Уточнению социального облика купеческой и правящей элиты города во многом способствовали работы, написанные в русле «новой социальной истории» и посвященные проблеме миграций, социальной мобильности и обновления состава городского населения{41}. В англо-американской историографии утвердилось мнение о значительной социальной динамике, характерной для Англии позднего Средневековья и раннего Нового времени. Это был феномен общеевропейского значения. Более того, выяснилось, что европейское общество было подвержено этим процессам в большей степени, чем обычно считали, и в силу причин, о которых вообще не подозревали. Они были обусловлены в целом более низкой рождаемостью и продолжительностью жизни в городах, а также эпидемиями{42}. Городские семьи, особенно по мужской линии, в массе исчезали быстро, причем вымирание (часто на протяжении двух — трех поколений) городских линьяжей хорошо прослеживается не только в крупных центрах, но и в провинциальных городках{43}. Тем не менее, необходимо признать, что представление о высокой степени социальной мобильности, характерной для английского и, в частности, лондонского общества XIV–XVI столетий, необходимо подкрепить конкретно-историческими исследованиями, представить реальную, возможно, детализированную картину взаимоотношений различных социальных групп и общностей.
В отечественной историографии изучение английского города и проблемы городского патрициата имеет устойчивую традицию еще с середины прошлого века. Ряд авторов{44} признает олигархический характер городского самоуправления Лондона и других английских городов (Ковентри, Линкольне, Линне, Честере и пр.) уже с XIII в., поскольку выборы мэра проводились узким кругом наиболее зажиточных и почтенных бюргеров, выделявшихся богатством, связанных с ведущими отраслями торговли или производства, владевших домами и лавками, получавших дворянское звание, роднившихся с семьями английских дворян. В исследованиях отмечается, что высокий имущественный ценз и определенные социальные ограничения при избрании на высшие административные должности способствовали превращению городской верхушки в относительно замкнутую группу.
Иное мнение высказала Л.П. Репина, поставившая под сомнение правомерность применения самого термина «патрициат» в приложении к реалиям английских городов{45} и полагавшая, что выделившаяся внутри городского сословия высшая группа, состоявшая из представителей крупнейшего купечества, заняла прочные позиции в городском управлении и парламентском представительстве, имела значительные земельные владения, родственные связи с дворянством. Данной купеческой верхушке был присущ ряд признаков, характерных для патрициата континентальных городов. Однако, считает автор, некоторые специфические особенности данного слоя горожан в Англии (мобильность высшей группы горожан и их стремление, накопив в городе богатства, вернуться в сельскую округу уже в качестве представителей титулованного дворянства; отсутствие фиксации права наследственной передачи статуса; наличие в составе potentiores и meliores в начале XIV в. ремесленников и мелких розничных торговцев) не укладываются в устоявшийся в исторической литературе смысл термина «патрициат»{46}.
Не вдаваясь глубоко в подробности дискуссии, которая, как представляется, сегодня уже не столь актуальна, обратим внимание лишь на некоторые моменты. Представляется вполне естественным, что некоторые состоятельные и влиятельные лондонские купцы, входившие в состав городских официалов, в условиях широкого развития товарного производства и обращения, рыночной конкуренции теряли часть своих средств, опускались вниз по социальной лестнице и отстранялись от власти. В то же время другие купеческие фамилии, используя благоприятную для них рыночную конъюнктуру и собственные предпринимательские навыки, быстро богатели, добивались власти и пополняли состав правящей элиты. Следует принять во внимание и замечание К. Платта о том, что распространенной практикой для старшей линии процветающих лондонских фамилий была миграция в графства, но в столице оставалась младшая ветвь — сыновья занимали место отцов{47}.
Неустойчивость и мобильность социальной структуры средневекового города, не только английского, но немецкого и итальянского, объясняется и еще одним фактором, на который обратила внимание Т.В. Мосолкина: наследственные фамилии медленно приживались среди горожан, и даже использование фамилии двумя поколениями не могло помешать представителям третьего изменить ее. Поэтому исчезновение фамилии еще не означало вымирания семьи или выбывания из- рядов торгово-предпринимательского сословия в связи с разорением. Может быть, просто была изменена фамилия, но даже при такой неустойчивости наследственных фамилий представители некоторых семей встречаются среди высших должностных лиц города на протяжении 100 лет и более{48}.
Необходимо напомнить также о высоком уровне смертности в средневековых городах, когда естественная убыль населения не покрывалась за счет рождаемости, а требовала притока новых сил извне.
Что касается фиксации прав и привилегий представителей городской правящей элиты/патрициев. Видимо, речь должна идти не о формальных признаках патрициата, а о фактических, реально отграничивавших представителей этой социальной группы от всех прочих категорий городского населения.
В целом, проблему деловых людей Лондона, включая представителей правящей городской элиты, эпохи Средневековья и начала раннего Нового времени нельзя считать абсолютно неисследованной. Хотя надо признать, что многие её аспекты требуют либо дополнительного изучения и уточнения, как, например, вопрос о критериях, факторах социальной идентичности городской правящей элиты, экономических основах возникновения и эволюции этой общности; либо специального исследования с учетом тематики и перспектив «новой социальной истории»: проблемы социального и политического взаимодействия, механизмов властвования и реальной практики осуществления властных полномочий, социальных устремлений и ценностных ориентиров, разнообразных аспектов повседневной жизни. Необходимо также признать, что интерес специалистов сконцентрирован на изучении купеческо-предпринимательских слоев и правящей элиты английских городов, в том числе Лондона, преимущественно XII–XIII вв., в меньшей степени XIV–XV и лишь незначительно XVI столетия.
К изучению заявленной темы привлечен широкий круг разнообразных источников.
Благодаря деятельности архивных обществ Лондон располагает немалым количеством опубликованных материалов, в разной степени имеющих отношение к рассматриваемой проблеме. Вместе с тем, необходимо оговорить, что компактных источников по интересующим нас вопросам не существует: сведения приходится выбирать, за редким исключением, из большого числа разнородных по типу и характеру материалов. Специфика источников заключается и в том, что они, как правило, не содержат информации, позволяющей осуществить полную статистическую обработку. В большинстве своем удается представить статистические выкладки лишь по отдельным аспектам нашей темы.
Из всех городских архивов Британии наиболее полной оказалась публикация архивов именно Лондона, прежде всего, различных «Городских книг», хранившихся вместе с муниципальными документами и городской печатью в помещении магистрата — Гилдхолле. «Книги записей», или «Памятные книги Лондона»{49}, велись в английской столице с 1275 г. Здесь наиболее полно отразилась деятельность городских магистратов, обладавших судебными, административными, исполнительными, а зачастую политическими и законодательными функциями, и действовавших как нотариальные конторы, оформляя купчие, закладные, завещания, дарственные и прочие акты, связанные с движением имущества, проводя по ним расследования и взыскания. «Памятные книги Лондона» содержат материал об этих сторонах жизни и деятельности лондонцев, их занятиях, практике разрешения имущественных споров, структуре и движении их собственности, коммерческих операциях и деловых партнерах, организации рынков и торговых связях в последней четверти XIII–XV вв.
