На одном выступе скалы видно что-то мохнатое и серое. Да это же гнездо черного грифа! Будто в подтверждение моей догадки оттуда срывается большая черная птица и, степенно планируя, уносится вдаль.

К гнезду подобраться нелегко. Но цель близка, несколько рывков, и я рассматриваю птенца. Тело его покрыто нежным темным пухом, из которого кое-где торчат голубые пеньки будущих перьев. Большая голова птенца совсем голая, морщинистая, кажется старческой. Большие глаза открыты, взгляд их удивительно выразительный, страдальческий и горестный. Ритмично на них набегает прозрачное голубое веко. Грифенок неподвижен, но его тело от волнения вздымается из-за прерывистого и глубокого дыхания.

После того как сделано несколько фотографий, начинаю осматривать гнездо. Оно большое, метра полтора в диаметре и около метра высотой, сложено из множества мелких саксаульных веток, переплетенных между собою, сверху плоское и совершенно ровное. По остаткам пищи деловито ползают муравьи тетрамориумы. На совершенно голых скалах они основали свой муравейник и питаются объедками со стола птицы-великана. Добыча неплоха, только что они будут есть, когда грифенок вырастет и покинет гнездо?

Крупные мухи, наглые и назойливые, ползают по гнезду. Они тоже нашли здесь поживу. Над самой головой птенца крутятся мелкие кровососущие мушки, мушки-слезоедки и еще неизвестно какие. Они — мучители беспомощного грифенка, и он кротко сносит их истязания, как неизбежное зло.

И еще находка!

На теле птенца среди нежного пуха резвятся какие-то необыкновенные серые мушки. Они ловко бегают и гоняются друг за другом, ведут себя так, будто грифенок для них самая привычная стихия.

Кто бы это мог быть? Я не знаю у птиц подобных паразитов. Но поймать мушек невозможно. Для этого надо побеспокоить грифенка, а как это сделать, если глаза беззащитного птенца выражают такое страдание. И я сдаюсь, прекращаю охоту за юркими мушками, а потом весь обратный путь к биваку раскаиваюсь и укоряю себя: ведь мушки, наверное, неизвестны науке, и простительно ли так легко поддаваться чувству жалости.

Наконец я наверху, на голой пустыне, шагаю через мелкие овражки, голодный и усталый, спешу к машине. Солнце жжет немилосердно, и галька, покрывающая пустыню, накалилась, как на сковороде. Далеко над горами светятся белые облака. Там сейчас хорошо, тень, прохлада. Хоть бы они приплыли сюда и бросили на землю спасительную тень. И она, такая долгожданная, приходит, когда я, уже пообедав, лежу под тентом, предаваясь воспоминаниям о своем походе.

Небо затягивается серой пеленой. На нем появляются тучи. Они сгущаются все больше и больше. Послышались далекие раскаты грома. Потом началось!..

Налетел ураган, крупные капли дождя застучали по машине. Посыпался град. Блеск молний, свист ветра и шум дождя продолжались около часа. Под палаткой захлюпала вода. Сильно похолодало. Каково сейчас там бедному грифенку?

Потом, когда странные черные тучи, украшенные снизу округлыми волнами, ушли на восток, громче зашумела река, звонче затокал козодой, послышался шум моторов очень далеко идущих машин. Во влажном воздухе хорошо разносятся звуки, и я только сейчас понял, почему в пустыне, в сухом горячем воздухе, царит такая удивительная тишина. Он глушит звуки.

Но какие контрасты! Недавно я страдал от жары и сухости, а теперь, надев на себя все, что мог, едва не стучу от холода зубами. Далеко в пустыне за каньонами появилась длинная белая полоса. Стали белыми и несколько одиночных горок. Странное превращение, как его я сразу не заметил. Я хорошо помню, эти горки были черными. Догадался: там прошла полоса такого густого града, что покрыла землю толстым слоем. Только к сумеркам, когда перед закатом выглянуло солнце, белая полоса постепенно исчезла. Громада туч ушла к горизонту. Далекие вспышки молний слегка озаряли ее. Теперь где-то очень далеко, так же, как и здесь, она с шумом поливает дождем сухую и горячую землю пустыни.

Я спустился по ущелью усталый, голодный после долгого похода по скалистым горам Чулактау. Припекало солнце. Сухая жесткая трава шуршала под подошвами ботинок, царапала ноги. На скалах кричали кеклики. В воздухе носились большие голубые стрекозы. Где-то высоко чудесными гортанными голосами перекликались пустынные вороны. Неожиданно за поворотом ущелья открылась широкая полянка со старыми развалинами сложенного из камней жилища скотоводов. Всюду виднелись холмики нор песчанок. Земля здесь была оголена грызунами. Но хозяева нор не встретили меня, как всегда, многоголосым посвистом. Они или вымерли, или покинули насиженные места.

Развалины домов, вымершая колония песчанок, глубокая тишина придавали этому месту оттенок полного запустения и дикости.

Но вдруг раздался громкий шум, и всюду вокруг один за другим поднялись облачка пыли, и из каждого стали вылетать горные куропатки-кеклики. Отлетев недалеко, птицы расселись по склону горы и молча, вытянув головы, помчались кверху. Как ловко они притаились!

В тишине пустынных гор неожиданный взлет стаи птиц заставил вздрогнуть, сильнее забиться сердце.

На полянке вся земля оказалась истоптанной следами птичьих лапок. Здесь, оказывается, находилось излюбленное место для купания в пыли.

Когда все затихло, совсем рядом со мною из норы песчанки, подняв столб пыли, будто из жерла пушки, стремительно выскочила еще одна куропатка и с шумом помчалась догонять свою стаю.

Как она забралась в нору, и зачем ей это понадобилось? Может быть, ради любопытства?

Кекликов много в горах пустыни, и в каждом путешествии они встречаются. Но такую забавную куропатку я увидал впервые.

У кекликов масса врагов. Достается им прежде всего от любителей пострелять, от многочисленных четвероногих и пернатых хищников. Как-то я остановился возле ручья в ущелье Чулак-Джигде. Здесь вся дорога истоптана крестиками птичьих следов. Сюда приходили на водопой кеклики. Сегодня утром они подошли к ручью тихо, напились и, стараясь не шуметь, пригнувшись к земле, один за другим помчались по скалам в горы.

На скалистой вершине они задержались, прижались к земле, замерли. Над птицами стала кружиться пустельга. Она долго трепетала в воздухе, не двигаясь с места, а потом ринулась на одного кеклика. Раздался громкий крик, и куропатка подпрыгнула в воздух, навстречу хищнику, намереваясь отразить его атаку ударом клюва.

Нападение не удалось.

Вновь пустельга затрепетала над добычей, опять бросилась вниз и снова встретила решительный отпор.

И так несколько раз.

Пустельга — небольшая хищная птица. Обычно она питается крупными насекомыми, пробавляется мышами, мелкими птицами. А тут кеклики…

Зачем ей понадобилось нападать на них? Может быть, ради забавы? Или ранее, когда кеклики были совсем крошечными, пустельга не раз нападала на них, беззащитных. А теперь вот вспомнила и принялась за старое.

После долгих пасмурных дней пришла звездная ночь, и к утру ударил мороз. Лес нарядился в иней, побелел. По горной реке Чилик пошла шуга. Льдинки тихо шелестели и, ударяясь о скалистые берега, крутились хороводом. В лесу над теплой протокой повис туман, и ветви, свисающие над берегами, оделись сверкающими алмазами ледяных кристаллов.

Я бреду вдоль Теплой протоки, продираюсь сквозь колючие заросли, где можно, прыгаю на галечниковый берег, обходя мокрые места по камням. Мне очень хотелось заснять водяную курочку-пастушку. Сейчас они все здесь. Но курочки очень осторожны, завидев человека издали, согнувшись, убегают, а потом внезапно ныряют в прибрежные заросли. У каждой курочки — свой участок, свои владения, каждая знает свое место, на чужое не идет, и получается, будто меня, непрошеного посетителя этого тихого местечка, провожают друг к другу курочки.

Нет, видимо, не будет удачной моя охота с фотоаппаратом. Но мне неожиданно везет. В том месте, где через протоку от егерского поста проложены хлипкие мостки, на мелководье ковыряется курочка и не обращает на меня никакого внимания, будто меня и нет, а на свете только она одна, сама по себе, маленькая царевна проточки. Я щелкаю затвором фотоаппарата, курочка очень занята, хватает клювом зеленые водоросли, полощет их, как хозяйка белье, вытряхивая из них всякую мелкую живность, личинок водных насекомых. Но когда я, увлекшись преследованием своей добычи, делаю неосторожное и резкое движение, курочка ныряет в кусты, но будто так, сама по себе и вовсе не из-за меня. И потом вскоре снова появляется.