- Ну, если так, - доктор покладисто кивнул, - хорошо; отделение тихое, вы можете, конечно, здесь находиться. Но я при всём желании не могу сказать вам, сколько времени это всё займёт. И во сколько надо будет ехать туда, в центральную, - тоже не имею пока ни малейшего представления. Сначала оттуда должны сообщить, когда к ним доставят донорский орган и в котором часу там смогут начать операцию...
Когда он скрылся за дверью, Луиза достала из сумочки женскую сигарету, они вновь вышли втроём на служебную лестницу... На них снизошло некое подобие умиротворения. "У вас болят руки?" - спросила вдруг Жюстин. Возможность вопроса об этом всплыла в её сознании только сейчас, когда с малышкой что-то отчасти определилось, - настолько малозначимым это было до сих пор. "Самую чуточку" - улыбнулась мама. "Ничего же не сломано, а порезы никогда долго не болят" - успокаивающим тоном медработника подхватил отец. "Должно ведь полностью зажить, правда, папа?.. А то у мамы, я видела, от локтей до пальцев порезов множество..." "Заживёт, доченька, - сказал Винсен. - И знаешь... останутся следы или нет, наше с тобой и с Пьером сказочное, изумительное счастье, что именно эти руки... в общем, ладно, тебе ли не понять..." Чуть смущённая Луиза не успела ничего ответить; девочка сжала в своих ладонях их забинтованные кисти и опять - с любовью и ожесточением, как два часа назад про уносимый ураганом домик, - полушёпотом воскликнула: "Я не могу... мы не можем без вас; и мне кажется, что я теперь всегда буду за вас бояться!.." И в ответ можно было только обнять её... и папа ещё тихо и как бы вместе с ней и самого себя стараясь убедить проговорил: "Тут уж ничего не поделаешь, Жюстин: не за кого бояться только тем, кто одинок..."
И можно было сидеть некоторое время молча, отчасти расслабившись - уже там, близ реанимационной палаты, - не совсем молча, но переговариваясь изредка, иногда закрывая глаза... Как же мне нужны, думала Жюстин, как же нужны нам с Пьером ваши руки, руки, спасающие до конца; как же страшно должно было быть той Элизе, из сказки, у которой злая мачеха и ничтожный предатель-отец... Её вдруг поразило то, о чём ей раньше не думалось: а где родители Герды и Кая? Их как будто бы и вовсе нет; да и вообще в сказках почему-то мамы почти никогда не бывает, а вместо папы - некое пустое место, некто не способный и не желающий заступиться... И вот уже мир любимых сказок предстал перед нею теперь тёмной, жестокой, ненадёжной своей стороной - чем-то напоминая красочный, но пугающе-чуждый мир волшебников в "Гарри Поттере". Она сказала родителям тогда, во время поездки в Париж, что не хотела бы жить в таком мире; и действительно - не хотела бы... Но где бы желала я очутиться, думала она? Там, где нет страха? Но не боятся за близких - верно сказал папа, - только те, у кого их нет, кто одинок на свете... Там, где нет опасности и боли? Но опасность и боль - они не только в нашем мире, они и в сказках обступают живущих отовсюду... И куда плыл тот кораблик из последнего сновидения? Казалось - не к диким краям, а к доброму и светлому граду... Может быть именно туда, где всё будет хорошо?.. Но во сне он подплывал, он уже свершил путь; а мы - не в бурном ли, не в открытом ли море сейчас? И сколько же ещё пробыть нам в тревожном и опасном нашем пути?.. Девочке хотелось поделиться этими раздумьями и образами, но родители сидели рядом уставшие, они, наверное, сейчас жаждут немножко покоя... да и не облеклось ещё то, о чём думается, во что-то чёткое, что было бы легко пересказать...
Время текло сейчас для них троих несколько иначе, нежели обычно, оно было менее осознаваемо; и, наверное, полчаса минуло уже, а то и сорок минут, когда опять пришла та уполномоченная с портфелем, держа в руках два распечатанных на компьютере документа. "Это всё, конечно, формальности... Я получила постановление суда о том, что опекунство над ребёнком, ввиду гибели матери и отсутствия иных близких родственников, переходит к государственным инстанциям - то есть к нашей службе. А это - показала она лист с довольно коротким текстом и "живой" подписью, - согласие, уже с нашей стороны, на любые медицинские меры, включая операционно-хирургические, по усмотрению ответственного медперсонала".
- Будут делать пересадку почки, - сказал Андре. - Не здесь, в главбольнице округа... Мы тоже туда поедем.
Женщина достала блокнот и ручку, выдернула страницу...
- Я не могу сейчас остаться здесь, мне надо будет оформить ещё кое-что в связи с этим... с нашим случаем. Но вот мой телефон, - она быстро написала номер и протянула ему листок, - это мобильный, служебный. - Над цифрами было указано её имя - Каролин Пайе. - Если хотите, дайте мне также ваш.
- Да, конечно, - он продиктовал. - И имена запишите: Андре и Луиза Винсен. Я понимаю, выяснить при желании не сложно. Но... но мы вас очень просим - никому, кроме... кроме там, скажем, суда, полиции или ещё чего-то подобного... не раскрывать наших имён. Мы не хотим публичности.
- Понимаю, - сказала женщина, но посмотрела при этом на стоявшую чуть в сторонке Жюстин, а потом - вновь на него, уже с неким назидательно-укоряющим - в рамках доброжелательности, - оттенком. И, уловив его отчасти раздражённое выражение лица, быстро произнесла: - Не беспокойтесь об этом, у нас очень жёстко соблюдается принцип нерассекречивания информации личного характера - и из этических соображений, и из правовых... Но вы принимаете большое... исключительно большое участие... и хорошо, если между нами будет возможность связи.
Когда она простилась и вышла, Винсен, подождав, чтобы услышать звук закрывшейся за ней входной двери, сказал жене и дочке:
- Видели этот её взгляд? У этих социальных работниц въевшиеся штампы - в том числе как, дескать, нехорошо, когда родители не оберегают детей от травмирующих эффектов... И этот штамп даже сейчас и даже на неё воздействует - при том, что она и умна, и отлично знает, что Жюстин так или иначе всё происходившее видела... и уже - как знать, к сожалению или нет, - совсем не дитя...
- Ладно, папа, - немного смущённо и вместе с тем "покровительственно-успокаивающе"... в самом деле до чего же не детские у неё уже теперь интонации... проговорила девочка, - в школе тоже, знаешь, когда рассказывают нам о разных происшествиях, то всегда "виноватым" голосом - как же вас, маленьких, жалко, что приходится вам такое слышать...
"И о том взрыве на речке, наверное, таким голосом сообщали", подумалось ему...
А Луиза молчала и думала, что он - может быть, даже и не вполне осознанно, но специально, - искал и нашёл тему, чтобы и самому отвлечься, и их увести от возможности разговора о том, зачем эта уполномоченная взяла его телефон и оставила свой. "Но пусть... не надо, не надо сейчас ещё больше будоражить его..."
Они остались одни в этом помещении, нянечка ушла куда-то.
Отворилась дверь палаты, выглянула медсестра; Луиза буквально взметнулась со своего полукресла - "Ну что там... что она?.." Та вздохнула. "Сидите, она всё ещё спит; но мы вот только что опять в окружную звонили, там ещё не знают, когда будет получена донорская почка... Будем ждать, ничего поделать нельзя... У нас здесь машина уже готова, со спецоборудованием; дадут оттуда сигнал - поедем без задержки". "А с доктором поговорить можно? - спросил Андре. - С кем-нибудь из них?" "Заведующий сам выйдет к вам чуть позже, они совещаются сейчас..."
Ещё через минуту зазвонил его телефон. Родители!.. Это их домашний... "Да! Слушаю!.. Что, папа?.."
Отец почти кричал, в его тоне сочетались обида, гнев, забота, волнение...
- Скажи мне, почему ты врал нам?! Почему ты не сказал, что вы сами вытащили этого ребёнка? Мы что - чужие тебе?!.
"Вот так же точно Луиза кричала - я что, враг тебе? - когда я в ТУ ночь вошёл... Надо же, так быстро узнали..."
