Жозеф Менар не спросил, можно ли дать "Сказание об Избавителе" неким знакомым, "склонным к размышлениям на подобные темы". Не спросил, поскольку знал - этим людям оно уже известно. Через неделю после своего приезда во время операции, когда удалось застать одну Луизу, он ещё раз побывал в больнице, чтобы узнать, что с малышкой, посмотреть на неё и на Жюстин, поговорить с Андре Винсеном... Но было дневное время, и получилось так, что на этот раз в палате, рядом с Луизой, кормившей ребёнка чем-то оздоровительно-диетическим, находилась вся эта семья, включая дедушку с бабушкой - а комиссар не знал, посвящены ли они во всё, - и маленького сына. Поэтому разговор, при всех "понимающих" интонациях, вышел недолгий... Что ж, надо будет встретиться потом, в другой обстановке... Но он увидел тех, кого хотел увидеть, вобрал впечатления и образы. И ещё он заметил на прикроватной тумбочке два ТЕХ САМЫХ номера ЛФ. Значит, они читали...
После ухода комиссара Мишель не мог больше сосредоточиться на культурологическом эссе, над которым начал было работать. Он решил ехать домой, сел в машину, включил мотор, но не сразу отъехал, а долго сидел, курил и словно плыл в текучем мысленно-образном кружеве - так же, как давным-давно, в своей комнате, в семнадцать без малого, после спасения товарища на реке... когда впервые осознал он ужас перед возвещённой его душе сверкнувшими в воображении письменами-молниями непостижимостью того, что влекут за собой слова и дела человеческие...
- 27 -
ЕЩЁ ЧЕРЕЗ ПОЛТОРА МЕСЯЦА
- Можно мне шоко-адку? - спросила маленькая Элиза, вскарабкавшись на колени женщины в очках, сквозь которые хорошо видны были красивые, добрые, материнские глаза. "Л" у неё не очень выговаривалось. Этими стекляшками ей разрешалось поиграть, только осторожно, потому что "тоже-мама" говорит - плохо, если они разобьются, без них она будет хуже видеть, пока ей не сделают новые такие же... Странно, эти большие, "взрослые", которые так много умеют и знают, тоже могут иногда не совсем хорошо видеть, а иногда, точно как дети, плачут и болеют... Но всё-таки это замечательно, что они есть на свете, эти "взрослые", потому что иначе кто бы позаботился о ней и о других маленьких?..
Луиза вопросительно посмотрела на нефролога, закончившего профилактическое обследование. - Доктор, можно её дать дольку... ну, или две?.. -
- Можно, - сказал врач. - После процедур - пожалуйста.
Луиза отломила дольку светло-коричневого диетического шоколада. - На, малышечка...
- Я вам распечатаю новый список дозволенных продуктов и блюд и некоторые рекомендации, - продолжал доктор. - Будем расширять рацион, показания очень неплохие. Мне надо будет поговорить и с вашей сестрой-сиделкой, попросите, чтобы она позвонила. Завтра выписываем вас, мадам Винсен.
- Завтра? - обрадовалась Луиза. Это очень хорошо. Завтра понедельник - значит, со вторника можно будет выйти на работу. Позавчера, в пятницу, она приехала с девочкой на госпитализацию в целях наблюдения, которую, по договорённости, приурочила к концу недели, чтобы по возможности совместить с выходными. Отлично, что это не затянется - всего четыре дня и домой; и послезавтра она сама проведёт утренние англоязычные экскурсии. И не надо будет заведующей просить, чтобы прислали ей девушку из соседнего экскурсионного комплекса, или опять "мучать" Мадлен, владеющую английским намного слабее и чувствующую себя неловко, не всегда понимая вопросы любознательных пенсионеров из американских групп. Эта Мадлен, правда, на неё не "в обиде", да к тому же они вообще хорошие подруги...
Об удочерении ребёнка на работе знали, скрыть было невозможно даже теоретически. Во-первых, имелись документы о месячном отпуске для сопровождающей госпитализации; и именно благодаря этому Луизу, учитывая её положение, старались не ставить на вечерние смены и освобождать по субботам и воскресеньям. Во-вторых, мир тесен, живут почти все недалеко, а с некоторыми сотрудницами она дружила, и они бывали в гостях... Точно так же о том, что в семье Винсен появилась маленькая удочерённая девочка, стало известно и всем остальным, с кем эта семья тем или иным образом соприкасалась, - по соседству, в аптеке, в школе Жюстин, в садике Пьера... С ноябрьской трагедией в N... никто из окружающих Элизу не соотносил: в сообщениях о произошедшем в газетах, по радио и по телевидению не было упомянуто имя спасённой тогда девочки и не были названы спасшие её... И всем интересующимся, откуда взялась у них малышка, Луиза, Андре и Жюстин сдержанно - уже самой интонацией показывая, что дальнейшие расспросы не будут им приятны, - говорили, что это ребёнок не очень близкой родственницы. Ребёнок, оставшийся без семьи, - они избегали слова "осиротевший". Звучало правдоподобно.
И Пьеру они сказали то же самое. Когда-нибудь он узнает правду, но в дошкольном возрасте ни к чему пугать его рассказом о том, что он чуть не потерял нас...
Мы волновались, подумала Луиза сейчас, ещё и о том, что мальчик будет болезненно ревновать нас к этой крошке; но нет, он принял её, он даже сделал для Элизы гирлянду из бумажных колечек, выкрашенных фломастерами, и дал ей, чтобы девочка сама повесила её на рождественскую ёлку... А ещё он учит её строить из "лего", и называет ей цвета: основные она знает, но Пьер объясняет - вот это, вроде жёлтого, оранжевое, а это, похожее на синий, фиолетовое... Ему рядом с ней нравится, что он - "большой и знающий". А "маленьким" он остаётся в полной мере, потому что мама с папой, и Жюстин тоже - если успевает закончить уроки, - почти каждый вечер, теперь больше, пожалуй, чем раньше, стараются, если Элиза спит, "повозиться" с ним, поиграть во что-нибудь... До чего же замечательные они у нас... Жюстин помогает преданно и радостно, она и с малышкой играет, и читает ей, и по дому многое сама вызывается делать... Она не оставила мысли учиться на гитаре, но сказала - наверное, позже, когда менее хлопотно будет. А думая - хотя и не высказывает это, - что сейчас у нас очень большие расходы, что ещё и поэтому надо подождать... И уроки свои делает по возможности так, чтобы нас не очень сильно "напрягать", и учится пусть не на отлично, но достаточно неплохо, замечаний на её счёт ни у одной учительницы нет; а школа частная, с довольно нелёгкой учебной программой... Но что такое для неё все эти уроки, вся эта учёба после того, что она пережила тогда!..
И расходы большие, и весь жизненный распорядок стал теперь очень трудоёмким и напряжённым. Проверки, врачи, консультации... Помимо пересаженной почки и необходимости постоянного наблюдения в связи с этим, Элизу надо ещё возить на ортопедические процедуры: у неё же был ушиб бедренной кости, и пока она всё ещё прихрамывает, ходить ходит, а бегать - кто знает, сможет ли?... И как знать, не останется ли хромота - правда, лёгкая, - на всю жизнь?..
Сейчас они приедут - Андре с детьми. Эта больница - недалеко, в ближайшем из смежных городков, минутах в двадцати езды от их собственного. Здесь, в местном спортзале, который здесь, кажется, совсем близко, у него сегодня и матч теннисной лиги - против команды этого города, в которой играет живущий именно здесь Мишель Рамбо, автор подаренной им лично книжки интереснейших эссе... и автор подаренного той таинственной женщиной у выхода из больницы, утром, после той безумной ночи, "Сказания об Избавителе".
"Сказание" Луиза прочитала в тот же самый день, первый после той ночи. Оно поразило её не меньше, чем Андре и Жюстин. Но они, отчасти неожиданно сами для себя, не спешили подробно обсуждать свои впечатления. Ни со своими родителями, ни даже между собой. Они медлили с этим, понимая - и взрослые, и девочка, - сколь важно каждому из них троих, переживших ту ночь, осмыслить и ощутить прочитанное в своём, неповторимо личном ключе.
