте пару вопросов... вам и супругу...
Винсен исступлённо, молча - только выдохнув нечто вроде стона, - бросился на него, занося сжатый кулак; репортёр успел увернуться, они столкнулись, чуть не упали, потом Андре успел ударить корреспондента в живот, а тот, выставив поднятый локоть, вмазал ему по скуле... Через секунду их обоих схватили санитары и двое врачей и отволокли в разные стороны; Винсен ожесточённо, изо всех сил вырывался у них из рук... потом - осознал, что не пустят, и его прорвало жуткой, подворотно-закоулочной бранью... он сам не понимал, где набрался этой ругани, где научился ей... Спустя ещё несколько мгновений, увидев рядом перепуганных, прильнувших к нему, обхвативших его Жюстин и Луизу, - уткнулся лицом в стену, пытаясь собрать остатки разума в нечто способное управлять поступками... Они вывели его, держа за обе руки, на чёрную лестницу...
А главврач в это время сказал репортёру, ошеломлённому произошедшим:
- Вы, безусловно, поймёте и простите этого человека, узнав, ЧТО он сейчас переживает. Давайте сядем минут на пять, я отвечу на ваши вопросы...
Андре Винсен, оставшись наедине с женой и дочерью, разрыдался - надрывно, с хриплыми всхлипами, - усевшись на ступеньку и сжимая голову коленями... И за считанные секунды у него успела промчаться в душе целая череда мыслей и ощущений. Из неких душевных изгибов змеино вытянулся образ-соблазн самоубийства, от которого он, правда, сразу же мысленно шарахнулся - даже и физически дёрнувшись: как же я смею об этом... нет, это не только смертным грехом, это и предательством было бы в такой час... Доченька моя, что же нам делать, я не могу, не могу отдать тебя под нож!.. Я не могу, Боже, слышишь, я слабый человек, мы слабые люди, мы не можем!.. Нам это не по силам!.. "Не смей, - откликнулось что-то изнутри его души, - не смей называть себя слабым человеком после того, что ты содеял два месяца назад... и сегодня - бросившись к этой машине, - тоже!.. У тебя уже нет права прятаться за свою слабость!.." Но я не прячусь ни за что, а просто и в самом деле не выдерживаю... я сломался... Как же это я возьму и подпишу... чтобы дитя моё, дитя моё любимое взрезали на операционном столе... Но я не смогу не подписать, потому что это будет смертью для той крошки... Можно ли тут не сломаться?.. Он плакал в голос, вжимаясь лицом в колени, и не потому, что стыдился, - что уж там стыдиться, - а просто так ему было чуточку уютнее... Так под одеяло укутываются с головой те, кому настолько плохо, что подсознательно хочется вернуться в материнское лоно...
Луиза прижалась - щекой к щеке; когда он чуть-чуть оторвал лицо от колен, дала ему сигарету - свою, женскую, сейчас неважно, - и взяла сама ещё одну... Она держалась лучше. У неё тоже текли слёзы, она не пыталась остановить их, но плакала тихо, не давая себе права на безудержный выплеск боли. Её, сколь бы это ни казалось ей самой странным, продолжало "укреплять" состояние мужа: оно обязывало к заботе. Теперь у него уже действительно истерика, он надломился, и нельзя, нельзя ни в коем случае допустить, чтобы сломался совсем... надо, надо, отстранив свою боль, поднять его, дать ему опереться... В ней самой, внутри, всё тоже рыдало, всхлипывало, переворачивалось и как будто жарко плавилось, ей уже высвечивался образ Жюстин под этим самым... как же этот инструмент у них называется... и уже текла перед её зрительным воображением кровь возлюбленной дочери; но она припоминала роды - и первые, и вторые... тогда тоже была кровь, но всё зажило... И Андре был рядом и первый раз, и второй, он видел... но он не ощутил сам, как заживает... а самому ему операций никогда не делали, Бог миловал... Может быть, и поэтому тоже ему сейчас страшнее?.. И ради него, ради того, чтобы не дать ему бессильно рухнуть под этой ношей, должна она была отодвигать на второй план собственную свою скорбь!.. И ещё помогала ей некая покорность, доступная в такие моменты именно женской душе, - покорность, внушённая тем, что выхода нет. И принятие слабости своей как данности и дара. Мужчина не смиряется с тем, что не в его силах противостать судьбе. Одиссей знал, что беспомощен перед Сциллой; ЗНАЛ, но - не ПРИЗНАЛ этого... он всё-таки взял копьё и щит, словно надеясь отбиться от чудища, хотя и не сумел, как было предвозвещено... А женщина, может быть, склонилась бы, доверясь Промыслу или чтимым ею божествам... и в покоряющейся душе её при этом было бы на некую толику всё же больше мира и покоя...
Опять Харибда и Сцилла; и в воображении Луизы пронеслось вчерашнее видение, пришедшее к ней в игротеке, - вокзал, телефоны-автоматы, гудок поезда, дождевой плащ... прощание - с кем, когда, почему?..
А Жюстин была спокойнее их обоих. Она печально думала о том, что у подруг будут каникулы, а у неё - общий наркоз, операционный стол, и нечто острое, что вскроет ей тело. А потом - если обойдётся... да, если обойдётся; она не маленькая, она знает, что от наркоза иногда не просыпаются... Но если обойдётся, - тогда, неизвестно сколько, в больнице, потому что будет это самое... заживление. А дальше - наблюдаться время от времени... И точно ли уж совсем "нормально" живут с одной почкой? А если и так, то - все ли? И не надо ли будет "диету" соблюдать?.. А она так любит сладкое, сдобное; и ей всегда было так жалко девочек и ребят, у которых "целиакия" и которым нельзя есть продукты с этим... гульденом?.. нет, гульдены - это голландские деньги когда-то были, папа рассказывал, когда мы ездили в Амстердам, - а сейчас там тоже евро... нет, это называется иначе, но это содержится в булочках, пирожных... и таким детям можно только "диетическое"... Неужели теперь и мне тоже, думала девочка?.. А чего ещё будет "нельзя"? Ну, положим, если чего-то там спортивно-нагрузочного, так это ладно - она никогда к атлетике и не тянулась; ну, а ездить куда-нибудь надолго... с классом выезжать, и в другие страны?.. Да нет же, можно это всё, папа ведь говорит, что донору потом только раз в несколько месяцев надо к врачу, да и то лишь поначалу...
Но если и будет что-то и в самом деле "нельзя", то - что тут поделать?.. Потому что если отказаться и не лечь на этот самый стол, то нельзя будет... нельзя будет жить! Потому что тогда эта Элиза, эта малышка... нет, это невозможно...
А детей, оставшись с одной почкой, иметь можно, это точно, папа сказал, а он же знает... А знает ли? Он же не врач... Нет, папа знает, и на папу... на него можно безусловно полагаться... И на маму, и на него. Да, он сейчас плачет, а несколькими минутами раньше дрался и выкрикивал дикие ругательства; но любой человек бывает слабым, это - можно, я это понимаю!.. Взрослые тоже бывают слабыми - ну и что же? Разве он и на меня не сердился, не кричал когда-то?.. И на Пьера? И на маму? Но я точно знаю - он всё отдаст ради нас! Они оба отдадут всё!
Жюстин не могла объяснить сама себе, почему она в этом не просто уверена, почему она это столь точно знает. Но она - ЗНАЛА.
А сейчас, думала девочка - даже скорее ощущала-предчувствовала, чем думала, - они подпишут согласие на то, чтобы она отдала почку. И не предадут её тем самым, а - спасут! Спасут от того, чтобы жить с мыслью о том, что сама она могла спасти, но не спасла!..
И ещё поддерживала Жюстин мысль - тоже скорее ощущение-сопереживание, - что, отдав почку этому ребёнку, она сделает для родителей нечто сверхважное... Она поможет, она даст им возможность быть спасающими до конца! Именно так, как папа тогда сказал в машине, двое суток назад - ей и двум её подругам...
- Я всё ещё надеюсь, - промолвила вполголоса Луиза, перекрестившись, - что произойдёт некое чудо и что можно будет обойтись без этого... "Зачем, - тотчас подумалось ей, - зачем я это сказала? Кого из них я этим пытаюсь утешить? Или себя?.. Но ведь это же буквально через несколько часов, наверное, предстоит, откуда может прийти чудо?.. Жюстин, доченька, неужели мы позволим, чтобы ты... но ведь ты не сможешь иначе, и, не позволив, мы проклянём себя... А что я с ним делаю, с Андре? Я обольщаю его пустышкой... Нет, я же и сама, вопреки всему, надеюсь... а он - разве он сам не понимает, сколь призрачна эта надежда; но так ему будет всё же менее невыносимо принять... свыкнуться..."
