И душа Элизы не принимала того, что "мамы больше не будет". И малышка верила, что если добрая тётя сказала - "всё будет хорошо", - то, значит, мама обязательно возвратится к ней. Душа Элизы уже вступила на путь защиты, в неё пали уже целебные зёрна, из которых должно было взойти восприятие самой этой "тёти" в качестве "мамы". То, что сейчас мамы рядом нет, смягчалось уверенным ожиданием - которое равносильно предвкушению, - маминого грядущего прихода. И, утешаемое этим, детское сознание начинало постепенно переосмысливать "тётю, которая вместо мамы" в некую сперва "не совсем маму", потом "тоже маму"... чтобы, когда поток времени размоет образ той, любимой, но невозвратной, - претворить ту, что рядом, в единственную, к кому будет обращаемо ею это слово...
Семья Винсен в течение нескольких последующих дней в основном соизмеряла ритм своей жизни с засыпаниями и пробуждениями Элизы. И малышка видела, что рядом с "тоже-мамой" то и дело появляются ещё "большие", а с ними вместе - "не очень большой мальчик" и "совсем большая девочка". Одного дядю мальчик и девочка называли - "папа", а второго дядю и тётю, у которой, в отличие от "тоже-мамы", волосы не тёмные, а серовато-белые, - "дедушкой" и "бабушкой". Элиза уже знала, что у многих детей, кроме мамы, есть и "папа", и "дедушки" с "бабушками" тоже бывают; у неё самой, правда была только мама, и она не спрашивала - почему, - поскольку так было "всегда"... Все эти люди, которые рядом с "тоже-мамой", смотрели на неё очень по-доброму. Оба дяди, тётя и "совсем большая девочка" даже гладили по головке, хотя и немножко нерешительно; мальчик не делал этого, зато он принёс и дал ей - положил на одеяльце, - мягкого павлинчика с поблёскивающим серебристым хохолком и пёстрым синеглазчатым веером распущенного хвоста...
Элиза не знала, конечно... ни она, ни "тоже-мама", ни её родные не знали о том, что есть в этой больнице ещё один человек, которому тоже очень хотелось бы увидеть её.
Мишель Рамбо. Его организм, на редкость здоровый и крепкий, "не подвёл", и он очень быстро, даже быстрее, чем сам ожидал, "восстановил форму". Уже на следующее утро поговорил с мамой и обоими сыновьями - якобы "прилетев в Канаду", не забыв о том, что "в Канаде" должна быть ночь: "Вас не хотел будить... Сам почему не сплю? Да ладно, отдрыхнусь ещё, а сейчас накуриваюсь, наконец, всласть: почти сутки без сигарет мучался... Холодно? Да здесь же везде отапливается, в помещениях душновато даже... Насчёт чего? Это археологические страсти взбушевались: скандинавы Колумба задвинуть хотят... они первые Америку открыли... Да, давно известно, но споры идут вокруг масштабности этого их пребывания здесь... и некоторые утверждают, что они, викинги, будто бы понимали, что это ещё одна большая суша... Вернусь - подробно расскажу, а сейчас вздремну всё-таки..." Мишелю хватало с избытком и фантазии, и артистизма, чтобы "входить в роль", и он разыграл свою "командировку" вполне убедительно. Тем более, что без сигарет он мучался на самом деле и "всласть накуривался" до поры до времени лишь в мечтах: курить врач пока ещё категорически запрещал - "Если не хотите осложнений, хотя бы трое суток выдержите, потом посмотрим..." По утрам к нему приезжала Аннет. Уже на второй день она, встав очень рано, в пять утра - Матье ещё спал, - "запаковала" тот чемодан, который в день "прилёта" она то ли привезёт ему, то ли выставит в полураспакованном виде посреди гостиной. Это варьировалось, поскольку они не знали ещё, каким "рейсом" он прилетит, то есть когда выпишется. "Рейс" надо было выбирать реальный: ребята и сестра могли посмотреть расписание в интернете. Лучше бы, конечно, думалось Мишелю, войти в квартиру под утро, чтобы сыновья - и Матье, и Виктор, который к тому времени давно приедет со своего курорта, - предположительно спали. А то, соскучившись, будут ждать даже на ночь глядя, и мама ещё придёт встретить... прямой инсценировки "приезда" он всё-таки побаивался - мало ли какие мелочи можно нечаянно упустить... А предутренние часы - это самое "глухое" время, и, думая, что он появится часа в четыре утра, они всё же улягутся - тем более понимая, что в графике полётов возможны сдвиги... Но, с другой стороны, куда ему, если так, деваться на долгие ночные часы, даже если выписка будет к вечеру? Всё это ещё надо было взвесить и обдумать.
"Канадские сувениры" организовала Аннет - заказала их через интернет-магазин, оплатив срочную доставку на почтовое отделение университетского корпуса. Выбирала их тоже в основном она - сыновьям, маме и сестре Мишеля, своим родителям и самой себе... То, что он не привезёт ничего из одежды, не должно было вызвать удивления - не разбирался он в этом и размеров ничьих не знал... "Виды Лабрадора" устроил он сам: перевёл на диск сорок снимков, найденных на малопопулярных сайтах - ребята там шарить не будут, да хоть бы и шарили, все эти пейзажи очень похожи один на другой, - и попросил молоденькую медсестру, знающую все тонкости использования мобильных телефонов, перевести эти снимки на его аппарат. Спросят - "почему же сам не сфотографировался на память?" - можно ответить, что не до того было...
Аннет была вынуждена тщательно избегать новой встречи с Андре Винсеном или Жюстин - такая встреча почти с головой выдала бы тот факт, что она кого-то навещает... И она приезжала довольно рано, когда малышка Элиза ещё спала и вероятность встретить кого-то из этой семьи была ничтожна: жена Винсена должна была находиться в такие часы в детской реанимации, а остальные - в гостинице. Обратно же она спускалась пещком по служебной лестнице и чёрным ходом выходила почти прямо к машине, которую взяла, выспавшись, на второй день и которую ей, по распоряжению доктора Бернуа, разрешали ставить на стоянке для персонала.
Попросив Аннет сделать и привезти ещё одну распечатку, Мишель дал доктору Бернуа "Сказание об Избавителе". Прочтя, тот сказал ему: "Ну, теперь выполняйте обещание - помните, перед операцией вы посулили мне рассказ о чём-то сокровенном? Хочется знать, что навело вас на эти темы и образы". И Мишель рассказал ему о неспасённой когда-то Ноэми... и о своём, внушённом памятью о ней и вселившемся ему в душу с юности страхе - не оказаться там, где может понадобиться спасающий. И о своей солдатской службе в ЕЁ стране; и о том, как бил он из из гранатомёта в последнем своём бою по машине-бомбе, и как были погублены вместе с нею и сидевшими в ней - безвинные... Ибо, подобно истребившему "целый род живущих" Тетрарху, не могли он и его товарищи, защищая своих - тех, кого любили, - разделить и разъять...
И доктор, выслушав всё это, сказал: "Теперь я, кажется, понял. Когда вы в ту ночь стояли передо мной, я думал - в вас нет совершенно ничего от "жертвы", и возможно ли, чтобы такой человек отдавал себя... прямо и буквально под нож? Но вы сделали это как боец: вам нужно было спасти свою "Ноэми", заслонить её, как будто в бою, от удара... Не в жертву, а в бойца превратила вас её гибель..."
Мишелю очень хотелось посмотреть на девочку, в теле которой приживается его почка, но он понимал: там, вблизи от неё, находится Луиза Винсен, и идти туда нет поэтому ни малейшей возможности. "Элизу без Луизы", сказал ему тот же Бернуа, мы вам показать не сможем... Ладно, думал Рамбо, время терпит: потом, когда уже не надо будет прятаться, при случае напрошусь к ним в гости - и увижу... он же и раньше хотел поговорить о моей книжке, а теперь ещё, может быть, и насчёт "Сказания" возьмёт и позвонит... им это очень в тему после того, что дочка... и точно, лучше в гости, потому что тогда и на эту Жюстин можно будет взглянуть...
