Его избили просто, потому что попался под горячую руку. Пьяные накуренные идиоты. Били до тех пор, пока он не отключился, истекая кровью. А потом потащили в свой притон. Этот самый “притон” был у меня над головой, в смысле, на первом этаже. Здесь собирались те, кто готов был мать продать за наркотики. Я не думала, что в Гродно такое бывает. Я вообще всегда надеялась на то, что такое только в кино бывает и нтв-шных новостях. Здесь была такая изоляция, что я не слышала всё, что творилось выше, а остальные не могли услышать меня. И это, конечно, было хорошо. Наверное. Не знаю. Меня посещала мысль, что меня сделают такой же, как Рома, но парень быстро успокоил меня. Тут зона для геев и лесбиянок. Ему “посчастливилось” попасть именно в эту зону, потому что она находилась ближе всего к тому месту, где его побили. Притащили в подвалы, и (всё, как по закону сюжета) здесь тогда какой-то наркоман трахал блондинку а-ля “кукла Барби”. Потом оказалось, что этим наркоманом был Артем, который, к слову, являлся одним из лучших подлиз-подстилок самого главного – Кирилла. Кирилл является опорной точкой в наркоторговле по Минску. И он гей. Когда об Роме вспомнили – на третьи сутки голода и холода в том же подвале, где валялась совсем недавно я, – Кирилл счел его весьма симпатичным. И в итоге Роман Инвацов уже полгода в клубе фаворитов главного ублюдка города. Поняв, что просто так ему из этой хуйни не выбраться, он тупо чаще других подставлял свой зад под этого извращенца и успел много чего узнать и понять о здешней системе. И система, хоть и довольна сложная, улаживает в себе одну простую истину – угождай Кириллу, и будет тебе счастье.
- Меня отсюда не выпустят? – уже бесцветно спрашиваю я, ставя кастрюлю на плиту.
- Я ничего пока не могу. Пытался два раза и... – он показывает на новый синяк у виска. – Если ты сбежишь, нам обоим конец. Тебе – потому что ты далеко не убежишь. А мне за то, что не следил за тобой.
Прошла неделя. Неделя моего заточения. Книги прочитаны, ружье у двери осмотрено, и все рыжачки и детали на нем выучены наизусть. Пересчитано количество полосочек на старом матрасе. Отложились в памяти имена нескольких из тех, кто по ночам верещит пьяным голосом на улице. Я знаю, какие половицы скрипят хуже всего. И что хуже всего, если сравнивать с моей прошлой жизнью, я жду прихода Иванцова с трепетным нетерпением. Он не ходит в универ (ещё бы, мы же в Минске теперь), только ублажает Кирилла и выбирается в город за продуктами. Ему велено следить за мной, давать дряную пищу и иногда водить в туалет рядом. Ты слишком добродушный, Рома. Я запомнила каждую черточку, каждый шрам на его лице. Я изучаю его, как книгу, потому что нечем больше себя занять. Да он и сам не прочь раскрыться. По правде, я никогда не думала, что внешность может быть так обманчива. Снаружи непривлекательный, ну, для меня, который кажется грубым и горделивым, на самом деле этот человек очень хрупкий. У парней есть эмоции, они способны чувствовать ещё более глубоко, нежели девчонки. У меня есть хорошие знакомые, друзья-парни, но сейчас...когда перед тобой открывается сущность человека, ты чувствуешь себя ответственным за его тайны. И если пофилософствовать, то Рома просто вывалил из своей груди свою душу. Его душа не просто видна мне. Она обнажена и брошена к моим ногам. А что взамен? А взамен я проделала то же со своей душой. В моих жизненных планах не было пункта о том, чтобы рассказывать о своих проблемах Иванцову, но я не жалею об этом. Пока что.
Доверие возникает тогда, когда ты знаешь, что человек наивен и прост с тобой. Когда он предан и не предаст. Мой лимит доверия к Роме начал свой тысячный запас. С нуля, а меньше просто невозможно, верно?
Воскресенье. На невидимом календаре в моей голове я зачеркнула ещё один день. А какое сегодня число? Я сбита с толку. С минуты на минуту должен придти Рома. Он обещал, что придет сегодня к трем. Я знаю, что сейчас половина третьего, потому что эти укуренные отморозки каждый день с двух до пяти страдают какой-то терапевтической херней на улице. Запомнила время, потому что взглянула тогда на часы Иванцова. Голову уже можно назвать чердаком, потому что она завалена невидимыми вещами, которые мне так нужны: мобильный, компьютер, интернет, календарь, часы, мягкая постель. Обычно я слишком капризна и привередлива, но сейчас не тот случай. У меня есть плед, еда и меня не трахает какой-нибудь пьяный прихлоп Кирилла – вот она, мечта любой девушки, ага.
Дверь резко открывается. Раньше обычного. Волнение, да и любая эмоция, для меня теперь слишком большая редкость. Из-за этой серости я способна только на умиротворенную смиренную печаль. Но сейчас...это слишком резко, Рома не появляется так. Неужели...У меня есть пять секунд, чтобы забежать в подвал и сделать это тихо, без похожего звука. Иванцов предупреждал, что Кирилл может прийти и проверить, но добавил, что ему в последнее время безумно лень что-либо вообще делать с “ненужной падалью”, так он называл своих...пленников. И я в их числе.
Раз. Я вскакиваю с лавки и бросаю дамский романчик на пол. Два. Я подбегаю к провонявшей блевотиной двери. Три. Я дергаю на себя ручку. Закрыто! Четыре. Твою мать, закрыто, как так?! Рома же говорил, что оставит дверь открытой! Пять. Я дергаю ручку ещё раз, а вдруг сильнее просто надо? Проклятая дверь не поддается. Уже шесть.
Позади слышатся быстрые шаги, бег. Тут идти всего десять секунд. Я в паническом страхе закрываю глаза и притыкаюсь головой к вонючей древесине. Не хочу видеть лицо того, что меня сейчас побьет или трахнет. Не выдержу. Дыхание слышится совсем рядом, оно уже обжигает кожу, и по спине бегут мурашки. К горлу комом подкатывает тошнота. Я судорожно сглатываю и всхлипываю, когда сзади кто-то наваливается. Сделай то, что хочешь и убирайся. От незнакомца пахнет потом и кровью, а ещё дорогой, снегом и мехом.
- Прости меня, – шепчет незнакомец.
Он отстраняется, разворачивая меня к себе за локоть.
- Андрей? О, Господи! – я кидаюсь ему на шею, подавляя рыдания. – Ты...ты как тут?
- Я приехал за тобой, что за идиотский вопрос, – рассмеялся Фейт, гладя меня по голове.
- Я...ты...как ты меня нашел?
- Это было просто – я телепат, экстрасенс и ещё я хожу сквозь стены, – он отпустил меня, взял за руку и повел к выходу.
- Стой...погоди...Рома...я не могу...его убьют, блин! – я хочу остановить его, объяснить всё.
- Вика, нет времени спорить! Расскажешь всё в машине!
- Да его, блять, убьют из-за меня!
- А тебя могут убить из-за меня!
- А тебя из-за кого могут убить? – съязвила я.
- Козлова, если ты сейчас же не заткнешься, я тебя в мешок засуну и так понесу!
Я мысленно ору на Андрея всевозможными матами. Мне важна моя жизнь, но жизнь Ромы...она теперь важна тоже. И я не хочу, чтобы он пострадал по моей вине. Он может выходить на улицу, значит – может сбежать. Но не сбежал. Ему нужна помощь в такой же степени.
- Да послушай ты! – я вырываю руку из хватки, мельком оглядываясь. Кажется, это почти выход отсюда. – Если бы мы могли помочь Иванцову...Его Кирилл убьет, если узнает, что я пропала!
- Это он тебе так сказал.
- Я видела этого вашего Кирилла, и знаю уже, что это за человек. Он – убьет.
- Что он тебе сделал? – внезапно осипшим голосом спрашивает Андрей, снова таща меня на выход.
- Ничего. Я просто...А что случилось с Викой? Она в порядке? Её же хотели...
- Она...несчастный случай...но она в порядке...она была с Артемом, и...
- Так-так, и кто же тут у нас? – раздается за нашими спинами ехидный голос. – Девчонку – вон, а ты, Фейт, за мной.
Я разворачиваюсь вместе с Андреем. Эту мерзкую рожу я уже видела. Пергаментная кожа, кривая улыбка, обнажающая серые зубы, шрам на всю щеку. Каштановые, как у Андрея, волосы по-модному уложены, такие же зеленые глаза. Идеально выглаженные прямые брюки, черные высокие грубой формы ботинки, мятая рубашка с закатанными рукавами, поверх жилетка. На руке – золотые часы, выше по предплечью татуировка в виде ласточки. Во второй руке между пальцами зажат, как сигарета, нож. Черт, дай нам обоим уйти, Кирилл.
