позавтракать.

Очевидно, Дейзи подготовилась, и завтрак уже ждал их. Менее чем через пять

минут, она зашла в комнату, излучая радость. Но она выглядела не счастливее женщины,

развалившейся на куче подушек, завернутой в махровый халат своего мужа, и

самодовольно улыбавшейся.

Когда Дейзи тихо закрыла за собой дверь, Дерек стал кормить Карен кусочками

бекона, а она начисто вылизывала его пальцы после каждого кусочка.

- У меня есть кое-что, что я хочу тебе показать, - сказала Карен, когда они

закончили свой завтрак. Дерек оставил поднос.

- Хорошо, хорошо, - он слегка раздвинул лацканы халата, чтобы лучше видеть ее

наготу.

- Не это, - сказала она, больно шлепая его по жаждущей руке, отодвигая от своей

груди.- Это что-то в студии.

- Ты держишь это место под замком.

-Творческие люди очень чувствительны к тому, что их работы могут увидеть до

того, как они не завершены, - важно сказала она.

Он улыбнулся, думая, что она выглядит восхитительно в его халате, пахнущая

мылом и женственностью.

- Но ты мне хочешь что-то показать? Я горд.

- Это должен был быть сюрприз, но я не могу ждать.

- Тогда пойдем.

Они вместе поднялись по лестнице, и она впустила его. Идя прямо к накрытому

блоку, стоящему в середине стола, она стянула ткань. Прижимая её к груди, она тревожно

наблюдала за ним.

Дерек смотрел на произведение искусства: в нем были динамика и грация,

оригинальный стиль, гордая индивидуальность объекта, запечатленная во всех

отношениях.

- Мустафа, - комнату наполнил мягкий голос Дерека. Он подошел ближе, пока не

оказался около скульптуры жеребца, осматривая его с трепетной признательностью.

- Она, конечно же, не закончена. Это лишь модель из глины. Я хочу вылить ее в

бронзе.

Он повернулся, чтобы посмотреть на нее, со слезами, по одной в каждом глазу,

делая их более похожими на драгоценности. Эти две тяжелые слезы блестели и росли в

объеме, пока не стали слишком большими, чтобы удержаться на глазах.

Они были ее гибелью.

Кладя руку на его предплечье, и встречая его горячий взгляд, она громко

произнесла единственную мысль, что была в этот момент в ее сердце.

- Дерек, я тебя люблю.

Дни были очаровательными, а ночи - волшебными.

Карен проживала их в облаке счастья. Когда она не была с Дереком, то думала о

нём. Когда была с ним, они, так или иначе, занимались любовью: телами, словами,

глазами.

В течение дня, Дерек был американским коневодом, расхаживающим по своим

делам, управляя своей фермой и различными предприятиями. Ночью же он был Тигровым

Принцем, превращая их спальню в притон сладострастия. Он не заходил настолько

далеко, чтобы изменить спальню, как сделал с бунгало на Ямайке. Его занятия любовью

были чрезвычайно экзотическими, били празднеством взгляда, звука и аромата, банкет

для чувств.

Она начала проводить время в конюшне и его кабинете, изучая бизнес разведения

арабских скакунов. Сейчас, когда она разделяла с ним кровать, также казалось уместным и

разделить другие аспекты его жизни. Дерек ничего не делал, чтобы препятствовать ее

интересу. Фактически, он был этому очень рад и, терпеливо и в деталях, отвечал на ее

разумные вопросы.

Они проводили часы, катаясь верхом. Он допустил ее до следующего уровня

тренировок после того, как снова делал замечание о ее безрассудстве.

Она не пренебрегала своей скульптурой. Каждый день проводила часы в студии на

чердаке, работая над статуей Мустафы. Ей хотелось, чтобы статуя была такой идеальной,

какой она только может ее сделать. Дюжину раз Дерек пытался убедить ее, что работа

закончена, что она не может быть улучшена. Она утверждала, что это не так, может.

- Как ты узнаешь, что она закончена? - спросил он однажды поздно днем. В тот

день он по делам ездил в Шарлотсвилль, и только вернулся, найдя ее усердно

трудившейся на чердаке.

Его пиджак был переброшен через плечо, удерживаемый указательным пальцем.

На Карен были грязные джинсы и одна из его рубашек, которую Дейзи достала для нее из

коробки, собранной для благотворительности. Рукава были закатаны до локтей. Ее

конский хвост был неряшливым, а бровь была сморщена от концентрации, когда она

сгибалась над скульптурой.

- Я узнаю,- рассеянно сказала она, сжав клин между своими упорными пальцами.

- Ты знаешь,- сказал он, бросая свой пиджак на стул и продвигаясь вглубь

комнаты.- Я могу начать ревновать.

- К моей работе? - бросив на него взгляд, она могла сказать, что он не серьезен.

- Да. Ты проводишь кучу времени, смотря на эти комья глины.

- А также кучу времени, смотря на тебя.

- Может, мы должны соединить эти два занятия. Ты когда-нибудь думала об

использовании натурщиков?

Она выпрямилась и вытерла руки влажным полотенцем прежде, чем накрыть

скульптуру, инстинктивно зная, что работа на сегодня закончена. Ее муж требовал ее

внимания, а она была слишком готова его предоставить.

- Ты предлагаешь свою помощь? - игриво спросила она.

Его ухмылка была ленивой и полной скрытого смысла.

- Ты же знаешь, у меня мало скромности.

- Очень мало?

- О'кей, ее нет. У меня нет беспокойства по поводу наготы.

- Да, я знаю. Я считаю, что это часть твоего восточного наследия. У тебя нет ни

одного из традиционных пуританских запретов, которые есть у большинства американцев

относительно своего тела.

- Жалуешься?

- Конечно, нет. Я даже люблю, когда ты обнажен.

- Да? Тогда ты бы хотела, чтоб я был натурщиком?

- Минуточку, - сказала она, держа обе руки поднятыми, ладонями наружу. - Здесь

не будет поспешных решений. Я говорила, как жена, не как скульптор. Наблюдать тебя

натурщиком - это что-то совершенно другое. Прежде чем ты будешь мне позировать, мне

нужно посмотреть, насколько хорошо ты… укомплектован.

В его глазах появилась искра. У нее было сексуальное происхождение.

- Мне нужно прослушивание?

- Да.

- Какое?

- Начинай с избавления себя от одежды.

- Со стриптиза?

- Исключительно на профессиональном уровне, конечно же. Мы начнем с этого.

Его глаза не выпускали ее из виду, он повернулся и резко закрыл дверь, запирая ее

с характерным щелчком.

- Это не должно быть слишком сложно.

Его галстук уже был ослаблен. Он развязал узел, потянул галстук через туннель