Они все трое слушали его с выражением беспредельного отчаяния на лицах. В том числе Жюстин, которая - помимо жалости к малышке, - улавливала душой, сколь безмерно важна жизнь этого ребёнка папе с мамой...
- И объявление в интернете давать нет смысла: ночь... да и насколько вероятно, что кто-то... - Доктор остановил Андре и Луизу, одновременно сделавших жест готовности... - Нет, вы не можете. Вам делали уколы ещё тогда, на месте происшествия; я ожидал, что вы предложите, и посмотрел - группа крови не соответствует. Это, может быть, злой рок, но нужна - четвёртая... очень редкая, вы-то знаете, - кивнул он Винсену... У этой девочки бомбейская группа крови. Исключительно редкая - один случай на несколько тысяч; и надо же, что именно у неё!.. Людям с этой группой иногда пересаживают от доноров с третьей, но ей - нельзя, не примется, тут такие показания... И нужно чудо, чтобы найти за несколько часов донорскую почку, да ещё и от человека без патологий, - чтобы, ввиду срочности сократив по времени до минимума все лабораторные проверки, извлечь и трансплантировать орган. Это, наверное, злой рок, - повторил он и взглянул, как бы взыскуя подтверждения и поддержки, на вышедшего из палаты вслед за ним дежурного реаниматолога, - мы сделали... постарайтесь поверить нам... мы сделали всё возможное, но, кажется, малышка обречена...
Но оба доктора - вместе с выглянувшей, приоткрыв дверь, медсестрой, - увидели, что последние предложения словно бы пали в пустоту. Казалось, они даже не были по-настоящему услышаны никем из этих троих - ни родителями, ни девочкой-подростком со стаканчиком чая в руке и с удивительно женскими, растекающимися от всколыхнувших душу взрослых познаний глазами... Эти фразы не были услышаны, ибо при словах о четвёртой, "бомбейской", Андре и Луиза сцепили взоры, изо всех сил помогая друг другу не смотреть на Жюстин... и глаза их отражали бездонность боли и ужас перед неким зачитываемым безмолвно для всех остальных, слышимым только ими приговором... Перед приговором к невозможному, которое властно и беспощадно преобразовывалось для них в эти мгновения в неизбежное...
- 16 -
А Жюстин приблизилась к ним со стремительной решимостью; но им быстрые и гулкие её шаги казались поступью восходящей на жертвенный алтарь...
- А я почему-то думала, что "бенгальская", - молвила она тихо, но звучно. - Это, наверное, потому что бенгальские огни... А теперь припоминаю: правда, "бомбейская"... Папа, ты мне говорил - у меня именно эта... ты сказал, что она у очень немногих... Я отдам почку, господин доктор, - добавила она просто, ещё тише, чем всё предыдущее; и замолкла, сделала лёгкий глоток чая... а потом, подсев, взяла родителей за руки - обоих, - и сжала их кисти в своих ладонях, словно подпитывая их души жизненной силой...
Да, два года назад Винсен водил её, девятилетнюю, на очередную сдачу крови. Не в первый раз это было; и не в первый раз она по-детски боялась укола... А сделав его, сестра - как, бывало, и раньше, - подарила ей наклейку. И именно тогда она услышала, что у неё, оказывается, уникальная группа крови... Сам-то папа и раньше знал - да и мама тоже, - чуть ли не с её младенчества; но тут он взял и рассказал ей эту занятную вещь. Она об этом особенно не раздумывала - бомбейская так бомбейская, превращённая потом её памятью в "бенгальскую" из-за этих самых огней, а ещё, может, и из-за тигров, которые там водятся...
"Я - камень; и я от такого, поверь уж мне, не разобьюсь!.." - вспомнил Винсен то, что сказал Луизе около суток назад, узнав от неё историю убитой им "Клэр"... Сейчас он молчал - каменно, окаменело, оцепенело... И Луиза молчала так же, и, наверное, в её памяти тоже мелькали сейчас эти его слова; но они смотрели друг на друга - не на дочку, - и словно бы спасали друг друга этой всё ещё длившеюся сцеплённостью взоров; словно бы удерживала она их от падения с некоего крутого, скользкого, жестокого склона в разверзаемую прямо вблизи, в полушаге, пучину, глубиной своей уходящую до самой сердцевины земного шара... "Я - камень?.." Нет, не камень; по всему видно, они с Луизой схвачены сейчас дланью, которая может, если пожелает, разбить их вдребезги, расколоть на микрочастицы, распылить и рассеять... Они молчали, у них не получалось произнести что-либо, и руки их в ладонях Жюстин безвольно дрожали, и как будто из невообразимой дали доносились до них звуки, порождаемые окружающим миром...
- Девочка, но ты... но ведь ты... - главврач не окончил фразу, не выговорилось у него казённо-протокольное "несовершеннолетняя".
- Но выхода нет, - сказала она, подымая на него глаза. - Или это, или...
- У неё действительно четвёртая? - спросил доктор Винсена; тот обратил к нему застывшие, словно непонимающие, глаза и, не будучи в состоянии разжать губы, простонал некое "у-а-м-м-м"... Тут его сознание вдруг как будто "вынырнуло" - чтобы сделать вдох, который позволит как-то жить дальше, - и ему подумалось: она, сказав об этом сама, избавила их с Луизой хотя бы... хотя бы от того, чтобы ИМ быть отдающими её... предлагающими это... А мы предложили бы? Не хочу об этом знать!.. - крикнуло опять что-то в нём; и по лицу Луизы можно было уловить, что и она думает и чувствует то же самое...
Дочка склонила голову на их соприкасающиеся колени, обнимая обоих. "Вы подпишете, - сказала она. - Я знаю, что нужны ваши подписи... и вы подпишете. Я не могу иначе. Мы не можем иначе". Слова её звучали сейчас твёрдо и были царственно-непреложны. И оба они понимали, что выхода нет. И Андре вдруг даже легче стало от мысли о том, что опять нет выбора. Опять всё так же, как было, когда он лежал головой в разбитой машине, а ногами наружу, и даже не боялся, что погибнет... Нет выбора. И он вбирал душой это эгоистическое облегчение, оно делало ношу менее неподъёмной... Но надолго ли?.. А Луизу в этот момент странным образом укрепляло, наряду с невозможностью выбора, ещё и то, что она опасалась: именно он сейчас вот-вот не выдержит, у него будет истерика, надо охватить его и прижать - что она и сделала одной рукой, дрожащей, забинтованной, но мягкой и любящей, - не высвобождая вторую из хрупких пальцев Жюстин... Он как-то съёжился, замер в её полуобъятии... "ТОГДА он взял всё на себя, он пошёл в ночь спасать нас; и сегодня он ринулся к этой машине... Да, но сейчас - иное, сейчас он самый слабый из нас" - думалось ей; она не могла объяснить сама себе - почему? - но так и думалось, и чувствовалось...
И они всё ещё не вымолвили ни слова...
- Но ты, - осторожно и медленно проговорил доктор, - ты понимаешь, что это, так или иначе, риск?
- С одной почкой нормально живут, мне папа рассказывал только что, - ответила она таким тоном, каким отвечала бы у доски.
- И ты понимаешь, насколько ты... для твоих родителей... - он указал ей, полуобернувшейся, на безмолвно сидевших Луизу и Андре.
- Но и они ведь для меня и для братика моего, - отозвалась она, - точно так же... мы без них не можем... и они понимали это, но рванулись туда спасать эту малышку. И вы сами сказали - выхода нет...
Врач не говорил этих слов, но по смыслу выходило именно это; он не стал спорить.
- Доченька, - наконец вымолвила Луиза, - родная, доченька... Доктор, можно мы выйдем втроём на несколько минут... Пойдём, Андре, - она мягко потянула его за локоть, он сделал нервное движение, но послушно поднялся, машинально нашаривая в кармане сигареты и зажигалку....
Дверь резко распахнулась, и в помещение вошли трое санитаров, нёсших что-то массивное, а следом за ними появился довольно молодой человек в лёгкой курточке и с микрофоном в руке.
- Добрый вечер. Мне вот эти ребята показали, где отделение... это реанимация, детская? Вы, если я правильно понял... по бинтам тем более... вы спасители маленькой девочки, Элизы, которая попала в автокатастрофу?.. Я корреспондент окружной газеты...
