- Вы сильно ранены? - спросил начальник группы Винсена.
- Нет... не знаю... царапины только... ребёнка надо в больницу, - ответил Андре, чувствуя, что приходит в себя... неужели это потому, что полиция приехала и автоматически включился снова режим "мобилизованности", о которой тогда говорил комиссар Жозеф Менар?.. - У неё внутренние органы, кажется, повреждены...
- Скорая помощь будет разбираться, - скорее наставительно, чем строго, сказал полицейский. - Вы не запомнили, что за машина врезалась в них?
- С кузовом... не маленькая... но он же смылся мгновенно, мы не успели разглядеть... да и кто бы успел...
Его попросили дать удостоверение личности; он протянул водительские права. "Жена свои оставила в машине... Это наша дочка... Ехали в театр..." Отвечать было приятно, ему тоже хотелось пусть капельку, но коснуться обычного, планируемого, того, что связывает с той самой жизнью, в которой нет опасностей, нет взрывов, а есть покой... с той жизнью, вернуться к которой - удастся ли когда-нибудь?.. Но всё, кажется, больше полиции спрашивать их было не о чем. Появились санитары и медбрат с массивным чемоданчиком; малышку хотели уложить на опущенные носилки для первичного осмотра, но она, всё ещё крича "Мама!.. Больно!..", буквально вжималась в Луизу, и оторвать её можно было бы только силой. "Мадам, положите её тогда, чтобы она держала вашу руку" - сказал медбрат... Пока девочку осматривали, санитарка промыла и забинтовала свободную кисть Луизы. "Теперь перехватите, дайте ей забинтованную, я перевяжу вторую..." Бинты наложили плотно, частично охватив и разорванные рукава кофточки. Потом обработали порезы на голове Андре, перевязали и ему руки. "Рукава рубашки закатайте ..." Он закатал, ему было совсем не холодно... Глянул - рубашка спереди всё-таки не заляпана; а мобильный телефон - только сейчас вспомнилось о нём, - к счастью, в застёгнутом кармане, никуда не выпал... Потом им обоим сделали профилактические уколы. Винсену нравилось, что эти люди - медбрат и санитары, - делают свою работу без эмоционального надрыва и как бы "защищают" сейчас его и Луизу от внимания окружающих: до жути не хотелось ничьей восторженности... скорее, скорее отойти бы, отъехать бы отсюда...
Жюстин наконец-то плакала, по-настоящему, "по-обычному", - выплакивала немыслимый ужас этих минут, когда её любящих и любимых родителей чуть не пожрал на её глазах чудовищный чёрно-рыжий всполох... Она совсем по-детски держалась за них обоих - за папину выбившуюся из-под ремня тёмно-синюю рубашку, за мамину малиновую вельветовую кофточку, которую, уж конечно, выбросить придётся - безнадёжно порваны рукава... Но она чувствовала - именно чувствовала скорее, нежели осознавала, - что плачет она сейчас не только от пережитого ужаса, - нет, она плачет ещё и по детству, которого больше не будет... Господи, неужели позапрошлой ночью, проснувшись, - когда вместе с тревожными раздумьями в воображении представали любимые мультики, - я прощалась со страною детства? Но мне страшно проститься с нею, я хочу, я отчаянно хочу ещё побыть маленькой!..
- Плохо, - сказал медбрат. Он вколол малышке что-то обезболивающее - кажется, ещё и с побочным снотворным эффектом, поскольку плач её стал тише и большие чёрные глаза с малозаострёнными, почти округлыми уголками подёрнулись пеленой некоторого, пусть относительного, успокоения. - Плохо. У неё, видимо, что-то с почками: именно там особенно болит, и... наружных признаков вроде бы нет, но был удар, было сотрясение. Сейчас она, я надеюсь, заснёт... вы можете ехать...
Но Луиза, не отрываясь от всё ещё плакавшего ребёнка, воскликнула: "Что вы... куда мы поедем от неё?.." И Андре с Жюстин точно так же знали, что никуда они не уедут, пока эти ручки будут держаться за перевязанные, нежные и израненные кисти спасительницы, пока головка с чёрной растрепавшейся косичкой будет вжиматься в женщину, чьи объятия давали оставшийся единственно возможным в эти мгновения отклик на всё ещё звучавшее из этих не осознавших непоправимое уст слово "Мама!.."
- 14 -
"Вы здесь с машиной? - спросил медбрат. - Она здесь недалеко?... Вы в состоянии сейчас вести?... Тогда так... мадам поедет в карете скорой помощи, а вы приезжайте с девочкой, с дочкой, вас пустят на больничную стоянку, я сообщу..." Он объяснил, как доехать до больницы - езды минут десять отсюда, - и где находится детское реанимационное отделение. Из толпы вытиснулся человек с "айфоном" в руке, выдернул из кармана карточку - удостоверение корреспондента, подумал Винсен... "Я вас очень прошу, - поспешно сказал он медбрату, - не сообщайте наших имён!.. Очень серьёзно прошу... и вас тоже..." - добавил оглянувшемуся начальнику полицейской группы. "Ладно, не беспокойтесь" - ответил тот, понимающе кивнув...
Луиза обняла их обоих. "Родные мои, - повторила она ещё раз... - Андре, ради Бога, езжай медленно, осторожно... там со стоянкой рядом, кажется, кондитерская, возьмите... - она осеклась, внезапно притянула его к себе, зашептала на ушко - быстро, с некоей судорожной безоглядностью, - слушай, это Бог нас бросил туда, понимаешь... - и отвела уста, и - к Жюстин, - доченька, набери там корзиночек, колечек, и мне привезите... кофе попей, Андре..." Он стоял, потрясённый, взбудораженный этими несколькими, ему одному сказанными словами... Держа за руку Жюстин, смотрел... вот Луиза, полуобнимая всё ещё всхлипывающую, но, кажется, засыпающую малышку, входит в машину с красным крестом... Вот съезжаются половинки двери... "Папа, я боюсь, - промолвила вдруг дочка, уткнулась лицом в его закатанный рукав. - Папа, что с этой крошкой будет... и с нами... папа, мне очень страшно..." И что же было ответить на это? "Пойдём, маленькая моя, - сказал он, погладив её по виску, - давай и в самом деле накупим пирожных... и поедем..." Она чуть повисла - как, бывало, в дошкольные годы, - на его руке, сейчас окутанной бинтами... Маленькая моя!.. Вот именно это ей и нужно было, как же это верно вымолвилось... Да, корзиночки с малиной... или с черникой... и американские пончики с поливкой - "донатс"... мы все их так любим... нам завернут их в бумажный пакетик, ты прижмёшь этот пакетик к себе, как будто мягкую игрушку, - этот образ безмятежной жизни... Доченька, мы окончательно отняли у тебя остаток детства, ты чуть не потеряла нас, всё это было на твоих глазах... Но у нас не было выбора, мы не могли иначе... да, Луиза права, это не мы бросились туда, это Бог нас бросил... а ты билась в руках этого могучего парня с бородой - счастья ему, здоровья, он не пустил тебя...
- Пойдём, маленькая моя, - повторил он. До стоянки несколько минут - по той же улице, потом налево... Бросил взгляд на место взрыва, перегороженное полицейскими машинами, на всё ещё толпящееся множество людей... Слава Богу, кажется, удастся уйти, убежать отсюда, чтобы никто не привязывался, не расспрашивал, не совался с приторно-восторженными рукопожатиями... Но из толпы выскочил тот же человек с "айфоном". "Вы позволите?.. Я корреспондент местной газеты... коротенькое интервью... пару слов..." Протянул карточку. "Нет, - сказал Винсен, - отпустите нас, мы не можем... Нет, - почти крикнул, отмахнувшись от не желавшего отстать репортёра, - оставьте нас в покое, мы спешим..." Быстро, углубившись в проулок, ушёл и увёл Жюстин - и вспомнил, что подобным образом уходил он перелеском от зазывавшего "на кофе" - на смерть, - Бланшара в то судьбоносное воскресенье, когда - Божьей ли волей, вражьим ли сглазом, - привелось ему увидеть тот "сейфик", переносимый в тайник на островке...
Дочка молчала, изо всех сил схватившись за его руку... Она боялась даже на мгновение разомкнуть пальцы, ей нужно, очень нужно было это касание, чтобы не разувериться в том, что папа - вот он, живой, рядом!.. Затем они вышли на освещённое пространство - перед ними была та платная стоянка... и вот кондитерская - три столика снаружи, и так уютно, так сдобно белеют и золотятся ванильно-кремовые, вафельно-шоколадные, творожно-ягодные лакомства... И дверь дружелюбно распахнута, и такая симпатичная тётушка-бабушка за прилавком... да, всё так уютно и сдобно, будто не произошла только что в пяти минутах ходьбы отсюда трагедия, не погибла эта безвестная женщина в машине и не кричала от боли и ужаса её малышка... и... Господи, будет ли она жить... и что мы ещё можем сделать, чтобы её спасти?..
