– У-у… – промычал Дэвид. Кажется, последняя надежда получить от каникул хоть какое-то удовольствие развеялась. Однако надежда умирает последней. – А у новых жильцов дети есть? – жалобно спросил он.

– Великий боже, нет, конечно! – воскликнула тетя Дот. – Фраи – пожилая пара. Мистер Фрай несколько лет тому назад вышел на пенсию.

Дэвид ничего не ответил. Вот теперь надежды точно больше нет. Оставалось только сидеть и ждать, пока на него не начнут сыпаться разные несчастья. И несчастья не заставили себя ждать.

– Дэвид, – начала тетя Дот, – я, кажется, просила тебя переодеться!

Дэвид попытался объяснить, что у него просто нет одежды по росту. Тетя Дот отмела его объяснения, не обсуждая, и принялась его бранить за то, что он имеет наглость так быстро расти, и за то, что приехал раньше своего багажа. Дэвид пытался возражать, что в его возрасте все люди растут и что в отсутствии чемодана виноват не он, а железная дорога, но это ему не помогло.

– Когда я захочу знать твое мнение, – заявила тетя Дот, – я тебе об этом скажу. Нет, какая досада! И как назло, завтра воскресенье, так что Астрид сможет поехать с тобой в город за новой одеждой не раньше понедельника.

От этого Астрид и кузен Рональд тоже на него взъелись.

– Нет, – сказал кузен Рональд, – я совсем не против тратить деньги, когда это действительно необходимо, но это совершенно напрасная трата денег, Дэвид!

Дэвида уже довели до того, что он готов был огрызнуться на кузена Рональда и сказать, что он всегда, каждый раз против того, чтобы тратить деньги, но Астрид очень кстати вмешалась первой.

– Ах, от поездок в город у меня всегда начинается мигрень! – пожаловалась она. – А в магазинах я чуть в обморок не падаю! Дэвид, мог бы хоть спасибо сказать! Никакой признательности!

– Да я вам признателен! Серьезно! – заверил ее Дэвид. – Но ведь я же не могу не расти.

Все это время дядя Бернард коршуном кружил над схваткой, ожидая только случая, чтобы вмешаться. И теперь, как раз когда миссис Терск принесла пудинг, он ринулся на добычу.

– Расти! – воскликнул он. – Я так понимаю, сделать так, чтобы у тебя волосы не росли, ты тоже не можешь? Мальчик, тебе немедленно следует постричься!

Что самое странное – когда дядя Бернард нападал на Дэвида, он совершенно не казался ни больным, ни разбитым.

– У тебя волосы свисают на уши, и вид у тебя от этого совершенно девчачий! – громогласно заявил он. – Удивительно, что тебя не заставили постричься в школе.

Миссис Терск бросила на Дэвида коварный многозначительный взгляд, и Дэвид просто вынужден был защищаться.

– Дядя Бернард, другие мальчишки волосы носят гораздо длиннее! – сказал он. – В наше время это никого не волнует.

– Ну а меня волнует! – отрезал дядя Бернард. – Мне на тебя смотреть противно. В понедельник пойдешь и все сострижешь.

– Не пойду, – сказал Дэвид. – Я…

– Что-о?! – переспросил дядя Бернард. – Ты имеешь наглость со мной пререкаться? Не мальчишкам решать, какой длины волосы им носить. Это дело их опекунов. И мальчишки не имеют права перечить своим опекунам, Дэвид.

– Да я же и не перечу, дядя Бернард, – честно ответил Дэвид. Поскольку тут была миссис Терск, ему отчаянно хотелось одержать победу, но он понимал, что при этом нельзя показаться грубым или неблагодарным. – Мне просто хочется отпустить волосы. К тому же если я не буду стричься, это позволит сэкономить деньги, верно ведь?

– Когда речь идет о том, что хорошо, а что плохо, деньги меня не волнуют! – нечестно ответил дядя Бернард. – Ходить с такими длинными волосами – плохо!

– В наше время это нормально, – вежливо ответил Дэвид. – Понимаете, дядя Бернард, сейчас так модно, и ничего плохого тут на самом деле нет. Просто ваши взгляды, кажется, немножко устарели.

Он улыбнулся дяде Бернарду – дружески и, как он надеялся, твердо. Сидевшая напротив Астрид прыснула – Дэвида это несколько смутило.

– В жизни не слышал ничего подобного! – воскликнул дядя Бернард. Он снова сделался весь разбитый и жалобно добавил: – И надеюсь никогда больше не услышать.

Дэвид, к своему изумлению, обнаружил, что выигрывает. Он явно обходил дядю Бернарда. Это было так неслыханно, что Дэвид даже не сразу сообразил, что бы такое сказать, чтобы обеспечить себе полную и окончательную победу. А пока он думал, миссис Терск взяла и обратила его успех в полный провал.

– Угу, – сказала она, – а видели вы что-нибудь подобное, а?

И она торжествующе сунула дяде Бернарду под нос салфеточку, обвязанную крючком. В самой середке салфеточки, намертво прилипнув, красовалось нечто розовое и довольно блестящее, со следами зубов.

Дядя Бернард уставился на салфеточку.

– Это что такое? – осведомился он.

– Спросите у Дэвида! – ответила миссис Терск, бросив на того еще один коварный взгляд.

Дядя Бернард, весь такой разбитый и озадаченный, посмотрел на Дэвида.

– Это жвачка… – обреченно признался Дэвид. И как она оказалась на салфеточке с его туалетного столика, он понять решительно не мог. Наверно, он положил ее туда на минутку, пока разыскивал одежду. Но теперь для него все было кончено.

– Жвачка? У меня в доме?! – воскликнул дядя Бернард.

– Какая вопиющая мерзость! – воскликнула тетя Дот.

Астрид с кузеном Рональдом тоже присоединились к травле. Миссис Терск, как воплощенное Торжество Добродетели, шваркнула на стол перед Дэвидом тарелку с застывшим и холодным шоколадным пудингом. Дэвид ухитрился отъесть немножко – пудинг был такой же жирный и коричневый, как и весь ужин. Скандал не утихал. Все четверо родственников наперебой рассказывали Дэвиду, какой он гадкий, а миссис Терск поглядывала на него свысока. Дэвид с мстительной горечью решил, что непременно скажет миссис Терск, как скверно она готовит, даже если это будет последнее, что он сделает в своей жизни.

Кончилось тем, что Дэвида отправили в кровать. К этому времени он был только рад уйти.

Следующий день выдался жарким и солнечным. Встав с постели, Дэвид решил, что после завтрака пойдет на стадион в трех милях[3] отсюда. Там наверняка найдутся ребята, которые играют в крикет, и, если немного пошататься вокруг площадки, подавая улетевшие мячи, его, скорее всего, примут в игру. Он уже наполовину оделся, когда явилась миссис Терск. Она принесла охапку одежды.

– Тетя Дот велела для тебя разыскать, – сообщила она. – Твой кузен Рональд теперь сделался слишком дороден, и эти вещи ему малы. Брюки будут тебе почти как раз, только в поясе великоваты. Но ты ведь можешь носить их с ремнем.

Дэвид с ужасом уставился на тряпки, которые миссис Терск свалила на кровать.

– Да, наверно… – пробормотал он, про себя решив, что скорее умрет, чем наденет обноски кузена Рональда.

– И не вздумай говорить, что не станешь это носить! – добавила миссис Терск. – А то знаю я тебя. Можешь ты в кои-то веки сделать то, о чем тетя просит, а?

– Хорошо, хорошо, – кивнул Дэвид.

– Вот то-то же! А не то все дяде расскажу! «Хорошо, хорошо…» – проворчала миссис Терск и повернулась, чтобы уйти.

Дэвид уже понял, что обречен носить эти тряпки, и с горя разозлился.

– А готовите вы – плохо! – сказал он в спину миссис Терск.

– Что-о? – осведомилась она, стремительно развернувшись.

– Плохо вы готовите! Просто ужасно! Никогда еще не пробовал такой ужасной еды, – заявил Дэвид.

Квадратное лицо миссис Терск сделалось сизым. Она не сказала ни слова и, уходя, громко хлопнула дверью. Дэвид расхохотался.

Смеяться он перестал, когда увидел себя в одежде кузена Рональда, – хотя опасался, что другие люди просто помрут со смеху, когда это увидят. Брюки были ему чересчур велики, сколько ни подпоясывай их ремнем, а мешковатый бежевый свитер топырился над ними балетной пачкой. Кузен Рональд почти всю жизнь был «дороден», как это называла миссис Терск. Дэвид посмотрел на себя в зеркало – и побагровел. Единственное утешение – это что широкие штаны были ему ничуть не длинны: приятно было думать, что он вдруг сделался ростом с кузена Рональда, а с возрастом станет куда выше. Но все остальное выглядело так чудовищно, что Дэвид понял: о стадионе придется забыть. Нельзя показываться на люди в таком виде.