"Мы должны были встретиться... независимо от обстоятельств".
Он снова перелетел мысленно через море и вернулся на двадцать лет назад... Ногу ему тогда вылечили и привели в порядок, он выписался, опять работал охранником, и курьером тоже: купил мотоцикл с автоматическим переключением скоростей - он мог позволить себе это, получив установленную выплату за боевое ранение. Но на армейской медкомиссии ему сказали - всё, парень, с пехотным взводом прощайся... Что ж, это было вполне правильно. Да, он молод, здоров и крепок; но если человек, у которого иногда прихватывает ногу, пойдёт в бой, - он рискует подвести не только себя, но и товарищей, которые могут погибнуть, вытаскивая его: тут не настольный теннис, враг не будет ждать...
Родители и сестра, успевшие, пережив страх и волнения, прийти в себя, откровенно радовались тому, что строевая служба для него закончена... Сам же Мишель принял это спокойно. Друзья останутся друзьями; а стыдиться ему нечего - за него решила жизнь... И не укорял он себя, и не ощущал вины, признаваясь себе в том, что отчасти разделяет и сам чувства близких. "Я не уклонялся от опасностей, я отдал свой солдатский долг, никогда не прятался ни за чью спину, идя под пули... но обязан ли я жалеть о том, что больше не надо под них идти?.." Да, те товарищи, которые остались невредимы, продолжат ходить на сборы, а он нет; но он был ранен в кровопролитном бою, подобного которому и у них, очень вероятно, уже не будет, - такое не часто случается, обычно всё-таки рутинная гарнизонно-полевая служба... Ну что уж тут поделать...
И - ещё сильнее, чем по окончании срочной службы, - потянуло его опять в Европу. Дело было не только в том, что этого хотели мама, папа и Сюзан. Мишелю самому хотелось к семье... и надо было в конце-то концов идти куда-то учиться - сестра уже оканчивала филологический, "а я всё ещё без специальности..." Если же учиться, то лучше, конечно, на языке, на котором мыслишь; "да и ближе мне та жизнь" - не впервые ощущал он... Тем более, что уже не сможет он больше защищать сограждан - детишек и взрослых, - на поле боя...
И через полгода, продав мотоцикл и собрав один-единственный чемодан да ещё наплечную сумку, он приехал в аэропорт... Постоял, прощаясь... Я, конечно, буду ещё приезжать, думал он, да и вообще не знаю точно - не захочу ли вернуться... не знаю, да и кто знает... И всё же это было прощание. Погода была холодная, хмурая, но он любил именно такую, а не изнуряюще солнечную. Этот вечер провожал его, товарищески хлопая по спине и плечам...
А потом, в здании терминала, Мишель, ожидая начала регистрации на рейс, впервые увидел Аннет. Ему отчётливо припоминалось это. Она стояла в серо-белой шубке чуть выше колен, с белой замшевой сумкой, возле каталки, на которой уложены были два небольших однотипных, тёмно-синего цвета, чемодана. Примерно его сверстница, девушка лет двадцати трёх, со светло-каштановой косой, собранной на макушке; она часто моргала, и каждый раз при этом её веки "взлетали" и широко распахнувшиеся глаза становились "текуще-вбирающими"... И губы - словно порывающиеся о чём-то спросить, хотя никого с ней рядом в тот момент не было... Но через минуту подошёл парень лет под тридцать в куртке армейского образца, что-то ей сказал и поправил чемоданы. Мишелю не забылось чувство досады, которое он тогда ощутил... Между тем регистрация открылась и эта пара - видимо, приехавшая чуть ли не раньше всех, - оказавшись одною из первых, скрылась от него за колыхавшейся очередью. Минут через пять, когда он, продвинувшись, смог бросить взгляд на стойку, там уже не было ни их, ни стоявших за ними - ну, разумеется, они, наверное, уже на проверке ручной клади. Вообще странно, мелькнула у него мысль... она выглядит туристкой, а этот тип одет - хоть в караул ставь... вроде меня, такая же куртка... Он, впрочем, вскоре перестал об этом думать, да и не видел больше ни девушку, ни её спутника ни во время просвечивания, ни на паспортном контроле, ни потом, когда бродил по зоне дьюти-фри и пил кофе в буфете...
Но когда он прошёл минут за сорок до посадки в свой сектор ожидания, её серо-белая шубка и замшевая сумка тотчас бросились ему в глаза; и девушка почему-то не сидела, хотя мест было много... Она казалась очень взволнованной, то подходила к ещё пустующей пропускной стойке, то, направившись к смежному сектору, смотрела, что происходит там... и взглядывала на окружавших её людей, словно порываясь, но не осмеливаясь обратиться к кому-то... На Мишеля она глянула как будто бы с некоей надеждой... Да нет, померещилось, подумал Рамбо... просто этого типа ждёт; а куда он делся-то, интересно знать?.. Но "типа" всё не было. А девушка внезапно - решившись, - приблизилась к нему и тихо, с оттенком виновности в голосе, спросила, не говорит ли он случайно... "И даже не случайно, а вполне закономерно" - ответил бы он в иной момент, но тут, видя её растерянность и, если честно, отчасти волнуясь сам, отбросил фразёрство и сказал - серьёзно и бережно: "Да, конечно... чем я могу помочь вам?.." И не добавил "мадам" - что-то в душе противилось, не желал он называть её так... "Понимаете, - всё так же виновно, но радуясь, что может объясниться, заговорила она, - я ещё до регистрации, когда опрашивали, сама ли укладывала вещи и не отлучалась ли от них... так вот, понимаете, я солгала... мне очень не хотелось, чтобы открывали чемоданы, чтобы ворошили... но на самом деле я на несколько часов в гостинице оставила, на хранении... И вот потом, после просвечивания, я опомнилась, осознала - что сделала!.. Если, не дай Бог, что-то подсунули!.. Мало ли что!.. Я ведь предала вас всех... Кого мне попросить, чтобы провели к багажу, чтобы я призналась, чтобы... чтобы проверили?.." Она заплакала... И вот тогда Мишеля охватило удивившее его чувство душевной близости к ней; он почувствовал, что ЕЙ мог бы доверить всё, что угодно... "Вы не предали, - проговорил он почти восхищённо, - вы-то уж точно никогда не предадите... Успокойтесь, мы сейчас..." Впрочем, он и сам не знал точно, как быть, - но она уже вверила себя ему, порхнула испуганным птенцом к нему под защиту... На несколько мгновений не то что позабылось, но как-то отъехало за кромку осознаваемого то, что у неё ведь вроде бы есть этот самый, которого хоть в караул... "Мы сейчас всё уладим, пойдёмте..." По счастью, недалеко прошёл парень в форме службы авиабезопасности; Мишель, крикнув девушке - "подождите!.." - побежал к нему. "Слушай, товарищ!.." Да, будь товарищем, мысленно просил он; помоги мне - солдат солдату!.. И тот выслушал - и помог: провёл Мишеля и Аннет по служебной лестнице на один пролёт вниз, и там под наблюдением ещё двух "безопасников" она опознала два своих тёмно-синих чемодана... Повторяя "простите, пожалуйста, я очень виновата!..", открыла их... "Скажи ей - не она первая, не она последняя, - кивнул Мишелю один из охранников и усмехнулся - а ты-то ей кто?" "Да никто, - отозвался он, - просто вот перевожу..." "Ну-ну, переводи, - подмигнул второй, - хорошо, что при деле..." И он вдруг подумал, злясь на самого себя: нечего обзывать себя "никем" - сам ведь сказал это когда-то Альберту, с которым дрался... Пока она просматривала содержимое, Мишель, безуспешно пытаясь совладать с напряжённостью в голосе, спросил: "А муж-то ваш не будет волноваться, искать?.." Девушка повернулась, её веки удивлённо взлетели: "Какой муж?.." "Да был же кто-то с вами тогда, до сдачи багажа..." - ещё смущённо, но уже несколько обнадёженно сказал Рамбо. Она поняла. "А, так это брат, я к нему в гости приезжала, он здесь живёт, на севере... а три последних дня я жила в центре, в отеле... он сам не летит, провожал только..." Тогда Мишелю понадобилось сделать нешуточное усилие, чтобы удержаться от глуповато-восторженной улыбки; но ему нужно было как-то выразить объявшую его сердечную симпатию и к столь замечательно, словно в сказке, обернувшемуся братом "типу", и к этим паренькам, несмотря на их покровительственный тон. И он перемолвился с ними несколькими фразами, после которых им стало ясно, что он не просто "знает язык", нет, он - свой, живший и служивший здесь. Когда Аннет закрыла чемоданы и Мишель перевёл очередные слова извинения и благодарности, они напутствовали его - "Ты давай не теряйся, девушка стоящая..." - и он ответил, вскинув ладонь: "Понял, ребята, ни за что не растеряюсь..."
