У Люсьена Лефевра был один сын и четыре дочери. Перед своей смертью в 1861 году он открыл тайну рукописи сыну, дав ему наставления, которые впоследствии посвященные в тайну члены семьи называли "Наказом Люсьена". В свое время наивный и доверчивый Жан-Батист рассказывал о тайном учении всем подряд: и первой жене Мирабель (матери Люсьена), и второй жене Жюли, и своему другу, известному художнику Антуану-Жану Гро, и упомянутому племяннику, который впоследствии погиб при Ватерлоо.

По счастью, никто не придавал этим рассказам Жана-Батиста Лефевра ни малейшего значения, иначе бы весть об удивительном знании скоро расползлась бы по всему Парижу. Люсьен положил конец столь легкомысленному отношению к древнему учению, превратив его в тщательно охраняемую тайну, известную лишь одной семье. Причем не всей семье, а только "старшим". В этом-то и состоял его "Наказ": каждый обладатель рукописи и связанного с ней знания обязался перед лицом того, от кого он их получал, верно хранить тайну. Согласно приносимой клятве, он мог передать ее только своему старшему ребенку или, за отсутствием такового, одному-единственному члену семьи по своему выбору. Остальные - братья, сестры, жены, мужья, дети - никогда не должны были узнать даже о самом существовании рукописи.

В этом правиле содержалась простая математическая мудрость, и убедиться в ней можно было бы даже на самом простом схематическом примере. Достаточно предположить, что у каждого Лефевра есть двое детей, что к тому времени, когда он достигает тридцати лет, они уже появились на свет, и он, дождавшись, когда дети подрастут, передает им обоим знание об орбинавтике. Нетрудно подсчитать, что спустя двести лет, то есть примерно через 6-7 поколений, число посвященных в тайну составит уже 64. Причем, это будут только самые юные среди "старших", к которым следовало бы добавить еще 32 человек предыдущего поколения. И это - еще заниженные цифры, поскольку они получаются при условии, что никто из них ни разу не проболтался посторонним! Но как же можно было бы предотвратить такую утечку, если большинство посвященных просто не верило бы в существование дара?

Среди тех, кто на самом деле был посвящен в семейную тайну, таких неверующих было трое - дед и отец Жерара, а также его младший брат-криптограф, которому Жерар открыл ее, нарушив - не без корыстного умысла - "Наказ Люсьена". Эти трое не трепали языком просто потому, что были честными людьми, выполняющими данное ими слово. Но кто бы мог поручиться за честность и сдержанность таких скептиков, если их было много десятков, а затем и сотен?

Дверь Жерару открыла служанка Лефевров, коренастая бретонка Жосселин с суровым обветренным лицом. Провела мимо бильярдного стола в прихожей в столовую, где сгорающему от нетерпения Жерару пришлось долго обедать со всем семейством брата, ведя светский разговор, и лишь после этого Арнольд пригласил его в свой кабинет.

На полу находилось - прижимаясь друг к другу и стоя друг на друге - около полутора десятка коробок, забитых компьютерными распечатками.

При этом зрелище Жерар присвистнул.

- Вот именно, - кивнул Арнольд.

У него были серые внимательные глаза, немного странные на его почти детском лице. Такую внешность американцы называют "младенческим лицом", baby face. Впечатление незрелости усиливалось низким ростом Арнольда, подростковой худобой и угловатостью и маленьким безвольным ртом - таким же, как и у старшего брата. Но, в отличие от Жерара, Арнольд не маскировал его гренадерскими усами. Тем более странными при такой внешности казалась его всегдашняя строгая серьезность.

Жосселин вкатила в кабинет столик на ножках с изящными небольшими стаканами и чайником с ароматным мятным чаем. Дождавшись ее ухода, Жерар воскликнул:

- Арнольд, давай выкладывай, почему ты решил все же сделать это? Неужели уверовал в орбинавтику?

Братья уселись в креслах напротив друг друга. При этом Арнольд поправил ослабленный узел галстука. Он почти всегда делал так, когда садился. И почти всегда - даже дома - ходил в галстуке.

- Нет, конечно, - ответил Арнольд, разливая чай. - Но посуди сам. Ведь задача-то интересная: расшифровать текст, составленный в незапамятные времена! К тому же я ценю тот факт, что ты открыл мне "страшную тайну", хоть я и не старший сын в семье. Считай, что я сделал это из любопытства и благодарности.

- Из любопытства? - удивился Жерар.

- Не к содержанию текста, не обольщайся, - Арнольд откинулся назад. - Из любопытства к самой задачке. Кстати, должен тебя сразу предупредить. Я исходил из ряда предположений, и, если хотя бы одно из них неверно, то среди всей этой бумажной кучи ты заведомо ничего осмысленного не найдешь, только зря потратишь время.

- И каковы же твои предположения?

Жерар был вынужден ждать, пока брат пил золотисто-коричневый напиток. Сам он не прикоснулся к стакану. Чаепитие вызывало у него ассоциации с неторопливой беседой, к чему совершенно не располагало его нынешнее возбужденное нетерпение.

- Во-первых, - заговорил наконец Арнольд, - я предположил, что фрагмент, как и весь остальной текст, написан на латыни, а не просто записан латинскими буквами. Если это не так, то предпринятая мною попытка дешифрации наверняка оказалась бесплодной.

- Ну да, это понятно, - согласился со вздохом Жерар.

Тот факт, что языком основной части манускрипта была латынь, а еврейские буквы, в некоторых местах наряду со сдвигами по алфавиту, служили лишь для маскировки, выяснил еще Жан-Батист Лефевр в 1811 году. Жерар очень надеялся, что автор таинственного фрагмента и автор всех остальных частей документа был одним и тем же лицом, и что он не пользовался при составлении его разными языками.

- Каково следующее предположение? - спросил Жерар.

Он понял, что разговор будет долгим, а чай остывает, и теперь подносил свой стакан к губам.

- Я предполагаю, - ответил Арнольд, - что при составлении сообщения автор фрагмента использовал метод, который сегодня называют решеткой Кардано. Представь себе, что он приложил к чистому куску пергамента еще один квадратный лист, где в нескольких местах были сделаны небольшие прорези. И вписал свое сообщение в эти маленькие окошечки. Затем убрал верхний квадрат, а промежутки между написанными частями сообщения покрыл буквами, выбранными наугад. В результате получился бессмысленный текст. И тем же способом он продолжал составлять свое сообщение, пока не записал его полностью.

- Ишь ты, - протянул Жерар. - Но если наш текст был зашифрован не этим, а каким-нибудь другим методом, то что тогда?

- В этом случае наш эксперимент обречен на неудачу, - произнес Арнольд, приподняв правую бровь. - И тогда остается надеется лишь на то, что мне в будущем придет в голову какая-нибудь другая гипотеза о методе шифрации. Но рассчитывать на это не стоит, поскольку я большую часть времени очень занят.

Жерар задумчиво молчал.

- Я уже не раз советовал тебе привлечь к этому делу опытного криптографа со стороны и заплатить ему за работу, - напомнил Арнольд.

- Ты же знаешь, что эта тайна должна остаться в семье, - возразил Жерар. - Давай лучше вернемся к нашей теме. Кто такой был этот Кардано?

- Итальянский математик и инженер. Жил в шестнадцатом веке. Это он описал конструкцию, которую впоследствии стали применять в автомобилях. Я имею в виду карданный вал.

- Но ведь наш манускрипт мог быть составлен задолго до шестнадцатого века, - обеспокоено произнес Жерар, пропустив мимо ушей информацию, не имеющую отношения к криптографии.

- Сам метод применялся задолго до Кардано, - успокоил брата Арнольд. - Просто мы не знаем, как его называли в более древние времена.

Немного поразмышляв над сказанным, Жерар поинтересовался:

- Но как же ты пытался расшифровать текст, если у тебя нет первоначальной решетки?

- Современная криптография располагает алгоритмами перебора, позволяющими восстановить структуру этой решетки, - пояснил Арнольд. - Но ни Жан-Батист, ни Люсьен не имели ни малейшего шанса прочитать текст, зашифрованный таким образом. Ведь у них не было ни самой решетки, ни нынешних методов.