Сквозь весёлость защемило в душе - я покидаю здесь многое, с чем сжился, без чего буду тосковать... но не навсегда, не навсегда... И, может быть, не только покидаю, но и ОБРЕТАЮ; и не знамение ли это... не подтверждается ли мне тем самым, что я поступаю правильно?... И он поплыл по увлекавшему его течению радостной взбудораженности. "Аннет, - он уже знал её имя, она назвалась тем двоим, - пойдёмте, тут буфетик, пирожные с кремом возьмём и кофе... в одноразовых стаканчиках попросим... да, впрочем, до посадки ещё минут двадцать, посидеть можно... видите, всё отлично, Аннет..." Она пошла с ним доверчиво и послушно, она - так ему казалось, - очень желала и сама пребывать подольше в состоянии этой доверчивой безвольности; и в её глазах всё ещё светилось нечто от взгляда средневековой подсудимой, которой зачитали бы грамоту об оправдании... или о помиловании... "Вы понимаете, я теперь в глаза могу смотреть и вам, и им всем... вы понимаете, иначе получилось бы, что я вашими жизнями рискнула, что я вас... что я вас..." И тут у Мишеля наконец прорезалась подвешенность языка. "Аннет, - тоном, в котором звучал оттенок мягкой властности, сказал он, - эти опросы перед регистрацией - пусть разумная, но перестраховка. Проверяющие прекрасно знают, что очень многие таким же образом легкомысленно лгут, и знают, чей багаж надо досмотреть. Лгут - очень многие, но надо поискать, кто ещё, подобно вам, спохватившись, переступил бы через всю неловкость, через всё смятение и решился бы признаться в этом. Ваш поступок обнажил вашу сущность, вашу изумительную и бесконечную боязнь предательства". Аннет много позже рассказала Мишелю, что удивилась тогда столь изысканной речи из уст юноши с лицом, правда, "решительным и вдумчивым" - таково было первое впечатление, и оно побудило её подойти к нему, - но в армейской куртке и с несколько "неакадемичной", "заводной" манерой держаться...
Они пришли в этот буфет, он, весело перешучиваясь с продавщицей, взял девушке и себе кофе с пирожными... чрезмерно "молодецки" прицокнув, отмахнулся от её "давайте я заплачу..." Спустя секунду-другую мысленно одёрнул себя - с ней не надо этих замашек, меня заносит... Смущённо сказал: "Извините... я знаю, что иногда могу быть бестактным. Словно наплывает нечто и закручивает - и не остановиться сразу... Я в садике любил качели-скамеечку крутануть - и отскочить, пока не ударило; и сам подчас невольно превращаюсь в такие качели... И разве не превращается в них очень часто и сама наша жизнь?.." Видение садика высветило образ Ноэми, на которую эта девушка в серо-белой шубке показалась внезапно чем-то похожей... а она - уже "оттаяв" от волнения и чувства вины, - посмотрела на него тем самым своим "текуще-вбирающим" взглядом и промолвила: "Вы не бестактны... вы очень эмоциональный человек со сложным и содержательным внутренним миром, динамичным, бьющим через край; и при этом вы уверены в себе, а потому и решаетесь вести себя естественно и откровенно..." Его "закачало" от этих слов... нет, я уже совсем не "никто" для неё!.. "Вы, наверное, психолог?" - спросил он затем... в основном чтобы произнести что-то спокойно-нейтральное, а не "выплеснуться" опять - жестом или словом, - через некий душевный край... "Представьте, да... точнее, учусь на отделении психологии, мне на вторую степень надо ещё три курса прослушать... ну, и дипломную..." Затем она рассказала, что приезжала в гости к брату - сводному, от первой жены отца... она умерла молодой... "А у мамы я старшая, ещё сестричка у меня есть, школу заканчивает..." И они оба даже не особенно пытались скрыть радость, когда оказалось, что Аннет живёт не так уж далеко от города, где жил и куда возвращался теперь Мишель; всего-то час езды... Между ними, знакомыми от силы двадцать минут, что-то безмолвно "уяснилось" в эти мгновения...
И в самолёте обстоятельства опять улыбнулись им. Когда взлетели и отстегнулись, Мишель собирался было подойти к ряду сидевшей у окна Аннет, надеясь - может быть, кто-то согласится пересесть туда, уступив ей место на проходе... чтобы можно было, стоя около неё, разговаривать... Но одно из "курящих" сидений рядом с ним пустовало, и девушка опередила его - подсела сама. Только позже он осознал, что ведь даже не спросил её, можно ли курить при ней, - не удосужился, так и продолжал держать зажжённую сигарету... "Ваши места просматривались, я увидела, что... не занято, - молвила она, краснея. - Мишель, вы ещё не рассказали о себе ничего... а между тем эти ваши качели в садике... и про жизнь... такие образы не вдруг рождаются... В вашей жизни, я чувствую, много чего было... и здесь вы оставляете, наверное, нечто очень значительное..." И ему не захотелось думать - действительно уловила она что-то такое в его глазах, словах, движениях или "психология" дала ей предлог... Надо ли в этом разбираться? Она пришла!..
И, летя с нею над огромным морем, за которым постепенно скрывалась страна его боли - и первой, неисцелимой, и той, что взрезала над коленом в тот миг, когда он с товарищами уничтожал машину террористов, - он рассказал ей... "Вы - первая НЕ жившая здесь, кому я об этом..." Рассказал про городок из стеклянных башенок, про сияющие глаза Ноэми... и про то страшное утро... А потом - про всё, что было дальше... И про огненное древо, поглотившее не только чудовищную автобомбу и тех, что готовили её, но - это всегда пребудет на его душе, - и неких безвестных, беззащитных, маленьких, волею исчадий оказавшихся там, вблизи... И Аннет вроде бы почти и не останавливала его, чтобы переспросить, уточнить что-то, - Мишель даже волнуясь умел говорить красочно, выразительно и не упуская деталей, - но...
- Знаешь, - сказал он ей сейчас, двадцатью годами позже, взяв чашку с тумбочки у окна и отпив чуть остывший чай, - ты слушала меня тогда, в самолёте, так, что и взглядом, и слезами, когда я о ТОМ... и жестами - как будто "подзаряжала"... Тогда ещё не было мобильных телефонов, а то бы мне так, наверное, и подумалось глядя на тебя... Ты "творчески" слушала, с некоей самоотдачей... Как знать, не именно ли поэтому...
Не именно ли поэтому - так думалось ему много позже, - и слетело в один из моментов с его губ "Понимаете, НОЭМИ"... Они оба, вздрогнув, застыли на мгновение... Господи, как же это я... она же сейчас уйдёт, это же я... ударил её... - взрокотало в мыслях бешеным водопадом; даже глупое "простите" так и не успело выговориться... И теперь уже именно он был столь же уязвимым и дрожащим, сколь Аннет несколькими часами раньше в аэропорту; а она - да, в этот раз настал именно её черёд, - вдруг произнесла успокаивающе-мягко: "Мишель, эта ваша ошибка - самое доверительное из всего, что могло бы прозвучать... и самое трогательное... Это... вы меня тем самым словно впустили в храм, в личный свой храм..." И тут он опять почувствовал, что его "качает", - и выпалил: "Я не хочу, чтобы ты уходила оттуда, Аннет!.." Она опять вздрогнула... очень смутилась - щёки матово заалели, - и быстро, сбивчиво, лишь бы не делать пауз, заговорила: "Ты далёк от традиции... ты не знаешь, наверное, но есть такое понятие - посланничество... каждый послан для чего-то в эту жизнь; и Ноэми жила не напрасно... ею в твоей душе выращено очень многое... а когда-нибудь в вечности мы все сможем, наверное, по желанию своему становиться, когда захотим, и детьми... и ты побываешь опять маленьким Мишелем, и прилетишь на ту её серебристую маленькую планету, и сделаешь ей Красную Шапочку... и вы достроите..." И, не давая ему ничего сказать, продолжала: "Знаешь, ведь вот в сказках желания исполняются - и это очень верно, потому что... вот мне маленькой, бывало, говорили, как, должно быть, всем детям - мало ли что ты хочешь... а я с обидой думала - да как же это может быть; если мои желания не важны, то и я сама ничего тогда не стою... потому что ведь из чего же мы состоим, если не из своих желаний... ну, и из своей памяти, конечно... и всё должно сбыться..." И, когда она умолкла, Мишель не стал нанизывать на цепочку её слов фразу о желаниях, из которых состоит он сам, а просто взял её руку и очень тихо повторил: "Я не хочу, чтобы ты уходила, Аннет. Ни сейчас, ни потом... никогда..." Она не отняла руки, уткнулась взглядом в сеточку для рекламных журналов на спинке сиденья перед собой и сказала: "Ты лучше кури... дай я посижу несколько минут молча, мне надо всё это осознать..."
