С треском обвалился забор в паре сотен метров перед бегущим Басовым, и на улицу выполз окутанный клубами выхлопных газов танк. Пятидесятитонный "Тип-90" развернулся на месте, его башня шевельнулась, и ствол орудия медленно начал опускаться. Басов во все горло крикнул:

-- К бою!

Оператор упал на колени возле пусковой, пригибаясь над прицелом и не глядя протягивая руку в сторону полковника:

-- Давай ракету!

Полковник установил контейнер на треногу, боковым зрением увидев мелькающие в проломе забора фигурки в чужом камуфляже. Коротко затрещали штурмовые винтовки, вокруг засвистели пули. Обернувшись к бежавшим следом бойцам с гранатометом, Басов приказал:

-- Огонь! Отсекайте пехоту!

Ствол автоматического гранатомета АГС-17 "Пламя" развернулся в сторону бегущих по улице японских пехотинцев, выплюнув несколько гранат. Сплошная стена взрывов разделила противников, и в этот момент с пусковой сорвалась дымной стрелой противотанковая ракета. Выстрел был хорош. ПТУР воткнулась под башню, прожигая тонкую броню. Потерявший управление танк, экипаж которого умер мгновенно, продолжая движение, снес забор, врезавшись в стену стоявшего за ним дома.

Снова затрещали японские штурмовые винтовки, и наводчик ПТУР, вскрикнув, повалился на утоптанную землю, а через секунду скоростная малокалиберная пуля, выпущенная в упор из автомата "Тип-89", впилась в бедро полковника Басова. Зарычав от боли сквозь зубы, тот упал, успевая сорвать с плеча АКС-74 и открывая огонь по приближавшимся вражеским солдатам. Автомат харкнул свинцом и умолк. Ругаясь от досады и боли, Басов потянулся за снаряженным магазином, уже слыша раздавшийся за домами, за его спиной, рев моторов.

-- Японцы! - Холодея, полковник обернулся к гранатометчикам, как раз перезаряжавшим свое оружие. - Уходите! "Косые" в тылу!

Ближайший забор разлетелся в щепки, пропуская темно-зеленую громаду танка. Алексей Басов с удивлением увидел знакомый до последнего болтика Т-72Б, бодро промчавшийся по селу. А следом за ним, покачиваясь на узких гусеницах, катилась самоходка "Нона-С". Ее короткий толстый ствол запрокинулся к небу, выбросив струю огня, и через пару секунд на проселок упал первый стадвадцатимилиметровый снаряд. Еще несколько показавшихся из-за домов самоходных орудий в движении открыли беглый огонь, выпуская снаряд за снарядом, а затем лента дороги потонула в пламени, когда две реактивные установки "Град", как от сердца оторванные адмиралом Гареевым, дали полный залп. Выпущенные ими реактивные снаряды с ревом пролетали над селом, разворачиваясь уже на земле огненными цветками, в которых сгорали заживо еще остававшиеся живыми к той секунде японские солдаты.

Рядом с беспомощно растянувшимся посреди улицы полковником затормозил, лязгнув гусеничными траками, МТ-ЛБ, густо облепленный бойцами во "флоре" и сбитых на затылок черных беретах. Сразу трое соскочили с брони, подбежав к раненому офицеру. Несколько крепких рук ухватили Басова, оторвали его от земли. В бедро прямо сквозь намокшую от крови штанину вонзилась тонкая игла, и через секунду боль, заглушенная щедрой дозой эфедрина, отступила. Кто-то склонился над Басовым, которого охватило странное оцепенение, заглянул в лицо полковнику, ободряюще прокричав сквозь грохот выстрелов:

-- Рана ерундовая, братан! Держись! Сейчас отнесем подальше в тыл и все заштопаем! Сделаем, как было!

Навстречу ехала техника, бежали солдаты, а звуки взрывов становились все тише, все реже ухали орудия, перемалывая землю, по которой только что ступала нога чужаков. Обещанная помощь пришла вовремя, и Алексей Басов с чувством выполненного долга потерял сознание.

Москва, Россия - Баренцево море, арктические владения России

16 июня

Изображение на большом экране, занимавшем половину стены кабинета, чуть подрагивало, и очертания полуострова Камчатка казались слега расплывчатыми. Рассеянный взгляд воспаленных глаз Валерия Лыкова скользил вдоль давно знакомой береговой черты, изрезанной множеством мелких бухт, вдавленной внутрь крупными заливами, или, напротив, выдававшейся в стороны похожими на клинки языками мысов. Красный пунктир, рассекавший полуостров по диагонали, резал взгляд, заставляя главу правительства России болезненно морщиться. Линия начиналась чуть севернее поселка Ичинский, затем, немного не доходя Козыревска, круто забирала на север, но, наткнувшись на берега реки Еловка, начинала тянуться на восток, и, обогнув подножье Ключевской сопки, утыкалась в побережье Берингова моря несколькими верстами южнее мыса Сивучий.

Всякий раз, видя на карте эту черту, Лыков нервно сжимал кулаки, рыча от бессильной злобы. По одну ее сторону земля еще оставалась русской, а по другую уже хозяйничал враг, решивший в крайне удачный момент перекроить границы в свою пользу. Премьер-министру было проще сейчас, несмотря на годы, нырнуть под толстую броню Т-62, знакомого до последнего винтика еще с проведенной в горах Афганистана юности, да даже просто повесить на спину автомат и отправиться как можно скорее туда, на край земли, на восток, в окопы. Но вместо этого он оставался здесь, в тиши кремлевского кабинета, и одного его слова было достаточно, чтобы в тех окопах, перепахавших сопки Камчатки, умирали десятками, сотнями простые русские парни, те, для кого слова "родина", "долг", "честь" не были пустым звуком.

В довольно просторном кабинете, ярко освещенном и отлично вентилируемом, царила тишина. Слышалось лишь мерное дыхание людей, не смевших первыми нарушить молчание. Те несколько минут, пока Валерий Лыков рассматривал выученное уже до последней черточки изображение далекой Камчатки, несколько мужчин в военной форме или цивильных костюмах выжидающе глядели на главу правительства, порой переглядываясь с соседями. Но в тот момент, когда Ринат Сейфулин деликатным покашливанием решил напомнить Лыкову, что тот находится вовсе не в одиночестве, дверь кабинета распахнулась.

-- Товарищ маршал! - На пороге возник адъютант, на плечах которого блеснули золотом майорские звезды. - Товарищ маршал, на связи командующий объединенной группировкой на Камчатке!

Лыков, подскочив в своем кресле, отрывисто приказал:

-- В мой кабинет на громкую связь!

-- Есть!

В динамиках, установленных на роскошном полированном столе красного дерева, что-то щелкнуло, пискнуло, и сквозь треск атмосферных помех прозвучал почти неузнаваемый голос вице-адмирала Гареева:

-- Товарищ верховный главнокомандующий, докладываю. Японские войска внезапной атакой взломали линию обороны на восточном участке фронта, частью оттеснив, а частью окружив наши войска. Самый сильный удар пришелся на десантно-штурмовую бригаду полковника Басова. Потери ее батальонов в личном составе достигают сорока-пятидесяти процентов. На его участок обороны противник, судя по всему, стянул большую часть имеющей артиллерии и бронетехники. На разных участках японцы продвинулись на пятнадцать-двадцать километров. Избегая окружения, полковник Басов отвел оставшиеся подразделения к Козыревску, где смог организовать оборону.

Неожиданно доклад отделенного тысячами километров Гареева, каждое слово которого, прежде чем прозвучать под сводами Кремля, преодолевало сложный путь по всей территории страны, от одного ретранслятора к другому, прервал министр экономики и промышленности. Ринат Сейфуллин буквально взорвался, срываясь на крик:

-- Какого черта этот полковник посмел отступить?! Перед кем, перед япошками, которые семьдесят лет уже ни с кем не воюют?! А тут вдруг гоняют наших в хвост и в гриву! Да у них весь боевой опыт - вторая война в Ираке, и то они там за спинами америкнацев отсиживались! Пусть этот Басов соберет в кулак своих бойцов и собственные сопли и контратакует! Где это видано, уступать врагу русскую землю?! Он должен был стоять насмерть!