Луиза налила воду из вскипевшего чайника, отпила ароматнейшего кофе... вздохнув, достала из сумки длинную женскую сигарету... Надо будет потом не просто выкинуть, а замотать в мыльную влажную салфетку - в одиннадцать придёт домработница, не хочется, чтобы она видела... А от близких не скроешь, сколько ни заматывай и ни ходи полуукрадкой на балкон - якобы проверить, высушились ли постиранные рубашки... Андре замечает, что я стала чаще... сокрушённо, хотя и понимающе, покачивает головой. И Жюстин спросила однажды - мама, ну зачем тебе это?.. Да, папа всегда курил, это для них данность, а я - другое дело... Вот и Пьер недавно, когда подошли к ларьку, рассмешил продавщицу, сказав: "Мама, ты хочешь купить свои взрослые соски?.."
Андре вчера, приехав, очень радовался... Да, он склонен к эйфории, и Луиза этого длительное время побаивалась. Ибо потом, когда восхитительное ощущение счастья затихало и приходили вновь - что неизбежно в этой жизни, - те или иные неприятности, у него бывало обычно то, что она называла "срывами": он становился нетерпимым, раздражительным, обижался на мелочи... и мог сам сильно обидеть... Помнится, он, бывало, возмутительно кричал на семилетнюю Жюстин, когда она, делая уроки, баловалась, дурачилась, сползала со стульчика на пол, и ему казалось - она его поддразнивает... Впрочем, именно это она и делала, и Пьер час назад, чистя зубы, тоже, кажется, отчасти "подначивал" отца: дети и в самом деле иногда специально выводят родителей из себя, пробуя своё умение "управлять" реакциями взрослых, - особенно когда схватывают ту или иную слабость папы или мамы, слабость, на которой можно сыграть... А если любящий - что дети чувствуют с пелёнок, - любящий непреложно и независимо ни от чего папа кричит и ругается, это именно слабинка, бояться нечего, а подразнить так интересно - пока папа, уже рассердившись всерьёз, не врежет кулаком по шкафу... тогда - детские слёзы, детская беспомощная обида... и папино растерянное лицо, и виновно-сбивчивый голос: "Извини, пожалуйста... я не должен был так... ты ведь понимаешь уже, что и взрослые ошибаются..." С ней, с Луизой - которой в такие минуты, когда она пыталась вмешаться, бросал ожесточённо: "Не поучай меня!.. Не смей меня одёргивать!.." - он долго потом, уже не при детях, говорил, бывало, признавая, что "перебрал", но прося её: "Не надо упрёков! Понимаешь, я действительно был неправ; но я лучше и быстрее пойму это, и спохвачусь, и сам себя одёрну, если ты не будешь создавать мне... как бы второй фронт..."
Его иногда чересчур восторженная радость несколько пугала её именно потому, что вслед за тем, когда приходило что-то неприятное и неудобное, он - так Луизе казалось, - чувствовал себя подсознательно чуть ли не "обманутым" самой жизнью: ведь жизнь-то эта сулила только недавно одно хорошее, и на тебе... И реагировал тогда на многое чрезмерно, эгоцентрически обидчиво. Она в первые годы часто говорила ему: "Меня настораживает эта твоя эйфория: смотри, ведь скоро будет срыв". Он с досадой отвечал: "Это ты меня, значит, упрекаешь за то, что я... сделаю? Как бы индульгенцию взимаешь за грядущее прегрешение?" И терпеть не мог, когда она пыталась анализировать подобным образом его настроение и состояние...
В характере Луизы тоже хватало инфантильного: она с детства была очень ранима, не слишком уверена в себе, зависима; в ранние годы брака она тоже часто была способна обидеться на ту или иную мелочь, в том числе иногда принять несогласие за пренебрежение: "Ты меня отбросил" - говорила она иной раз мужу, когда он возражал ей... И упрекала его за то, что в моменты, когда именно ей случается проявить - по слабости, не со зла, - раздражительность, он не даёт ей поддержки, а сам начинает ожесточённо и порой агрессивно "защищаться"... Но с годами конфликтность утряслась, и в том была немалая заслуга Луизы. Ибо она - при всей своей душевной уязвимости, - была способна во многих случаях заботиться о чувствах людей, находящихся с нею рядом, более, чем о своих собственных. Могла настроиться на то, чтобы принять тревогу или обиду, но - не подвести, не задеть... И, настроившись, - выдержать. Именно эта способность дала ей в ту страшную ночь силы ждать возвращения Андре и, вопреки страху, где он, что с ним, - не позвонить на аптечный телефон. Ибо она чувствовала, что у него имеются причины не желать звонков... Она ждала мучительно и самозабвенно, не мечась в поисках чего-то, что даст определённость, - и не подвела его, сумела не подвести.
И семейную жизнь она сумела сделать уютной, исполненной покоя, доверия и ласки благодаря той же способности к душевной самоотдаче, к тому, чтобы ставить зачастую свои чувства на второе место. Она приложила немало душевных усилий, но научилась воздерживаться от упрёков, от высказываний, раздражающих мужа; когда же он делился с ней чем-то, стараться сопереживать любому настроению. Даже не будучи порой согласна с ним и высказывая это, - проявлять вдумчивое участие; и тогда несогласие не нарушало уюта, покоя и ласки... "Мы так или иначе едины с тобой, - как бы говорил в такие минуты её тон, - мы, пусть расходясь во мнениях, дополняем друг друга"...
И эти его иногда случающиеся приливы восторженно-эйфорической радости Луиза научилась принимать и "впитывать". Такое душевное состояние, думала она, подобно изумительному аккорду, которому надо позволить полностью отзвучать - и, растворившись в приемлющей тишине, смениться спокойной умиротворённостью.
Впрочем, тот путь, который Луизе предстояло пройти, выйдя замуж, она отчасти предвидела и предчувствовала заранее. Да и не только она сама... Её родители познакомились с Андре на следующий день после тех первых поцелуев в парижском скверике. Он, приглашённый ею домой, опять принёс чудеснейший букет роз... а вёл себя очень застенчиво и напряжённо, как будто всё время боясь на чём-то сорваться, допустить ту или иную оплошность... Потом, перед сном, мама, всегда умевшая очень быстро "схватывать" психологические особенности людей, сказала дочери: "У него очень непростой характер: самолюбивый, тревожно-эгоцентричный. С ним ты должна будешь часто отодвигать свои эмоции на второй план". "Я сумею" - спокойно и даже сама удивившись прозвучавшей в голосе уверенности, ответила тогда Луиза. И не сказала, но подумала так же спокойно, без надрыва - отмечая мысленно как данность, свершившуюся и непреложную: "Я люблю его".
Сегодня Андре должен будет повезти Пьера на день рождения одного из детсадовских товарищей, в ту же самую игротеку, где она, Луиза, была с детьми в то судьбоносное сентябрьское воскресенье - когда он поехал за грибами и встретил "рыбака"... И где потом, три с лишним недели спустя, они были вчетвером, и он играл с Пьером в настольный хоккей; да, это был один из моментов, когда казалось - будто бы всё как прежде... Да, Андре сначала отвезёт Жюстин к дедушке с бабушкой, потом возьмёт малыша с продлёнки, они поедут покупать подарок. "Купите лучше всего хороший игровой диск" - напутствовала мужа Луиза утром сквозь сон. Родители именинника потом, размещая по шкафам и тумбочкам множество игр и игрушек, порадуются, если хоть что-то из подаренного будет не громоздким... Да, вот и мы так же, когда Пьеру исполнилось пять, не знали, куда разложить всё, что надарили. Ну, и через несколько месяцев - дай Бог, - те же светлые хлопоты, теперь уже на шестилетие... Надо подумать, где в этот раз будем устраивать; но вообще-то пусть ребёнок сам решит... ему очень понравилось в кегельбан-клубе, где... да, точно, Поль там праздновал... и Андре эта идея по душе; и затейница у них была хорошая - попрошу, наверное, при случае у мамы Поля её телефон... а впрочем, куда спешить - ещё не скоро, ещё на многие дни рождения успеем пойти, и, может быть, Пьеру что-то совсем другое захочется...
Поздновато они начинают... пригласили к шести, а закончится не раньше восьми, наверное: лазалки и прыгалки, потом клоун-затейник, потом угощение... впрочем, даже хорошо, что так, - я закончу смену и прямо с подвозки подойду туда в восьмом часу, и поедем потом вместе к родителям Андре за Жюстин. Уроки она там сделает, все тетрадки, которые могут понадобиться, она должна была взять; впрочем, и уроков-то мало, послезавтра же каникулы начинаются почти двухнедельные...
