Вернулась домой, пожаловалась отцу, обсуждающему в тот момент за бутылочкой виски мировую политику с нашим соседом Саймоном Стоксом. Мужчины живо подорвались с места и прихватив крикетные биты умотались в сторону площадки.

Мама укоризненно глянула на меня.

Я-то что?

Я не при чем вообще!

И вообще, может они в крикет играть пошли?

В десять вечера приехал муж.

С цветами и коробкой любимых тещиных конфет. Мама заулыбалась и бодро выпихнула меня из дома вместе со всеми моими чемоданами.

Подкидыш уже пристегивал Дадли ремнями безопасности.

Ладно, будем считать, что мои извинения за то, что подумала невесть что про родного мужа, приняты.

Ну откуда мне было знать, что он придумал то же самое, что и я. Только не про церковный хор, а про секцию бокса?!!!

А мне чего конфет не купил?

Знаешь, бывают такие вкусные, с персиковой начинкой. Муж только хмыкнул.

====== Проблемное наименование ======

Этот невидимый мальчишка не может не приносить проблем.

Вот с тех самых пор, как его подкинули. Честно.

Это же с ума сойти!

Вот и опять. Забираю Дадличку из школы и слышу от него:

- Мам, я сегодня у школьного психолога был. Она сказала Гарри имя можно дать.

- Какому Гарри? – Не понимаю я всю глубину проблемы, размышляя о том, как там негодник в своей секции бокса. Синяк-то у него от того, что стоял, разинув рот, тренера слушал, а тот демонстрировал серию ударов по воздуху. То-то удивился, наверное, бедолага, когда воздух в ответ ойкнул. Ну да пусть спасибо скажет, что сдачи не дал. Мне Вернон долго припоминал эпично-катастрофические последствия просмотра “Супермена”.

- Ну, невидимому мальчику. – Недолго думает и приводит еще несколько синонимов, чтобы мама поняла уже, – паршивцу, гаденышу, мальчишке, Грегуару. Ну, мама! Ну, моему брату же!

Я обмерла. Потом попыталась успокоиться и собраться с мыслями. Усадила своего малыша на ближайший заборчик и присела так, чтобы оказаться с ним на одном уровне:

- А что еще сказала психолог?

Дадличек нахмурился, уморительно серьезно пытаясь воспроизвести не только слова, но и выражение лица неизвестной мне женщины:

- Не надо бояться дать имя невидимому другу.

Ох ты ж, гм.

- Радость мамочкина, а как ты вообще попал к этой тетеньке в кабинет?

Мой карапуз теперь обезьянничает папочку, всплескивая короткими пухлыми ручонками:

- МаТу! – младенческая привычка сокращать мое имя. Догадайтесь, это сокращение от какого обращения? Я уже говорила, что от паршивца одни неприятности? – Ну ты сама разрешила!

Точно. Подписывала разрешение на стандартные тесты у детского психолога. Поди откажись – он же выявляет случаи насилия в семье. Скажешь нет, обретешь проблем по самые гланды с Детским сервисом.

Но зато теперь вот, кажется, мы обрели проблемы с психологом. Что она подумала о нашей семье, услышав бред про невидимого мальчика? Эх, Дадли! И ведь объясняю, объясняю, что при посторонних о брате разговаривать нельзя. Нельзя даже смотреть в его сторону!

Пятый год же уже ребенку! Мальчишка, который паршивец, в его возрасте очень хорошо знал, кому и что сказать, чтобы получить желанную конфету. И когда чужие в доме гостили, научился уходить либо в сад, либо в свою каморку.

А правда, как так получилось, что серую приблудную кошку мы окрестили быстро, а у пацана до сих пор только какие-то обзывалки? На кличку условно похоже только мое “Маугли”.

На ужине, рассказывая мужу о приваливших проблемах, опять подняла этот вопрос. Еще и удивилась, что в списке “обзывалок” у Дадлички оказался Грегуар какой-то.

Мой бесчувственный бегемот пожал плечами и сказал ужасную вещь, от которой меня словно изморозь покрыла:

- Так ты ж его Грегуаром и звала. Дурацкое имя, я тебе и тогда говорил. Я всегда сокращал до Грега. Но вообще мне больше нравилось, когда ты его Чарли называла, в честь принца.

- Я называла его Чарли? Когда?

- Да всю дорогу. До самого того момента, пока мне ножи в зад не прилетели.

- Ножи? В зад? – Тут я вспомнила фотки. А, вот он о чем. Я тогда так испугалась, что от шока сама же поверила в то вранье, которое выдумала для полиции. А потом ошарашенно разглядывала проявленные снимки и слушала Вернона, как в первый раз, словно это не со мной было.

- А потом я его Грегуаром звать начала?

- Да, через месяц примерно. А весь месяц злилась на него и вообще по имени не обращалась.

Захотелось заплакать, жалея себя и подкидыша. Ножами он явно несознательно управлял. Целил-то в тортик.

Вот только я совершенно не помнила ни процесс выбора имени, ни как обращалась к мальчишке “Чарли” или хотя бы “Грегуар”. Нормальное имя, что Вернону не нравится?

- А когда я перестала его “Грег” называть?

- Да как Дидиккинс в школу пошел. Вернулась от Фигг вся встрепанная, лицо бледное. “Воняет там,” – говоришь, а сама ну прямо не своя. Я не стал допытываться. Неужели не помнишь? Там еще в дверь кто-то звонил, я подошел, а уже нет никого. Еще подумал, что ты обычно не в состоянии так быстро коммивояжеров выпроводить. Все время ведь с ними в дискуссию вступаешь, когда нужно просто резко и неожиданно дверь закрывать. Чтоб нос на двери остался.

- Ага, чтоб иск получить. Потому я и не люблю, когда ты дверь открываешь.

- Хм.

- Я совсем этого не помню. Ты хоть понимаешь, что это может значить?

- Что те, кто подбросил нам мальчишку – рядом. Наблюдают.

- И никогда никуда не уходили.

- Эксперимент ставят, ссссук...

- Вернон! Не при детях.

Дети сидели притихшие. И если Ди-ди просто хлопал глазенками, то подкидыш выглядел изрядно ошарашенным.

- Я пирожное есть не хотел. У Фигг. В тот день. Оно горчило. А она заставляла. Пришла мама Туни и сказала, что мы больше в тот дом не пойдем. А потом мы пошли, а она меня по имени не называла никогда. А Фигг меня называет Гарри.

- Гадкое, простонародное имя. Чарли куда лучше. Или хоть Грег. – Поджала я губы. Не хватало еще, чтобы чокнутая старуха давала имя моему подкидышу. Вот ей подбросят, тогда и пусть именует, как хочет.

- Мне нравится Чарли. Можно, меня так теперь всегда будут звать?

- Парень, ты слышал, о чем мы только что говорили? Не хочу тебя пугать, но выходит все так, что в любой момент мы забудем этот разговор. Понимаешь?

В глазах мальчишек тут же блеснули слезы. У Чарли – от огорчения, у Дадлички – из солидарности. Он у меня такой чувствительный и отзывчивый мальчик!

Я тоже сидела на слезах. Защитить нас было совершенно некому.

Вернон ушел куда-то на ночь глядя, хлопнув дверью.

Чарли попытался гипнотизировать взглядом ножи, получил по макушке, ложку (для более безопасных экспериментов) и направляющий в гостинную профилактический поджопник.

Дидиккинс в приказном порядке был отправлен спать.

Мы смотрели на ложку.

Думали.

Думали.

И придумали.

По крайней мере, я придумала.

В смысле, я не придумала ничего лучше, чем позвонить Эрни.

И пусть только попробует что-то у меня стырить, клептоман чертов!

Эрни приехал, потаращил глаза. Согласился, что проблема не тривиальная. И сделал естественный для него вывод – надо пыхнуть.

Я сказала: “Нет”.

Но была послана.

Эрни пыхнул. Впал в нирвану. И заявил, что мальчика видит.

Я уточнила – того ли он видит мальчика? И что было в косяке?

В ответ была послана.

После чего Эрни разложил иголки по журнальному столику, пошаманил над краской, уверенным движением подгреб к себе мелкого и мрачным готическим шрифтом выбил ему на левой руке татушку: Чарльз Вернон Дурсль.

- Потому что если не помнишь, как зовут вещь, ее надо надписать. С мальчиками то же самое, – пояснил мне Эрни в процессе работы.

Я материлась на его креатив, но творить не мешала.

Нанесение татухи – дело не быстрое. Я сидела, ходила, волновалась за мужа, костерила Эрни, припоминая ему ворованные запонки (в ответ добилась только пафосного: “Молчи, мелочная женщина”, произнесенного сквозь зубы и новый косяк).