Как-то я положил на кормушку голову и лапу курицы. Сороки испугались и надолго исчезли. Пришлось остатки курицы скормить кошкам.

Возле кормушки, в которую я насыпал пригоршню риса и кусочки хлеба, сразу собрались воробьи. Долго судачили, но при мне есть не решались. За зиму отвыкли от человека. Да, видимо, и осенние странствования приучили к осторожности. Но, приезжая из города на дачу, я всегда заставал кормушку пустой — корм бесследно исчезал.

Я уселся у солнечной стороны домика. Здесь было очень тепло, солнце усердно грело. Загляделся на дальние синие горы, отдохнул, задремал. Позади домика, в саду, там, где находилась кормушка, раздались сорочьи голоса. Птицы оживленно переговаривались, иногда выкрикивая что-то совсем по-особенному. Недалеко от домика на столбе тоже сидела сорока, вертелась во все стороны, поглядывала на меня. Наверное, ей очень хотелось присоединиться к компании своих товарок, но что-то мешало. Надо взглянуть — что там происходит возле кормушки? Едва я сделал несколько шагов, как сорока на столбе крикнула, за домиком ей ответила сорочья стая, а когда я выглянул из-за угла, то увидел, как птицы в спешке и панике разлетались в разные стороны от кормушки.

Так вот, оказывается, кто лакомился рисом! Не ожидал я вегетарианских наклонностей у сорок. Впрочем, сейчас, в конце зимы, когда все закрыто снегами и с пищей трудно, не до привередливости.

Но какова сорока на столбе! Неужели была сторожевая? Скорее всего. Иначе — какой ей был резон, голодной, сидеть на столбе? Не была ли сторожевая сорока старой, опытной предводительницей своей стайки, ее матерью или отцом?

В представлении птиц корм принадлежал мне, его приходилось воровать, и поэтому полагалось быть предельно осторожными. Человек опасен!..

Сороки все видят, все замечают, обо всем оповещают жителей поля или леса и особенно тревожатся, когда появляется какой-либо хищник или человек с ружьем. Так было со мною в горах Турайгыр.

Со стороны пустынной Сюгатинской равнины горы Турайгыр совсем голые. Но в одном месте виднеется зеленая полоска, а наверху — синее пятно елового леса. Там ущелье Карагайлы.

Мне давно хочется побывать в этом ущелье, но я не знаю, смогу ли добраться до его начала. Но на этот раз отвилок дороги как будто ведет в нужном направлении, и я медленно взбираюсь на подъем на мотоцикле.

Через полчаса пути все меняется. Вместо голой пустыни — буйство зелени, роскошные травы, кустарники, много цветов. Порхают бабочки, скачут кобылки, жужжат мухи и — никаких следов человека, полная глушь и дикость. Чудесное место! Интересно пройтись по такому ущелью. Но мне не везет. Откуда-то взялись сороки и подняли неистовый крик, ни на минуту не оставляют в покое. Их крики отдаются эхом в каменистом ущелье и кажутся как никогда громкими. Наверное, где-то в зарослях засели их глупые неумелые сорочата. Но зачем они мне, к чему столько шуму! Что же поделаешь, такой сорочий обычай, завидев человека, орать во всю глотку. Испортили мне сороки охоту с фотоаппаратом. Теперь все жители ущелья притаились и спрятались, насторожились.

В густой траве кое-где видны лежки косуль, и, возможно, поэтому здесь мухи очень надоедливые и смелые, не отстают ни на шаг. Привыкли донимать косуль, и вот теперь переключились на меня. Воды в ущелье не видно, и мухам хочется полизать капельки пота. За мной следует целый рой. Они щекочут лицо, лезут под одежду, ничего не боятся, наглы до невероятности. Нет от мух никакого спасения…

Целый час меня сопровождают мухи и сороки. Не видал я таких назойливых птиц и жадных мух. Нет у меня больше терпения, надо возвращаться обратно.

Но в это время раздался легкий гул, шевельнулась трава на склонах ущелья, качнули ветвями кустарники, налетел спасительный ветер и освободил меня от надоедливых насекомых. Но не от сорок. Им ветер нипочем. С легким криком над ущельем поднялись пустельги. Их много, не менее десятка, наверное, целое семейство. Птицы, как и я, рады ветру и, играя, стремительно носятся в воздухе, планируют. Чуть ослабеет ветер — раскрываются белые хвосты, расправляются крылья. Ветер усилится, его подъемная сила увеличится, и хвосты опять складываются, крылья сужаются. Еще сильнее подует ветер — крылья полускладываются, хвосты сжимаются в полоски, планирующая поверхность резко уменьшается.

Я забыл свои невзгоды, карабкаюсь на скалы поближе к птицам и нацеливаю на них фоторужье. А сороки отлично знакомы с кознями человека. Вид ружья, хотя и не настоящего, усиливает их тревогу. Истошные крики еще громче, и гранитные скалы повторяют их многоголосым эхом.

Но пустельги не обращают внимания на сорок и не прекращают чудесную игру с ветром. Они не знакомы с человеком, наслаждаются полетом, ко всему остальному равнодушны, для них прекрасная игра выше всего остального.

Я тороплюсь, щелкаю затвором фотоаппарата и тоже доволен удачей. Кажется, ущелье Карагайлы подарило мне отличные снимки.

Но ветер вскоре стихает. Пустельги рассаживаются по скалам. На меня снова набрасывается рой мух. Зато теперь не обидно возвращаться обратно.

Что-то случилось на берегу Или. Несколько ворон голосят во все горло, волнуются, пикируют на большой куст барбариса. Там, оказывается, сидят две сороки. Зачем вороны на них нападают?

Сороки не дают себя в обиду. Иногда взлетают, отвечают контратакой, пытаются клюнуть надоедливых преследовательниц.

Все птицы, относящиеся к семейству вороновых — вороны, сороки, галки, сойки, клушицы, кедровки, — отличаются незаурядными способностями, и в их поведении иногда можно открыть удивительные черты.

Я иду к кусту барбариса, осматриваю его со всех сторон, а собака по моему приказанию прочесывает его снизу по земле среди густого переплетения стволиков. Нет никого в барбарисе, пусто! Загадка остается нераскрытой.

Вороны начинают бесноваться, я же продолжаю присматриваться. Наконец все выясняется. На лохе сидит молодой вороненок, неуклюжий, глупый, едва держится на ветке, качается, балансирует, раскачиваясь во все стороны. Он, видимо, недавно вылетел из гнезда. Вороны кричат в исступлении. Но только две. Остальные разлетелись. Больше нигде нет воронят. Здесь все на виду, негде им больше прятаться.

Находка порождает сразу несколько вопросов.

Зачем вороны нападали на сорок? От возбуждения или так, на всякий случай, попугать известных проказниц и воровок? Мол, знай, что у нас семейное торжество, наш несмышленыш сегодня вышел в свет, мы начеку.

Почему у заботливых родителей только один вороненок? Неужели сказался голодный год, сухая весна, сухая бесплодная пустыня!

Единственное чадо, оказывается, вызывает усиленную опеку родителей не только у человека…

Вороны очень любопытны и всегда обследуют незнакомые предметы.

Рано утром холод пробрался в палатку, и на одеяло легла роса. Сказывалась осень. Свежий прохладный воздух располагал ко сну. А птицы уже пробудились. С реки донеслись крики галок. Они закончили свой, как всегда совместный, ночлег на голой косе посередине реки. Над самой палаткой раздался шум: пролетела стая скворцов. Они тоже проснулись. В тугаях стали перекликаться фазаны. Закаркали вороны. Тоненьким голоском запела тугайная синичка. Громкую перекличку затеяли сороки, обсуждая какое-то событие.

Заря все больше и больше разгоралась, и в палатке стало совсем светло. Симфония природы продолжалась. Послышались странные и мерные поскрипывания. Я не выдержал, выскочил из палатки. Невысоко над землею величаво плыли три пеликана. Тяжелые птицы, размахивая крыльями, скрипели перьями. Потом сзади палатки раздался легкий шорох, кто-то неторопливо пробирался через заросли сухой травы и кустарников. Шорох неожиданно прервался громким хлопанием крыльев и негодующим криком перепуганного фазана.

Но вот с берега реки, почти рядом, донесся необычный звук. Он то затихал, то становился громче: что-то резко и тонко позвякивало о камни.