Но пока он вынужден был "прятаться" - и не покидал отделения ни в первые несколько суток, ни позднее, когда уже чувствовал себя превосходно. Курить - по истечении карантинного срока, - можно было на территории отделения, на открытой веранде. Туда он выходил спокойно, это третий этаж, и Луиза Винсен - хотя она тоже, кажется, курит, - со своей веранды, расположенной точно под этой на входном, физически не сможет увидеть его... Он взял туда маленький столик и много сидел там с ноутбуком - и просто развлекался, и изучал эту историю с викингами, решив, что действительно напишет серию эссе на тему различных национальных амбиций, побуждающих народы к поискам тех или иных ещё не признанных за ними былых свершений. А ещё - прикидывал возможность создать целый цикл, преемственный "Сказанию".
И думалось ему - с некоторой досадой, - что если он кого-то подводит, то свою команду. В общем и целом он форму вернул... ну, а со спортивной что будет? В настольном теннисе - не менее, чем в любом ином виде спорта, - нужны регулярные тренировки... "Но это ещё ладно, считанные недели пропущу... и хорошо, что матчей лиги нет в ближайшее время... А моё состояние? В быту ничего, конечно, не почувствуется, но... не скажется ли это всё-таки на подвижности, на реакции? Кто знает... Будет ли та же точность? А я ведь первая ракетка в команде... Надо будет и на тренировки начать ходить почти сразу же, и себя проверить, когда представится возможность, - объявят личный турнир, съезжу с Матье. Надо приходить в норму поскорее, лига меньше чем через месяц возобновится... правда, там две игры лёгкими будут, и без меня смогут управиться, а вот в январе - серьёзный матч... и у них, кстати, Винсен, с ним надо жёстко и быстро играть, не давать прицельно бить, а то он плоскими ударами расстреляет... Смогу ли и теперь, как раньше, - жёстко и быстро?.."
Мишель выписался через одиннадцать дней после операции. В шесть часов вечера он вышел из больницы вместе с Аннет тем самым чёрным ходом и настоял на том, что сядет за руль. Вёл он не хуже, чем обычно, и в пол-восьмого привёз её к университету. Там - вытащил из багажника приготовленный ею чемодан, куда уже были положены, наряду с прочим, "канадские сувениры". Отдал ей машину - сейчас она поедет домой якобы после "вечерней лекции". Он же сам перебьётся часа два с половиной в кондитерских и закусочных, а потом возьмёт такси и явится домой к одиннадцати. Они решили, что "полетит" он всё-таки самолётом, который должен приземлиться в без четверти восемь вечера, а дома скажет, что очень устал и все вопросы - утром... Маму он по телефону сутки назад убедил не приходить встречать - "Не жди специально, приеду - немедленно позвоню; ты пойми, могут быть задержки, зачем тебе ночь бессонная?.."
Всё получилось нормально. Мальчикам и "дождавшейся" - очень прилично сыгравшей роль, - жене он сказал: "Нет сил сейчас ничего рассказывать, около суток не спал..." Раздал подарки и после горячего душа свалился - действительно очень усталый после хлопотного дня, - рядом с Аннет на двуспальную кровать. Вот и дома!.. "Я такой же, как был, - шепнул он ей, - Аннет, я действительно такой же, как был... ради Бога, не бойся... и прости мне, что устроил тебе такие переживания". Она в ответ просто обняла...
И когда настало утро, всё прошло без трудностей. Он отдыхал, собираясь уже на следующий день вернуться на работу. С утра обкатал на Викторе и Матье - у них ещё не закончились каникулы, - рассказы "о Канаде"; потом, когда часов в десять пришла мама, повторил их и ей. Счастливая способность развёрнуто повествовать и "входить в роль" позволила ему изображать придуманное настолько выразительно и правдоподобно, что в некоторые фрагменты ему и самому стало почти "вериться". Особенно после третьего изложения - вечером, когда приехали родители Аннет и сестра с мужем...
Сутками позже, в редакции, он рассказывал о пребывании не в Канаде - в другой стране... И тут вообще не надо было напрягаться, поскольку туда он летал не раз и то немногое, о чём ещё могли спрашивать сотрудники, мог описывать с натуры. Но эта "Канада" успела засесть в его сознании настолько, что он один раз чуть не начал было и там одну из баек о ней - хорошо, что вовремя спохватился... И - надо было доигрывать спектакль, - улучив момент, вытащил Антуана Бусселя на "irish coffee" в буфете напротив и, изобразив - опять-таки артистизм помог, - сгорающего от нетерпения, сказал ему: "Ну, выкладывай теперь, что там было, в S..., чем кончилось? Я в общих чертах в курсе, конечно, рассылку читал, но ты же там лично был, подробности знаешь..." Буссель развёл руками: "Ну, девочке этой одиннадцатилетней - ты сам видел, в рассылке было, - всё-таки, слава Богу, не пришлось стать донором... Честное слово, Мишель, я очень рад и за неё, и за всю эту семью, хоть её отец меня и крыл тогда как завзятый... уж не знаю кто... Ребёнку - опять же, слава Богу, конечно, - благополучно сделали трансплантацию, и прогноз хороший... И они эту Элизу возьмут к себе, удочерят... Ну, всё это, впрочем, ты тоже, наверное, читал; кстати, очерк мой посмотришь, он - уж не обессудь, похвастаюсь, - получился классный... Но вот чью это почку так счастливо нашли и пересадили, - покрыто мраком! И люди эти не дали разрешения на огласку каких бы то ни было данных об их семье. При желании можно выяснить, но зачем? Публиковать нельзя, а лезть в личные тайны - не хочется..." "Тайны мадридского двора, - усмехнувшись, отозвался Мишель, - но в любом случае я тоже за них искренне рад".
Вот и всё, он вернулся назад, в свою повседневную жизнь; он чувствует себя отлично, все действия "пьесы" они с Аннет сумел разыграть словно по нотам. Мишель пошёл вечером на тренировку. Ракетка слушалась чуть хуже, чем обычно, - ну что ж, это закономерно, две недели пропустил, - но тело действовало безотказно: координация движений, упругость мышц - всё при нём, и он всё так же способен играть часа полтора без перерыва. Потом, дома, радостно закружил Аннет, приподнимая над полом... Всегда бы такое настроение: он чувствовал, что победил, вернулся домой с победой!..
Но назавтра настроение Мишеля было омрачено. Редактор сказал ему почти сразу по возвращении: "Вас тут неделю назад спрашивал человек один; узнав, что вы в отпуске, спросил, когда примерно будете. Наверное, ещё зайдёт". Приходивший не оставил ни имени, ни телефона, и описать его наружность не мог никто, потому что человек говорил только с консьержем, который сейчас был в отгуле. Мишель пожал плечами и забыл об этом безымянном посетителе, но забыл ненадолго, ибо тот явился на второй день, под вечер. И был это комиссар Жозеф Менар. Он был невесел - это мгновенно бросалось в глаза. Не отказавшись, по своему обыкновению, от чашечки турецкого кофе, он сел не облокачивась "спокойно-начальственно" на спинку стула, а, опираясь на локти, сжал лицо ладонями и, ощутимо вздохнув, сказал: "Я пришёл повидаться с вами по трём причинам, и только первая из них вас обрадует. Я прочитал вторую часть вашей монументальной архаики, и она полностью - даже более чем полностью, - оправдала ожидания. Но об этом можно будет поговорить и когда-нибудь позже; а сейчас - увы, - крайне скорбное известие. Женщина, которая на той встрече в ресторане была со мной, - убита... убита за то, что начала, на свой страх, поиск когда-то оставшихся безнаказанными изуверов..." Мишель был потрясён, подавленно молчал... значит, этой Натали, такой обаятельно-понимающей, сумевшей столь тонко почувствовать его личные пласты за тканью написанного и произнесённого им, - значит, её нет больше в живых!.. Он пожал руку комиссару в знак соболезнования. Нарушил молчание сам Жозеф Менар. "Вы тактично не спрашиваете о деталях; я сам расскажу. Мне хотелось вам рассказать - это третья причина того, что я здесь". И он поведал Мишелю Рамбо историю молодой женщины из преступной ячейки, уничтоженной взрывом на островке, - женщины, которую в двенадцать лет садистски растлили, растоптав её душу и лишив её возможности материнства... "Это ещё одно страшное пополнение вашей коллекции иногда непредсказуемых, но иногда заведомо губительных стрел судьбы. Сначала эта стрела, умышленно оснащённая ядом, поразила ту... девочку и отравила её душу... потом - убила Натали... И, вспоминая тот наш разговор: безнаказанность зла - действительно страшная вещь, и мне теперь стала ближе ваша философия, отрицающая нереагирование. Я не успокоюсь, пока мы не найдём их всех". "Знаете, - откликнулся на это Рамбо, - впервые в жизни я пожалел сейчас, что не пошёл в полицейские оперативники и не смогу участвовать в этом..." Тогда Жозеф Менар проговорил - медленно, акцентируя каждую фразу: "Я посвятил вас в содержание этих компьютерных записей, потому что мало найдётся людей, которые столь глубоко вдумываются в подобные вещи, как делаете это вы. И не забываю ваших слов - тогда, в кафе, - что, может быть, расскажете нечто о себе. И надеюсь, что действительно при случае расскажете, - правда, к сожалению, уже только мне, а не ей... Но в связи с этой историей с флеш-накопителя ни в коем случае не вздумайте ничего предпринять - а с вас, я чувствую, сталось бы, - или использовать её для того, что пишете... Ни в коем случае! Во-первых, это опасно. У вас тоже есть близкие, а семью Натали мы уже держим под неотступной охраной, которую не скоро снимем. Во-вторых же - это бесполезно. Если вы, паче чаяния, всё-таки сможете чем-то посодействовать, я дам вам знать".
