– Мир тебе, сын мой. – Миронос перекрестил пленника правой рукой, со сложенными крестом пальцами. – Ты говоришь, что брат Иаков сбился с пути истинного, стал на сторону дьявола и собрался искать запретную комнату? Он послал тебя сюда, выкрасть карту захоронения бесовской книги?

– Нет, все не так, – быстро заговорил Грэм. – В священном писании сказано, что нужно уничтожить книгу сатаны. Отец Иаков послал меня просить вашего благословения.

Миронос брезгливо отстранился от узника и взглянул на монаха. Тот еще ниже опустил голову и сделал шаг назад.

– Тобой владеет дьявол! – резко сказал Миронос. – Этот Иаков – сатана, мерзкий еретик! Я слышал, что он призывает божьих людей отречься от власти Мироноса во славу бога! Но скажи мне, как простые люди смогут общаться с богом, если они не умеют разговаривать между собой? Библия Мироноса скрепляет всех в единую божью силу, способную противостоять напору сатанинского мира. Великий Миронос был послан к людям богом. Как можно противиться ему? – он поднял руки, вопрошая у высших сил.

– Нет! Все не так! Я…

Глухой удар в солнечное сплетение остановил слова в горле пленника. Монах, потирая руку, отступил назад. Первосвященник прорычал:

– Кто еще в Подгорской церкви отрекся от Мироноса и стал на службу сатаны?.. Говори!

Панголин сглотнул кровавый комок.

– Святейший Миронос, в Подгоре только верные служители Церкви.

– Ты не искренен в святой исповеди! Дьявол в тебе говорит со мной…

– Но, великий…

Его опять грубо прервал удар в живот. Грэм скорчился от боли, из глаз потекли слезы.

«Это какая-то ошибка, – думал он. – Почему Миронос не верит? Почему называет отца Иакова сатаной? Ведь это не так!..»

– Закончим, – вставая, сказал Миронос. – Молись сын мой.

Он перекрестил пленника и развернулся к выходу. Монахи мгновенно прижались к стенкам давая пройти массивному телу в узкий коридор. Стул исчез, так же как и появился.

Круглое лицо Мироноса не выдавало никаких признаков раздумья или обеспокоенности. Маленькие глазки светились радостью и спокойствием, присущим людям, уверенным в неизбежности грядущих событий. И как бы самому себе, не поворачивая головы в сторону идущего чуть позади монаха в черной рясе с красной каймой, он проговорил нараспев:

– Панголина пока придержим, он может понадобиться. Побеседуй с ним еще, брат Филипп. После заберешь к себе в башню: если дьявол нашел дорогу к сердцу один раз, то найдет и еще раз. Его нельзя выпускать. Он слишком верен этому отступнику… Да, Иаков становится опасен. Дернул его нечистый вспомнить о книге… Подготовь записи к его отлучению. Казнишь публично. Надо показать, что сатана может похитить душу любого, даже священника.

– Святейший, – кланяясь, сказал монах и еле заметно улыбнулся.

– Как дела в твоей лаборатории? – спросил Миронос, слегка заинтересованным тоном, выделив слово «твоей». – Мы не молодеем. Скорее, брат Филипп. Люди платят не за то, чтобы их превращали в мутантов. Прости Господи грехи наши, – он бросил быстрый взгляд в потолок и перекрестился.

– Делаю что могу. – Монах тоже перекрестился и поклонился. – Видны явные улучшения качеств испытуемых, но пока нестабильны и не точны. Не хватает слезы для опытов.

– Да-да-да. Одна и та же песня.

– Но святейший…

– А что если начать использовать сбереженный мут святых мужей? – спросил Миронос.

– Но они заплатили за сохранность. И это супротивится закону божьему…

– Ну-ну, Филипп. Я – закон божий. Через меня говорит сам бог! И ведь никто не узнает. Вот скажи, зачем нам новый Миронос Шамгун? Разве мало он натворил в свое время?.. Занимайся. Да хранит тебя Господь.

Монах поклонился.

– Ваша воля свята.

Они подошли к выходу. Филипп, наклонив голову, открыл дверь и замер в ожидании. Миронос развернулся к нему, быстро перекрестил и вышел, не сказав больше ни слова.

– Лицом к стене! – скомандовал солдат.

Грэм уперся лбом в холодный камень и замер в ожидании, втянув носом запах плесени, обильно покрывающей скользкие стены.

Наступило время завтрака. Обеда тут не было вовсе, а ужин ничем не отличался от утреннего рациона: в меню была только каша и затхлая вода с болотным привкусом. Кормили так, чтобы пленник не умер с голоду, потому что дальнейшая судьба была туманна, и переводить продукты на будущего мертвеца бессмысленно. Грэму вообще давали половину нормы. Голод и жажда преследовали круглые сутки, хоть жуй мох и облизывай камни.

– Спасибо, Господи, за хлеб насущный, – прошептал охотник и перекрестился, услышав, как сквозь решетку просунули миску с прилипшим ко дну желтым комком.

– Ешь, панголин, – сказал надзиратель, ставя рядом кружку с водой. – Я чуть не забыл. Гляди не обоссысь, – рассмеялся он и вылил половину кружки на пол.

– Спасибо, Господи, за воду живительную.

Широкоплечий солдат шмыгнул кривым распухшим носом и пошел к следующей камере. Только тогда Грэм приблизился к еде, на которую уже нацелились два больших таракана. Они с досадой отскочили в сторону и скрылись в тени. Панголин сделал несколько жадных глотков воды и принялся руками запихивать в рот гороховую кашу – холодная, пресная, хрустящая на зубах мелкими камешками и недоваренными зернами, она безжизненно падала в желудок, принося холод и неудобство. Грэм проглотил несколько больших кусков серо-зеленой массы и запил мутной водой. После тщательно вычистил блестящую миску пальцем и облизал.

Скорее всего, это остатки ужина солдат. Возможно, сдобренная кусочками тушеной курочки или оленины и острой, ароматной подливой, горячая каша имела бы другой вкус… Но выбирать не приходилось.

Голод постепенно отступал, гонимый теплом, разгорающимся в животе. Грэм, как всегда, первый просунул сквозь решетку миску с кружкой и отошел к дальней стене. Здесь были почти не слышны жадно чавкающие, вылизывающие металлические миски звуки. Он перекрестился, сел на колени и коснулся лбом холодного пола.

– О, Господи, я благодарю Тебя за ниспосланные мне испытания. Я смиренно принимаю их и верю, что Ты любишь меня и никогда не оставишь.

Гнетущие мысли уходили в холодный камень. В голове становилось тихо и спокойно. Чувство блаженства и единения со всем миром охватили охотника. Исчезла боль, исчезла камера, исчезли напряженные тюремные шорохи, исчез он сам, растворившись в черном безмолвии. Время остановилось.

Перед глазами возник отец Иаков, склонившийся над листом пергамента: «Вот тут… Где-то в этом месте есть пещера, – он ткнул длинным пальцем, похожим на ветку, в край карты. – Святое писание говорит, что там покоится проклятая книга сатаны. Дьявол книг не пишет, книги пишет человек!.. Отыщи ее и принеси мне. Я хочу знать, что в ней».

Седой старик поднял голову и глянул прямо в глаза, так глубоко, что схватил душу, но не болезненно, а сильно, по-мужски, как воин. Да, сейчас он походил больше на воина, чем на священника. Он продолжил: «Грэм, я знаю, что ты достоин этой святой миссии… Ты уже готов!.. Я вижу тебя – вершителя наказа великого Мироноса!.. Мой мальчик…» Губы старика расплылись в умиленной улыбке, и он вновь стал самим собой: длинные волосы аккуратно собраны в тонкий хвост, белая борода, свисающая неровными лохмотьями, смеющиеся голубые глаза под густыми бровями и крючковатый птичий нос. Таким его видел Грэм всегда, и в тот день, когда старик нашел его на улице, и сейчас отец Иаков смотрел прямо в глаза. От него исходило тепло и счастье, которым он с удовольствием делился с каждым.

«Ступай, сын мой, в Мироград и проси благословения Мироноса, – сказал священник. – Я буду молиться за тебя. Будь верен богу и поступай так, как велит сердце, ибо через него говорит с тобой создатель. Благословляю тебя в нелегкий путь. Да пребудет с тобой Миронос!»

Сейчас эта карта, нарисованная настоятелем по памяти, ясно проявилась в голове – во всех подробностях и цвете, будто лежала перед глазами. Неистовое стремление двинуться к цели овладело панголином…