Мишель устало закрыл глаза... Над левым коленом словно бы укололо что-то. "Неужели схватит ногу?" - подумалось, хотя и без особого страха: ну, схватит, так рассосётся, отпустит... Это случалось у него раз в два-три месяца, это тянется и всю жизнь будет тянуться след ТОЙ ночи...
И опять - видения... Скала "орлов смерти"? Или скалистая гряда, что, вырастая из песчаного, пустынного пространства, как будто нависала - если издали смотреть, - над селом, на подступах к которому в последний раз сражался он сам, призванный на сборы солдат запаса... Всё ещё там, за великим морем, - сейчас он вновь мысленно вернулся туда...
Столь же обманчивой была близость этих скал, как близость и доступность покрытых кустарником вершин, видневшихся из окна в том городе с белыми домами, где жил он, маленький, когда-то... и где жила Ноэми...
Опять видения... Нет, ногу пока не схватывает... Мишель порывисто встал, прошёл на "кухонный" подсобный балкон... "Аннет, я только сигарету - и приду... сделай чай и сворачивай кулинарию на сегодня - сядем, я тебе рассказать должен..." Чиркнув зажигалкой, глянул с балкона на улицу - полуосвещённую, стихающую; но вот грузовик пророкотал, длинный, из тех, на которых перевозят легковые машины... Там, за морем, в том чуждом, всей сутью своей и всем обликом своим враждебном селе, - далеко... двадцать лет назад, - тоже был грузовик. Другой - страшный, который надо было во что бы то ни стало уничтожить... Ради его уничтожения и была совершена последняя из операций, в которых довелось принимать участие ему, Мишелю Рамбо...
Там, далеко, двадцать лет назад, его, юного, отбывшего три года службы, призывали то и дело на сборы, и он опять уходил с товарищами - многие из которых были хорошо знакомы ему по срочной, - в полевые опасные дали. И однажды осенью, когда уже дожди начались, несколько подразделений резервистов, в том числе взвод, в котором служил Мишель, находились на подступах к нескольким десяткам лепившихся друг к другу домов в основном серого с бежевым оттенка, с плоскими крышами. К той окраине, которую уже охватила полукольцом вошедшая в село бригада бронетехники. От разведслужбы поступили данные о чудовищных планах террористической группировки, часть вожаков которой таилась там. Согласно анализу тех сведений, что сумели собрать, было сильное подозрение, что в этом населённом пункте готовят машину, начинённую взрывчаткой с гвоздями и осколками. "Бомбу на колёсах", которая, по предполагаемым замыслам врага, должна была врезаться в дом, в магазин или в толпу в людном месте и, взлетев на воздух, - унести... кто знает, сколько жизней... и кто знает, скольких оставить искалеченными...
И задачей солдат было - сжать состоящую из множества живых и стальных звеньев руку, чтобы поймать в неё ту страшную "автобомбу". Её надо было уничтожить здесь и сейчас, иначе, если она вырвется, то в окружающей полупустынной местности найдётся достаточно тропок, она - несмотря на все силы перехвата, - может, не дай Бог, прорваться к городку или посёлку, к садику, школе или магазину, - и, взорвавшись там, учинить трагедию, которую лучше не пытаться воображать...
Из домов и из темноты меж ними стреляли, иногда довольно метко, и Мишель ни тогда, ни теперь не мог бы ответить на вопрос, что было страшнее: ожидать перебежки или мчаться, паля из закреплённого на автомате подствольного гранатомёта... Было безумно, неописуемо страшно. И был миг, когда он успел кинуться на землю и залечь на долю мгновения раньше, чем над головой просвистело несколько пуль; а пущенная из вражьего гнездовья граната, не задев, - нескольких метров не хватило ей долететь, - взметнула песок под коленями и локтями... Давящий ужас вжал в песчаное ложе, которое через минуту-другую придётся покинуть, взмыв в очередной бросок... А почти рядом высунулась взъерошенная тёмно-рыжеватая макушка одного из товарищей, возившегося со своим оружием... Зачем он это делает?.. "Осторожно, Алекс!.." Тот кивнул на свой автомат с таким же точно подствольником: "Раскрепилось... налаживал"... А секундой позже на их глазах беззвучно - поражённые насмерть, - упали двое ребят из смежного отделения... Кто они? Один - не ясно, а второй... да это же Гай, который вчера про свою подружку рассказывал... Боже, это он!.. И тогда же из черноты между слабо освещаемыми серо-бежевыми домами рванулся к песчаной тропе, ведущей в горы, джип, в котором просматривались силуэты нескольких сидящих; а вслед за этим джипом показался немалого размера грузовик... Да, конечно, это та самая "машина-бомба"!..
И ощутилось, будто лопнул в душе сосуд страха и вся боязнь вытекает прочь; и увиделись, как будто рядом, молодая мама, плачущая, узнав про Ноэми, и воспитательница детского садика... и только что убитый Гай, и спасённый на реке Жюль, и почему-то ещё маленький сын кассирши Ализы; а потом их окутало неким космическим облаком... белым, млечным... словно Млечный Путь... но есть вообще-то иная галактика, по ассоциации мелькнуло в его сознании; она называется чьими-то там, не припоминалось чьими, "облаками"... а сквозь "облако" прорезалась тьма, отделяемая кровоточащим рубцом... вновь этот образ, явившийся ему в ночь, когда он думал о том, что впервые умертвил живую плоть... И там, в той тьме, было нечто "живое по-иному"... нечто вроде беспощадных и не пощажённых "пришельцев" из американского рассказа... И Мишель почувствовал, словно бы и его окутало млечно-уютным, укрывающим от страха облаком... Они оба - он и тёмно-рыжий Алекс, - вскочили и, чуть пригибаясь, начали прицельную стрельбу по страшному грузовику; и Мишель чувствовал, что страх не исчез, но, давя и сжимая, всё же не захватывает его, не отнимает способности думать, всматриваться, целиться... И стрелял Алекс бок о бок с ним, и стреляли остальные...
Но внезапно ногу над левым коленом охватило дикой болью, нога словно превратилась в огромный зуб, который сверлят без наркоза... И в тот же самый миг он увидел, как грузовик, выезжавший из села, с диким, под стать той боли в ноге, ужасающим грохотом выметнул из себя древо пламени... и, взметённый стволом этого древа, раскололся и исчез в огненной кроне... а крона эта через мгновение разрослась чуть ли не впятеро и пожрала всё, что было вблизи от машины-бомбы... кажется, несколько жилых строений...
Волна боли опала затем, но только чуть-чуть... Он, упав, гулко и надрывно простонал, он неосознанно стремился хоть чем-то заглушить эту боль. И в то же время не мог оторвать взгляда от царственно пирующего огня. Ибо сейчас нечто СВЕРШИЛОСЬ для него. Этот взрыв был похож на воображаемый им с неполных шести лет... воображаемый, но въяве не полыхнувший, чтобы уничтожить исчадия, ехавшие в ТУ ночь убивать... убивать Ноэми, её родителей, их соседей... в ту ночь, спалившую рай его детства и выжегшую на душе его рубец... рубец, не подобный ли звезде, как заалевший в его сказании на челе Тетрарха-Избавителя?..
Откуда-то сбоку прозвучал голос командира роты - остановиться, не продвигаться дальше... Но Мишель в любом случае не мог сдвинуться, и нога словно "сокращалась", боль чуть разжимала захват и опять впивалась... Звуки и образы вокруг помутнели, он не вполне уже улавливал слова Алекса, плеснувшего ему в лицо водой из фляги, а потом осторожно прижавшего горлышко этой фляги к его губам... Кто-то поблизости вроде бы сказал "носилки надо" - и затем сознание смерклось...
Очнулся он уже в медпункте. Очнулся не сумеречно, а по-настоящему; всё произошедшее предстало перед ним живо и настойчиво... Удивился, что сильной боли не чувствует; лёжа скосив глаза, увидел раненую ногу, чуть согнутую, в тугих и громоздких бинтах, уложенную на что-то мягкое. "Сейчас в больницу поедешь, всё с тобой нормально, товарищ" - сказал ему кто-то увидевший, что он открыл глаза. Приподняли голову, напоили... Но через несколько минут его опять - и надолго, часов на десять, - охватило забытьё, из которого он если и выныривал иной раз, то на миг-другой, и не был он в силах прорвать некую пелену, колыхавшуюся меж его сознанием и тем, что делалось вокруг. Полностью эта плёнка распалась и лопнула только уже в больничной палате. Он проснулся... повёл глазами, озираясь; полненькая немолодая медсестра, деловито хлопотавшая у изножья койки, улыбнулась и, как знакомому, сообщила: "Тебя, голубчик, прооперировали, ты у нас молодцом, скоро ходить будешь..." Мишелю всё здесь было внове, он не то что в больнице - он и у врачей-то, кроме зубных, почти не бывал, обладая отличным здоровьем... Но основное он понял: "это я от наркоза, получается, отошёл..." И пронизало испугом; надрывно-молящим голосом, словно от сестры что-то зависело, спросил - "Я... я хромым не останусь...?.." "Выдумал! - бросила она и, взбив ему подушку, по-матерински потрепала по волосам. - Послезавтра поднимем тебя, недельки две попрыгаешь - и всё выправится..."
