Посидим минут сорок - и домой, малыша надо будет всё-таки до половины десятого успеть выкупать и уложить... Но чай там попьём; и как бы хорошо было, если бы папа и мама Андре увидели его этим вечером в хорошем, приподнятом настроении... а то они, кажется, нет-нет да улавливают что-то... некую общую перемену в нашем состоянии... и нелегко, до чего же нелегко это скрывать!..
Завтра ещё школа и садик, дальше - каникулы... Да, кстати, - припомнилось Луизе, - завтра же надо будет именно Пьера отвезти к дедушке с бабушкой, и он, наверное, останется у них на ночь... а может быть, ему потом ещё побыть у них захочется, посмотрим... Да, наверное, на ночь, потому что мы же с Жюстин едем на мюзикл в N... в семь начало... закончится не раньше половины десятого, домой езды минут сорок. Будет одиннадцатый час, когда приедем. Конечно, пусть малыш ночует у бабушки и дедушки... А туда, в N..., надо будет выехать в без четверти шесть, не позже - в такое время пробки бывают... Или даже, наверное, в пол-шестого, а то Андре захочет ещё заскочить куда-нибудь перехватить свой "эспрессо-доппио"... Да и машину можно будет, если раньше приедем, поставить удобно, на самом выезде - чтобы по окончании спектакля не застрять минут на десять в автомобильной толчее...
Да, может быть, Андре останется сегодня таким, как был вчера, приехав: он очень радовался этим словам Жюстин в машине... доченька, ты помогаешь нам даже знать не зная, ЧТО он носит в душе... Он - и я! Мы оба! Я не только связующее звено между ним и не знающими; я не просто ЗНАЮ, я - сообщница и соучастница, причастившаяся того же, вместе с ним вкусившая ещё один плод познания; его глаза, глянувшие в бездонное, - не одиноки! И надо, надо, чтобы он всё время ощущал это!..
Жюстин умница... и она так много чувствует!.. Она, не зная, на что пошёл её любимый папа, наверное, если не осознанно, то интуитивно подключилась во время этого разговора с девочками к его душевному настрою... сумела поймать ту самую волну... или частоту волны... как далёкую, но очень нужную радиопередачу ловили, быть может - когда ещё не было в помине мобильных телефонов, - находясь на войне или где-то в диких краях... Она сказала - страшно спасти не до конца!.. Ты очень поддержала его этим, доченька... но ты, кажется, тоже беспокоишься о нас... как бы всё-таки развеять эту твою тревогу? Труднее всего, по-видимому, притворяться перед самыми близкими...
Скоро надо будет позвонить маме с папой... Жаль, что они далеко живут, хотелось бы почаще видеться... Жаль... и хотелось бы... но сейчас, может быть, даже к лучшему, что так: живи они ближе - и их тоже тревожило бы нечто такое, что нам не удаётся до конца скрыть...
Жюстин умница. Ты очень поддержала его, доченька... и ты беспокоишься о нас... и, пусть неосознанно, но не становишься ли ты вместе со мной охранительницей его души?..
Эту цепочку мыслей прервал звонок на домашний телефон. Ответив, Луиза услышала женский голос:
- Мадам Винсен, здравствуйте. Я Натали Симоне - если помните, была у вас около двух месяцев назад с комиссаром Менаром...
- Да... конечно, - растерянно выжала из себя Луиза... С комиссаром!.. Что ей надо, дело ведь закрыли уже...
- Вы не волнуйтесь, я просто должна вернуть вам вещи, изъятые тогда для экспертизы; если вы никуда не торопитесь, я заехала бы сейчас, минут через сорок...
- А, вещи, - успокоенно сказала Луиза. - Мы об этих вещах и думать... Но приезжайте, конечно, я дома, мне во вторую смену.
Нормально, всё нормально... И потом, эта женщина с умным и приятным лицом держалась доброжелательно, да и ни один из них не был настроен против нас... И Луиза вдруг ощутила - она радуется тому, что приедет некто из НИХ. И не стала вдумываться - почему, - просто радостно было ей от этого... Ещё, пожалуй, чашку этого замечательного кофе...
Симоне приехала точно через сорок минут, одетая в блузку вроде той, в которой была тогда, только на этот раз цвета электрик. Хотела, по всей вероятности, чтобы любой из соседей, случайно увидев её, подумал - подруга или сотрудница. Она поставила пакет с вещами у дивана в салоне, спросила, как дела, поинтересовалась, удаётся ли более или менее скрывать от детей стресс, который пережили Луиза с мужем, подвергнувшись смертельной опасности... Она повела себя так, что неделикатно было бы не пригласить её на кофе. К тому же Луиза поймала себя на том, что ей хочется поговорить с этой интеллигентной и дружелюбной женщиной.
И вот они пили кофе с пирожными, и Натали рассказала, что в связи со взрывом на островке были арестованы довольно многие члены преступных организаций: и той, к которой принадлежали пятеро убитых, и конкурировавшего, полувраждебного ей клана. Экспертиза телефонных аппаратов дала ориентиры, были засечены - по номерам телефонов, - в том числе некоторые видные криминальные фигуры... Луиза, естественно, не спросила, удалось ли найти того, кто произвёл взрыв; это означало бы - некрасиво, даже топорно переиграть... Но она не удержалась и задала вопрос, который едва ли позволил бы себе Андре; вопрос, который был ему запретнее, чем любому иному из живущих:
- Натали... а кто же они были, эти погибшие?..
- Знаете, - сказала на это Симоне, - и я, и комиссар Менар... мы предвидели возможность того, что вы об этом спросите. Я расскажу Луиза; вы спросили - я расскажу.
И Луиза подумала: возможно, они хотели, чтобы встреча эта была только с ней одной - не только без детей, но и без Андре, - именно для того, чтобы вопрос этот мог быть задан. Для того, чтобы дать ей - если она решится, - возможность спросить это... В душе её что-то испуганно сжалось; но вопрос уже успел прозвучать...
И она узнала о том, что трое из пяти, включая вожака, чуть ли не с подростковой поры бывали судимы за агрессивные и противозаконные действия, и их последующая криминальная, включающая тяжкие преступления карьера закономерно вытекала из характеров и склонностей. Но пенсионер, изображавший рыбака, до зрелых лет ни в чём особенно тяжёлом замешан не был. Но он влетел в долги, которые не был в состоянии отдать, и был поставлен перед выбором - или умереть, или сотрудничать со звеном террористической группировки, выполняя поручения, суть которых ему вряд ли была полностью ясна... Женщина же, звонившая якобы с телеканала... Луиза вздрогнула при упоминании о ней, о той, что игриво и симпатично сооружала ловушку, готовя смерть всей семье, всем четверым... и мечтательной, тревожно-отзывчивой Жюстин, и доверчивому, весёлому малышу Пьеру... Этой женщине было только двадцать восемь лет, и история её жизни стала известна полиции благодаря написанному ей самой - видимо, именно на случай преждевременной гибели, - повествованию в файле флеш-накопителя, найденного совершавшими обыск в её квартире. Она была дочерью гулявшей и пившей матери-одиночки, отца не знала; лет в девять она была отобрана социальной службой у матери, которую лишили родительских прав, и отправлена в государственный интернат, где преобладали запущенные дети, в том числе из полукриминальных семей. Когда ей исполнилось уже двенадцать, её - видно, не на счастье своё, а на беду, замечательно красивую, - однажды в начале лета, перед окончанием учебного года, неожиданно пригласил на "вечеринку" в свою комнату восемнадцатилетний ученик выпускного класса, который ей давно нравился "издали", при том, что она с ним фактически и знакома-то не была... Подпоив девочку чем-то усыпляющим, он и несколько его приятелей растлили её, полуспящую, - грубо, издевательски, с хохотом, друг у друга на глазах; когда же она очнулась и осознала, ЧТО с ней сделали, - пригрозили: "Только заикнись! Мы всё на плёночку схватили - если что, вся школа узнает!.." Эти насильники через несколько дней покинули интернат навсегда; и она даже не знала их фамилий, да и имён тоже - знала лишь как звали главного, того, кто пригласил. Да и откуда было бы ей знать имена и фамилии, если старшие жили в отдельном корпусе для выпускных классов... В памяти удержались лишь имя главаря, ещё одно брошенное мимоходом, и - два прозвища... И ещё - их лица, и то, что всего их было шестеро...
