Родители Луизы теперь тоже знали всё. Когда они вернулись из заграничной экскурсии, Луиза пригласила их на ближайшие выходные и решилась на то, чтобы по телефону рассказать им об удочерении маленькой девочки, заверить - "вы не сможете не полюбить её, она чудная", - и взволнованностью тона дать им понять, что история за этим стоит очень драматичная. Они тоже начиная с сентября ощущали - пусть, живя дальше и видясь нечасто, в меньшей мере, чем родители Андре, - некую "перемену" в семье дочери; и после выслушанного от неё они приехали уже душевно созрев для того, чтобы узнать нечто болезненно, даже трагически сложное. И вечером - когда Пьер и Элиза уже легли спать, - узнали. Жюстин - так договорились они втроём в преддверии приезда "маминых" бабушки с дедушкой, - описала им виденное ею - то, как была спасена Элиза папой и мамой. Потом Андре - успокоив заранее словами "это не состоялось, к счастью", - рассказал об её решении пожертвовать почку, о подготовке к донорству и о чьём-то - "нам не суждено узнать, чьём", - чудом полученном органе. И, наконец, когда, под впечатлением всего этого, мама Луизы потрясённо проговорила почти то же самое, что Шарль Винсен по телефону - "Кто мог бы раньше ожидать, что вы будете способны!..", - Луиза, сказала: "Сама жизнь подготовила нас к этому. Она бросила нас двумя месяцами ранее в жестокую стремнину, выплыв из которой, оказываешься иным, нежели прежде..." И посвятила их в то, что сентябрьской ночью содеял Андре... Получилось так, что отец Луизы буквально за день до того читал в журнале материал о том, сколь проблематична охрана государственных свидетелей, - и о человеке, который уцелел сам лишь находясь в другой части света и сделав пластическую операцию и половину родных которого перебили. И он проговорил, обращаясь к зятю: "Как бы преступно это ни было, не нам судить тебя... не нам, поскольку я далеко не уверен, что, не сделай ты это, мы могли бы собраться здесь... да и вообще видеть вас и внуков..."
Сейчас приедут Андре, Жюстин и Пьер, подумала Луиза опять, и она, маленькая, обрадуется им, она успела привыкнуть к их дому. У неё уже свои игрушки, ей накупили... Те старые, что были у неё в доме погибшей матери, можно было бы забрать - Андре и Луизе разрешили; они по совету психолог и обдумав всё сами, взяли несколько - чтобы дать ей, но лишь когда вырастет и узнает правду, в качестве святого и трогательного символа, а не сейчас, ибо это вызовет, казалось им, всплеск боли и отчаянный плач о том, чего мы не можем вернуть ей... Но ей накупили много милых, прекрасных игрушек, и Пьер разрешает Элизе брать его кубики, машинки, паззлы... И Жюстин обложила её мягкими зайчиками, мишками, слониками, и вытащила ей кукольные домики с большими и маленькими "барби", и показывает ей на компьютере смешные и пёстрые картинки... И Андре уже иногда берёт её на руки: "Мама сейчас очень устала, - говорит он тогда, глядя на Пьера и Жюстин, словно бы поясняя им, - давайте-ка на этот раз я..."
"Возьми ещё, хорошая моя" - сказала "тоже-мама", отламывая вторую дольку шоколада и давая ребёнку. Да, и Андре ещё неловко называть Луизу ЕЁ мамой, и сама Луиза пока ещё не решается называть её "доченька". Ибо из уст девочки слово "мама", обращённое к ней, ещё не прозвучало. Крошка лепетала и кричала его, пока была объята ужасом, но немного позже - и в той больнице в S..., и дома, - стала смотреть как-то "изучающе" на новое своё окружение. Подчас, когда почти засыпает, может сказать "мама, я хочу пить", но не реже спрашивает, всё так же ещё спрашивает - "а где мама?... а мама придёт?.." - хотя Луиза сказала ей уже, улучив спокойно уютный момент, что мама на небе, что ей хорошо, но она не здесь, и позвать её сюда нельзя... Тогда малышка выслушала это без "всплеска", но чувствуется, что её сознание ещё не приемлет необратимость утраты. Можно "знать", но не "признавать"... И семья, в которой находится, ещё не стала ей окончательно "родной"... Что ж, с этим не надо торопить, они с Андре станут для неё мамой и папой, Жюстин и Пьер - сестрой и братом, но это займёт время, и, пожалуй, даже лучше, что так. Эта постепенность вживания и переосмысления показывает, что девочка наделена от природы и умом, и утончённостью чувств...
"Тоже-мама" достала из сумочки и пустила по столику, повернув ключик, пушистого заводного цыплёнка: Элиза засмеялась - это одна из её любимых игрушек в доме, где она живёт теперь, она сама захотела взять его сюда, выбирая, что поедет с ней "к докторам"... А вот появились... да, это они. "Не очень большой мальчик" Пьер, "совсем большая девочка" Жюстин и тот взрослый, которого они называют "папа", а "тоже-мама" - "Андре"... Они любят "тоже-маму", и она их, и все они любят её, Элизу... Да, вот и сейчас они принесли ей ещё игрушек и сластей... это её, Элизины сласти, они их сами не кушают, и она однажды слышала, что "тоже-мама" сказала "Андре", когда он пошёл "купить продукты": "Ты, когда для малышки будешь брать, не забудь проверить на пакетах, диетическое ли..." Элиза уже знает, что ей дают именно это "диетическое"... А вот Жюстин подсела к ней и раскрыла пёстрый бумажный веер с бабочками...
- Слушай, Луиза, - сказал Андре Винсен, ставя на пол тяжеловатую спортивную сумку и нашаривая что-то в боковом кармане куртки, - да, вот они, нашёл... возьми ключи от машины, я до зала пешком дойду, тут очень близко, а вы приезжайте туда, если малышка спать будет...
- Наверное, приедем, - кивнула Луиза, - ей минут через десять дадут режимную дозу снотворного, часа на три можно будет отлучиться...
- Ну вот, а я пойду уже, разомнусь... хотя думаю, что меня сегодня разнесут... я настолько не тренирован сейчас, что и третьей их ракетке, чего доброго, проиграю...
- Андре, - молвила она, обнимая его, - как же я рада, что ты и сейчас ещё можешь из-за подобных вещей хоть чуточку расстраиваться!..
- И я тоже этому очень рада, папа!.. - откликнулась Жюстин...
- И, знаете, - добавил он, вскидывая сумку на плечо и собираясь уходить, - видел я сейчас нечто интересное... но подождите, об этом мы позже, ладно?..
В эти самые минуты Мишель Рамбо и его младший сын, пятнадцатилетний Матье, расставшись около магазинно-ресторанного комплекса с Аннет и точно так же оставив ей машину, тоже шагали с такими же наплечными ранцами к спортзалу. Мишель с досадой думал: Матье сейчас будет играть свою юношескую лигу - две командные встречи за один раз, - и жаль, что она совпадает по датам с нашей, а то мог бы играть и за взрослую команду тоже - он ничуть не слабее меня... Надо будет перед следующим сезоном позвонить в администрацию, попросить, чтобы развели по датам; хотя они, наверное, скажут, что расписание ещё и с мини-футбольщиками надо увязывать, и с баскетболистами... Сегодня у Матье во второй встрече тяжёлые игры... что ж, он начинает на час позже меня, и, может быть, его матчи я тоже смогу посмотреть. Правда не первый - в это время я сам буду, видимо, играть против Винсена или кого-то ещё из них... Но первая командная встреча у них более лёгкая... А интересно, не узнал ли Винсен, что я - автор "Сказания"? Мог узнать, если журнал ему в руки попался... тогда захочет, наверное, поговорить об этом...
Винсен появился минут через десять после них, подошёл к Мишелю, уже начавшему разминку с товарищем по команде, отозвал на два слова... Да, так и есть, он знает... "Мне довелось, - тихо сказал он, - прочесть вашу октябрьско-ноябрьскую публикацию; и Луиза читала, и не только... и, коли уж я знаю вас лично, хочется об этой вещи поговорить при случае..." "И мне тоже, - ответил Рамбо, - тем более, что некоторые ваши слова, - не удержался он, - тогда, в кафе, помните... меня отчасти натолкнули... После схватки перемолвимся..."
