Адмирал уткнулся лицом в ладони. Никто из находившихся рядом офицеров, зачастую явившихся на командный пункт с передовой, не смел сказать ни слова. Да и нечего было говорить - слова Гареева, какими бы горькими ни казались, являлись истиной.

-- Мы продержимся еще пару дней, если повезет - неделю, - вновь прозвучал гулкий голос командующего. - После этого останется пойти в рукопашную.

-- Если надо - пойдем! - рыкнул командир сводной бригады морской пехоты, распространявший вокруг себя ядреный запах пота и пороховой гари. Его голова была перевязана побуревшим от грязи и крови бинтом, левая рука висела на бандаже, но глаза сверкали яростью. - Ножами, пехотными лопатками, зубами будем грызть! Никто не сдастся и не отступит!

Словно не услышав ничего сказанного, Гареев потер лицо ладонью, негромко промолвив:

-- Предлагаю подумать об эвакуации с полуострова гражданского населения, хотя бы детей и женщин, и раненых, тех, кого можно перевозить. На плаву есть несколько гражданских судов в приличном состоянии, в основном, траулеры и сухогрузы. Починим малый ракетный корабль "Мороз", восстановим поврежденный "Иней", это будет эскорт. Японцы готовы отразить удар извне, но не ждут прорыва блокады изнутри. На нашей стороне окажется эффект внезапности. До Сахалина, пожалуй, нам дойти не дадут, но добраться до Магадана, глядишь, и сумеем. Пусть и не все.

-- Самоубийство! Мы ничего не знаем о силах противника в Охотском море. Что там есть кроме эсминцев? Наверняка, где-то тут их подлодки! Конвой, если удастся его сформировать, потопят у берега!

-- Что на море, что на суше - исход один, вся разница в продолжительности агонии, - хмыкнул адмирал. - Все, товарищи офицеры, вы свободны. Возвращайтесь к своим подразделениям.

Оставшись в одиночестве, Гареев вытащил из стола початую бутылку водки, налил до половины в граненый стакан и залпом опрокинул в себя обжигающую огнем жидкость. Из глаз брызнули слезы, и вице-адмирал привычно занюхал рукавом. Затем взглянул на опустевшую уже на три четверти бутылку, и, подумав немного, убрал ее обратно. Противник, встретив неожиданно ожесточенный отпор и уже утративший преимущество внезапности, выложивший раньше срока все припасенные в рукаве козыри, отступил, подарив защитникам Петропавловска несколько дней. Немного, но уже что-то, и чтобы принять решение, как лучше использовать драгоценную передышку, требовалось сохранять трезвость ума во всех смыслах.

А далеко на севере, на окраинах Усть-Камчатска, небо над которым затянул дым пожаров, устало привалившись к шершавому бетону стены дома, изгрызенной пулями и осколками, сидел полковник Басов. В его голове никаких мыслей не было, совсем. Вокруг воцарилась какая-то суета, солдаты уносили в тыл тела убитых товарищей, помогали добраться до лазарета раненым, собирали разбросанное на земле оружие. Кто-то матерился, кто-то смеялся, счастливый оттого, что бой закончился, а он остался жив.

Рядом матерился сквозь зубы майор Сухов, которому фельдшер без наркоза зашивал разорванную осколком щеку. Им посчастливилось пережить японский артналет, завершившийся так же внезапно, как и начался. Но не все оказались такими везунчиками.

-- Товарищ командир, в строю осталось сто восемьдесят три человека, считая легко раненых, тех, кто в состоянии держать оружие, - докладывал плечистый прапорщик-морпех, на лице которого запеклась кровь и сажа. - Тяжелораненых тридцать девять. Думаю, через сутки никто из них не останется в живых. Медикаментов нет, перевязочных средств почти нет. Пытаясь их лечить, мы просто растягиваем их агонию.

Почти не слышавший его слов сквозь шум в ушах полковник просто лежал, уставившись на небо и поглаживая ствольную коробку лежавшего рядом с ним АКС-74 с опустошенным магазином. Нужно было куда-то идти, командовать теми бойцами, кто пережил очередную мясорубку, но сил на это не осталось, в душе была какая-то пустота, высасывающая все - мысли, чувства, эмоции. Привыкший задумываться над происходящим, Басов понимал, что их смерть, всех, кто еще пытался оборонять поселок, наполовину срытый вражеской артиллерией, неизбежна. Но были и те, кто продолжал бороться вопреки всем обстоятельствам, каждым своим усилием неумолимо меняя ход событий.

Камчатский полуостров, Россия - Черноморское побережье Кавказа, Россия - Москва, Россия

6 июля

На восточном побережье Камчатки царило настоящее лето. Солнце ослепительно сияло на почти безоблачном небе, освещая склоны сопок. Но его лучи почти не проникали сквозь густые кроны деревьев, и под зеленым шатром девственного леса царил неизменный полумрак. Это, а также камуфляжный узор размывали очертания фигуры медленно идущего между деревьями человека, и, когда тот останавливался, настороженно вслушиваясь в долетавшие издалека звуки, человеческая фигура будто распадалась на множество зеленых, коричневых и черных пятен, делаясь узнаваемой лишь когда человек снова начинал двигаться. Осторожно ступая по усыпавшей землю листве и хвое, он двигался туда, где пролегало шоссе. И хотя дорога еще была совершенно не видна сквозь не думавшие редеть заросли, звук множества моторов, то усиливавшийся, то откатывавшийся куда-то к горизонту, не давал поводов для сомнений.

Увлекшись происходящим впереди, офицер Российской Армии Олег Бурцев лишь на мгновение перестал обращать внимание на то, что происходило у него за спиной. Но этих секунд хватило тому, кто умел маскироваться в лесу не хуже самого лейтенанта.

Услышав, а, скорее, даже просто ощутив каким-то шестым чувством шаги у себя за спиной, почувствовав затылком чужой взгляд в упор, Олег не подал виду, продолжая медленно передвигаться по роще. Лишь мимолетом удивился, что японский часовой - а кому тут еще быть, во вражеском тылу - не стреляет и не поднимает тревогу, устроив вместо этого какую-то игру в прятки по-индейски. Пройдя вдоль опушки еще метров двадцать, Бурцев вдруг резко нырнул в сторону, буквально отпрыгнув на несколько метров и прижавшись спиной к основанию ствола старой лиственницы. Тот, кто крался следом, на удивление, и сейчас не стал ни кричать, ни стрелять, вместо этого ускорив шаг и в какой-то момент показав Бурцеву свою спину, обтянутую, кстати, стандартной российской "флорой".

Стащив с плеча автомат, Олег опустил оружие на толстую подушку опавшей хвои, шагнув следом за своим противником и вытягивая из ножен клинок НР-2. бросок вперед - и левая рука обхватывает шею соглядатая, лишая того возможности не то что кричать, а и просто дышать. А правая, сжимавшая боевой нож, отошла назад и уже начала поступательное движение, направляя клинок в подреберье, когда атакованный Бурцевым незнакомец что-то прохрипел, и Олег с удивлением разобрал знакомые слова на "великом и могучем".

Ударом под колени сзади он повалил почти не пытавшегося сопротивляться противника на землю, навалившись сверху сам и держа наготове нож, и лишь после этого прохрипев на ухо прижатому к земле мужчине:

-- Кто такой? Живо отвечай, или здесь останешься!

Дабы простимулировать скорый и честный отчет, Олег коснулся оточенным, будто бритва, лезвием ножа НР-2 шеи незнакомца, чуть ослабив хватку.

-- Младший лейтенант Михаил Фокин, Первая десантно-штурмовая бригада, - прозвучало в ответ, и Бурцев позволил себе расслабиться, но лишь самую малость. - Выходим из окружения.

-- И сколько вас выходит? - насторожившись, уточнил Бурцев.

Вместо ответа за спиной раздался знакомый щелчок предохранителя АК-74, и чей-то голос негромко произнес:

-- На тебя вполне хватит. Ну-ка, встал и нож бросил!

-- Да и нас не мало, - раздалось в стороне, и из зарослей выступил с "калашом" наизготовку Андрей Стешин, взяв на прицел стоявшего над Бурцевым солдата. - Ствол-то опусти, не дури!