И было ясно - она тоже не захочет уходить, никуда уже не уйдёт...
А через пару минут стюардесса подкатила столик с напитками, и Аннет взяла чай, а Мишель попросил вина... А рук они так и не разъяли... И она вдруг сказала: "И ведь я знаю тебя едва ли больше трёх часов..." Они не разъяли рук, и она склонила голову на его плечо: "Дай уж мне спрятаться от... уж не знаю, как бы и назвать... пойми и не говори пока ничего, ладно?.." Вот так всё между ними окончательно "уяснилось".
- Знаешь, на чём я закончил бы серию "фильма", который сейчас мысленно прокручиваю сам себе? - спросил он. - На том, как за окном развернулось искрящееся полотнище города и объявили, что скоро посадка... и мы с тобой сидим за руку... и мне уже ясно, что ты никуда не уйдёшь... Слушай, - перескочил он вдруг, как бывало зачастую, на иное, - я открою тебе файл с продолжением "Сказания"... ты читай, я посижу рядом, сбоку... может быть, хотя бы это избавит тебя, Аннет, от опасений, что я на что-то сам себя обреку...
Он подошёл к компьютеру и открыл один из своих электронных "ящиков". С него на второй адрес он посылал наиболее ценные материалы - чтобы застраховать их на случай, если что-то произойдёт с флеш-накопителем. То, что хранится на электронных адресах, думалось ему, пропадёт лишь если рухнет вся цивилизация... - Это здесь, Аннет, пристраивайся и читай... И ещё вот что, - его осенил внезапно новый образ, - я вот сейчас представил себе нас с тобой в самолёте... всё, что я тебе рассказывал... я, понимаешь, тебе те самые чёрные лилии тогда подарил, из той песни... ну, я же ставил вам всем, вы слышали...
- Чёрные лилии, - повторила она... - Да, я помню, ты перевёл... Ледяная роса... шёлк с тронной багряницы... плащ обездоленных... хлеб страждущих... Значит, всё это звучало тогда в тебе...
И, пока Аннет читала сказание, он сидел, глядя на неё, и снова пела ему память то же, что и тогда, в самолёте... Да, щека Аннет была тогда на плече, и рука её - в его ладони... а в душе звучала песнь обручения, сложенная в покидаемой стране, в стране Ноэми.
Ледяной росой предгорий одарю тебя,
Гроздью жемчуга из моря одарю тебя.
Чёрной лилией твой локон увенчаю я.
Чёрной лилией твой локон увенчаю я.
Златом с царской колесницы одарю тебя,
Шёлком с тронной багряницы одарю тебя.
Не черны ль, сестра-невеста, лилии мои?
Вдену их, сестра-невеста, в локоны твои.
В сад мой поступью войди неслышной,
В сад, незримая, вплыви...
Глянь - лилии черны, как страждущего хлеб,
Как слово о любви.
Плащ скитальца, что бездомен, подарю тебе,
Плод для тех, кто обездолен, подарю тебе.
Локон твой звездой далёкой увенчаю я.
Локон твой звездой остывшей увенчаю я.
Усласти, сестра-невеста, мой печальный день.
В брачный плащ, сестра-невеста, плечи мне одень.
В дар прими, сестра-невеста, хлад далёких звёзд.
В дар прими, сестра-невеста, хлад остывших звёзд.
В сад мой поступью войди неслышной,
В сад, незримая, вплыви...
Прекрасен лилий лик, как страждущего хлеб,
Как слово о любви.
- 10 -
"... Когда же начал лютовать тот мор небывалый, то, узнав о терзающем Город язвенном поветрии, напали враги на лежащие к закату подвластные Царю земли. Ибо думалось им, что ослабел Город от постигшей его беды и не смогут воины его отстоять владения свои. И случилось так, что весть о нашествии этом была услышана именно в день собрания, на котором решили дочери Тетрарха и товарищей его идти к больным, чтобы лечить их по мере сил своих. Двумя часами позже, в сумерки предвечерние, явились в Город бежавшие из разорённых сёл, и прозвучал их клич о помощи, и собралась на зов их дружина под царские стяги. Когда же настало время избрать военачальника, то большая часть и бывалых, и юных воинов простёрла персты и взоры к наречённому Избавителем, и послышалось множество голосов, обращённых к нему, - "предводительствуй нами!". И принял он вверенные ему волей народа власть и жезл, и, приказав воинам снаряжаться, подошёл вместе с тремя сыновьями своими, уходящими с ним, к дочерям и жене, чтобы проститься с ними.
И сказала ему жена, что и она хочет пойти с девушками, дабы, пребывая рядом с ними, зрелым опытом своим поддерживать их и помогать им в исцелении недужных; и просила дозволения его. Он же ответил ей:
- Нет, я запрещаю тебе это, ибо стать твоя уже не укреплена тем цветением юности, которое подчас может защитить от язвы и отвести грозящую немощь. Жди меня и сыновей в доме нашем.
Но она, склонившись перед ним, промолвила:
- Возлюбленный господин мой! Всегда неустанно блюла я честь твою и ни в чём не перечила воле твоей. Но ныне - прости, что возражу тебе и что не приемлет душа моя налагаемого тобою запрета. Ибо не буду я достойной женой Избавителя, если не разделю в скорбный час тяготы и опасность с вами, идущими на врага, и с теми, кто будет противостоять недугу. Прошу же тебя - не налагай на душу мою иго стыда, которое отяготило бы меня неизмеримо более покрова могильного; позволь мне поступить по велению сердца моего.
И тогда понял он и постиг, что более пятнадцати лет назад навсегда предрешил путь дальнейший не только себе, но и ей, и детям их; что содеянное им предуказывает и ему, и близким его стезю, на коей нельзя уклониться ни от венца, возлагаемого на чело, ни от меча, поражающего сердце. И обнял он любимую жену свою, и голосом, в котором ещё сильнее горечи звучало понимание, ответил ей: "Будь по-твоему".
Выступив же в час ночной, повелел он двигаться быстро, но останавливаясь через каждые три часа на отдых, чтобы не утомиться людям чрезмерно и чтобы не оскудели силы их перед боями. И, достигнув пределов опустошаемых, разделил войско на три части. Две из них поручил он первым помощникам своим - из числа тех товарищей, с которыми истребил "орлов смерти", - третью же возглавил сам; и ударили они с трёх сторон на вторгшиеся отряды, не успевшие соединиться, и опрокинули их, и, очищая от них земли свои, погнали прочь. Но на рубеже встретились они с новым полчищем, сильным и не уставшим в боях, подоспевшим из края вражеского. И началась война, длившаяся около месяца, в которой то дружины Города захватывали вражьи сёла и пленников для обмена и выкупа, то пылали опять поля и обители, принадлежавшие Царю.
В одной же из схваток тех убит был стрелою в грудь третий и младший сын военачальника. И всю ночь плакал отец, склонившись над телом. Но близился день решающей битвы, которой жаждал недруг, понадеявшись на свежие силы, подошедшие сутками ранее. И не дал Тетрарх горю своему затопить его разум, а, превозмогая скорбь, обошёл стан свой, и осмотрел всё, и созвал совет, чтобы помыслить о рати предстоящей, о пути к победе и о том, чтобы меньше воинов заплатило за неё жизнями своими.
И сумел он расположить отряды свои искусно, руководясь предвидением; и оправдался замысел его, и в кровопролитном бою одолело воинство Города, вражьи же ряды распались и рассыпались подобно стеклянному кувшину под ударом сокрушающего камня.
Сам же он, сражаясь, не был уверен, что не жаждет в тот час смерти более, чем жизни. Ибо и печаль о сыне томила сердце его, и терзал страх не застать в живых жену и дочерей. Но не суждено ему было погибнуть в той битве.
Жена же и дочери его, и те остальные женщины и девушки, что примкнули к ним, в ту же самую ночь, когда дружина выступила из Города, простились с близкими своими, покинули дома свои и, добыв в поле окрестном целебные травы, пришли к больным и лечили их, находясь при них безотлучно, кормя и омывая их, и готовя им пищу и питьё, и утешая их словами надежды. И не различали они меж свободным и рабом, знатным и нищим, более же всего старались спасать детей. Трудились же они непрестанно и неотступно; не было велико умение их, и не знали они поначалу, как бороться с лютым недугом; но, вдумчиво пробуя и наблюдая, всё же сумели они постичь, что уменьшает язвенную напасть и чем умеряются жар и гной. И многое почерпнули они из советов, которые давала жена Тетрарха, наречённого Избавителем, - ибо она вырастила шестерых детей и имела опыт в лечении и в предотвращении скорбей телесных. И многие из больных скончались, но некоторое число удалось выходить. Через месяц же увидели врачевательницы и возвестили Городу, что мор остановился и пошёл на убыль. И вскоре перестали люди заболевать.
