– А ты не мог бы чесать свой нос, когда я гляжу на тебя?!

– Делать все надо естественно, чтобы никто не понял. Я показал дважды! А ты… просрал все деньги!..

– Ну, извини!.. Хватит уже. Отыграемся!..

– Ладно… С тебя пиво.

– Ха!.. Подбросим пальцы!..

Солдаты прошли мимо. Панголин выдохнул горячий воздух – отлегло, отпустило зябкое покрывало страха.

Мужчины подошли к одинокому охраннику и заговорили о чем-то. Грэм подтянулся и выглянул, пересиливая дрожь в руках. Похоже, им было что обсудить: они оживленно жестикулировали и негромко посмеивались.

Руки ныли от усталости и начинали неметь. Сейчас никак нельзя показываться. Охотник беспомощно повис. Попробовал нашарить ногами уступы или щели между кирпичами – тщетно! Ноги скользили по сырой стене, не давая ни малейшей надежды на отдых. Через минуту руки уже казались чужими, а пальцы налились расплавленным огненным металлом. Безвыходность положения толкала к отчаянным действиям. Сейчас! Он отпустил правую руку – кровь прилила к исцарапанной ладони – залез в карман, лихорадочно нащупал камешек, размахнулся и… Левая рука предательски скользнула по холодному камню. Злость и отчаяние ударили в голову. Все – конец! Царапая локти о стену, неудавшийся беглец исчез в пугающей черноте. Ноги врезались в каменный пол, пробивая тонкий пласт сырой соломы, ступни обожгла боль.

«Цел!» – мысль догнала уже внизу.

Лежа на спине, Грэм пошевелил ногами: все в порядке. Разжал ладонь – камень выкатился и исчез в складках черноты. Прислушался – тихо. Привыкнув к темноте, поднялся. В полукруглой стене нарисовался чуть подсвеченный проем. Оттуда вырывались порывистые завывания ветра и непонятные шорохи, идущие из глубины. Двери не было, и панголин осторожно ступил внутрь узкого каменного коридора – в теплый затхлый смрад.

Божий завет из Библии Мироноса

Я Миронос – Господь Бог твой, да не будет у тебя других богов.

Не делай себе идолов и не служи им.

Не говори имя Господа Бога, если не нужно.

Отдавай короткое время три раза в день Господу Богу.

Почитай отца и мать твоих.

Не убивай праведных людей.

Помогай искоренять ересь и невежество.

Не бери в руки древние богатства.

Не кради.

Не говори неправду о других.

Не желай ничего чужого…

– Бежал?.. Бежал?! Как?! – голос Филиппа прогремел в сводах приемной главного чистильщика в восточной части храма.

– Мы… мы поймали двух беглецов. Они уже все рассказали. Панголин убил двух охранников и выпустил этих… Больше они его не видели, – промямлил сержант. – Мы обыскали все.

Черный цвет комнаты пугал солдата, громоздкие шкафы у стен нависали словно великаны, готовые раздавить в любую секунду, массивный стол казался дыбой, а высокое кресло – троном сатаны.

– Всех поднять! Искать! Он может быть еще тут!.. Остальных – в город! Ворота закрыть!

– Уже распорядились…

– Бежал… Этих двоих сейчас же к дознавателю – пусть выбьет из них все.

– Слушаюсь.

– Прочь!

Сержант задом открыл дверь и мгновенно исчез.

Филипп зарычал и ударил кулаком по столу.

– Он отправится в Подгор, предупредить Иакова.

В дальнем углу приемной в громоздком шкафу был потайной ход с множеством смотровых глазков, ведущий в лабораторию, канцелярию и в покои Мироноса. Филипп снял фонарь со стены и исчез за секретной дверью. Он быстро прошел по узкому душному туннелю, на перекрестке повернул направо и, остановившись у стены, погасил свет. Как же ему нравилось наблюдать за людьми, не знающими, что их видят, когда они думают, что в безопасности, что одни. В такие минуты воспитание, гордость, достоинство – все исчезает, остается голый человек: вялый, порочный, грязный – ленивое животное. Филипп чувствовал себя чуть ли не богом, наблюдающим за грешными душами, проявляющимися сквозь бренные тела.

В кромешной тьме он нащупал смотровой глазок и повернул заслонку – яркий луч прорезал тьму: Миронос не спал, он стоял у окна в длинной ночной рубахе и почесывал в паху. В просторной кровати-шатре, среди вороха подушек и одеял нежилась молодая девушка. Монах дернул за шнурок и где-то в глубине комнат раздался приглушенный звон колокола.

– Входи, Филипп, я уже все знаю.

Главный чистильщик слегка изумился скорой осведомленности Мироноса, но не подал вида: он сейчас сам все расскажет.

– Святейший… – монах поклонился.

– Ты удивлен?

– Нисколько, великий Миронос. Провидение в вашей власти.

– Ладно… Я просто смотрел в окно и увидел эту суету внизу… хотя ты прав – это Бог заставил меня подойти к окну.

– Несомненно.

– Филипп, это твоя проблема, и ты ее решишь.

– Слушаюсь, Святейший. Я прошу дозволения отправиться в Подгор…

– Мы уже это обсуждали. Еретикам не место в Божьих Землях!

Филипп поклонился.

– С вашего позволения.

– Иди-иди, скорее.

Дверь беззвучно закрылась за монахом.

Грэм вошел в узкий коридор – грубый камень поблескивал сыростью в отсветах лампы, бросающей рваный свет из-за угла – завернул за угол и оцепенел от страха: за поворотом стоял огромный муталюд-волколак – устойчивая форма мутации человека мутом собаки или волка.

– Стой! – рявкнул монстр и схватился за рукоятку меча.

Панголин и не думал шевелиться: кровь в жилах застыла, скованная льдом ужаса.

«Я в аду!» – подумал он, разглядывая чудовище.

Полупес или полуволк – сразу разобрать было сложно, но скорее волк: острые уши, серая вытянутая морда, белый нос – почти человеческий – слегка выдавался вперед над нитками черных губ. Левую сторону рассекал кривой розовый шрам, оголяя клыки и придавая оскалу вид ухмылки. Все тело покрывала серая лоснящаяся шерсть, местами засеянная колтунами. Грязные рваные штаны такого же цвета сливались с общим окрасом и не сразу бросались в глаза. Если бы на поясе не висел кожаный ремень с сумкой и коротким мечом, то можно было бы принять его за большую собаку, стоящую на задних лапах.

Он понюхал воздух, широко раздувая ноздри, затем приоткрыл пасть, вывалил на сторону язык и часто задышал.

– Хозяин! Хозяин! – после паузы пролаял муталюд, не спуская с Грэма острого взгляда. – Ноовенькиий, – провыл он и снова вывалил язык – с кончика стекла капля слюны и на длинной ниточке сползла на пол.

– Среди ночи?.. Что за говно!.. Тащи сюда, вши тебя раздери! – отозвался темный коридор.

– Иди вперед, – гавкнул муталюд и попятился, источая запах псины.

«Все-таки собака», – решил Грэм и послушно зашагал.

Коридор здесь расширялся и был хорошо освещен масляными лампами – яркий свет заставил зажмуриться – они висели под потолком и коптили черными струями дыма. По обе стороны в стенах виднелись проемы комнат. Из них вылетал храп, свист, какая-то возня с недовольным бурчанием, сочился затхлый теплый воздух и, сливаясь со смрадом из глубины катакомб, устремлялся наружу. Дверей не было, но на стесанных камнях висели остатки петель. Панголин попытался заглянуть вовнутрь, но там царила полнейшая мгла. У последней комнаты волколак остановился. В отличие от остальных, у этой была дверь. Она была чуть приоткрыта и выпускала в коридор толстую полосу мерцающего желтоватого света и запах лука.

– Заходи, ебна! – зажигая лампу, скомандовал огненно-рыжий широкоплечий мужчина. – Я – Визор – главный здесь, чтоб тебя! – объявил он, садясь в кресло за массивным столом.

Грэм вошел. В разрастающемся пламени светильника комната постепенно прояснялась, увеличивалась и наливалась красками, растворяя мглу. Краем глаза охотник уловил какое-то движение у шкафа. Он резко обернулся, но там никого не было, только слегка пританцовывали легкие тени.

Визор извлек из-под стола толстую книгу, качнулся на стуле, потянулся, выпятив грудь – грубая кожа брони затрещала – и широко раскрыв рот с гнилыми зубами, громко зевнул. Кулачищами покрутил в глазах и, откинувшись на спинку, уставился на панголина.