По сути, получился центр, состоящий из трех мини-лабораторий. В первый, культуральный отсек, имеющий четыре отдельных помещения (два - для клеток органов мелких и крупных животных и два - для криохранения), Елена Губарева, моментально вошедшая в роль хозяйки и чувствовавшая личную ответственность за все, что здесь происходило, не разрешала заходить никому.

- Это сердце лаборатории. Здесь у нас живут клетки! -с гордостью объясняла она гостям, которых, надо сказать, наведывалось все больше и больше. - Для их роста необходимы определенные условия: постоянная температура 37 градусов, 5% углекислого газа в атмосфере. Необходимо поддерживать полную стерильность. Работая в этих помещениях, нельзя пользоваться косметикой или духами. Шапочка, маска, сменная одежда и обувь - вот наши неотъемлемые атрибуты. Это помещение занимает большое пространство и легко вентилируется.

В гистохимическом отсеке царил запах, как в зоомагазине, приправленный легким ароматом медикаментов. Первое помещение предназначалось для исследования образцов органов и тканей экспериментальных животных, во втором был установлен микроскоп. На столе - высокая гора коробок (несмотря на тендер, реагенты прибыли вовремя).

И наконец, в третьем отсеке, именуемом ПЦР (полимеразная цепная реакция), проводился всесторонний анализ полученного биологического материала. Ну, а «сердцем» лаборатории, конечно же, стала манипуляционная с биореакторами. Здесь на тот момент происходило самое интересное.

В течение года ребятам удалось провести децеллюляризацию всех органов - сердца, легких и диафрагмы. Это были уже стабильные образцы, чтобы получить их, они усовершенствовали методику: состав раствора, которым обрабатывался орган, время обработки, другие параметры. «Поймать» правильное соотношение время/раствор было очень важно. Состав, который пропускали через орган в биореакторе, должен быть достаточно «агрессивным», чтобы уничтожить клетки, и в то же время - достаточно щадящим, чтобы не разрушить структуру - матрикс. То же самое и со временем: нужно было стремиться к максимально короткому сроку (имея в виду перспективу, когда такой орган будет изготавливаться для пациента), но при этом достаточному для уничтожения всех клеток и генетического материала, чтобы в будущем у пациента не возникало реакции отторжения.

Для того чтобы определить, не разрушена ли структура каркаса, нужна была помощь физиков, способных проводить так называемые биомеханические тесты. Из лаборатории Каролинского института такие образцы доставляли в лабораторию в Риме, с которой у Паоло было налажено сотрудничество. Из Краснодара в Рим отправить биологический материал было невозможно из-за действующих в России законов. Но в любом случае, если ориентироваться на долгосрочную перспективу, нужно было искать специалистов здесь.

Паоло не очень-то верил, что это возможно. Вообще, в тот период у него было неровное настроение и двойственное отношение к возможности добиться результата в России. То он, вдохновленный строительством лаборатории, успехами первых экспериментов, загорался энтузиазмом, начинал строить планы, устанавливать сроки получения результатов. То - особенно после получения очередного неудачного варианта статьи от кого-нибудь из постдоков - впадал в уныние.

- Они не хотят меняться, не хотят учиться, - сокрушался он. - Я не знаю, как научить их писать статьи в международный журнал.

С таким же пессимизмом он поначалу отнесся и к сотрудничеству с другими российскими лабораториями, хотя проект вышел на ту стадию, когда это стало необходимостью. Несколько институтов уже предлагали свою помощь с биомеханическими тестами, но Маккиарини отказывался.

- Они никогда не занимались такими вещами, это будет непрофессиональная работа, - объяснял он свое упорство.

Впрочем, был один человек, с которым Паоло встречался несколько раз для обсуждения возможного сотрудничества, - профессор Сергей Николаевич Чвалун, возглавляющий лабораторию полимерных материалов в Курчатовском центре в Москве. Первые встречи ни к чему не привели. Но было ясно, что лучших коллабораторов нам не найти: Чвалун и его ребята - настоящие профессионалы в своей области, они уже принимали участие в нескольких медицинских проектах, и кроме того, Маккиарини и Чвалун симпатизировали друг другу. Как и в случае с Владимиром Алексеевичем Порхановым, нужно было лишь уговорить Паоло посетить лабораторию Чвалуна в Курчатовском центре.

В конце концов этот визит состоялся. Эффект, на который мы с Сергеем Николаевичем рассчитывали, сработал. Паоло увидел оснащенную по высшему классу лабораторию, где было все необходимое оборудование не только для проведения биомеханических тестов, но и для создания синтетических каркасов. Со временем Курчатовский институт мог бы стать отличной заменой Гарварду при трансплантациях трахеи. Но этот план требовал детальной проработки, а поначалу Паоло распорядился включить в состав команды мегагранта двух сотрудников лаборатории Чвалуна - Тимофея Григорьева и Сергея Крашенинникова, которые должны были проводить биомеханические тесты доставленных из Краснодара органов.

2

Команда гранта росла и насчитывала теперь в общей сложности семнадцать человек: ведущий ученый, Филипп Юнгеблут из Каролинского института, сотрудники университета, краевой больницы, Курчатовского центра. Кроме того, в лабораторию пришло трое студентов-шестикурсников, которые хотели остаться здесь после защиты диплома. Пока они мыли полы, помогали переносить реактивы, со временем стали участвовать в манипуляциях с животными. Они тоже были зачислены в состав группы после подробного собеседования у профессора.

С точки зрения администрирования работать становилось все сложнее. Для того чтобы получить зарплату, каж

дый участник гранта должен был сдать юристу университета научный отчет. Паоло несколько раз ставил вопрос перед ректором, чтобы зарплату перечисляли ежемесячно, но ему объясняли, что без отчета это нельзя сделать. Он с возмущением воспринимал «этот полный абсурд» - составлять научный отчет каждый месяц, но все было бесполезно. Он еще и еще раз возвращался к этому разговору, делая вид, что не помнит об итоге предыдущей дискуссии. Юрист ему отвечала:

- Профессор, мы с вами уже обсуждали это месяц назад. С тех пор наше законодательство не изменилось.

Был достигнут компромисс: зарплата выплачивалась раз в квартал, с такой же периодичностью готовились и отчеты. Это тоже было некоторой натяжкой, поскольку и за три месяца в исследовательской работе трудно было полностью выполнить какое-либо задание.

- На подготовку хорошей научной статьи уходит год! - горячился Паоло. - А в какие-то месяцы может вообще ничего не происходить, если промежуточный результат отрицательный. Тогда приходится просто думать.

Он выходил из себя, когда каждые три месяца ему приходилось подписывать гору документов на семнадцать человек.

- Что в этом университете действительно хорошо налажено, так это «бумажная работа», - иронизировал он.

Впрочем, мы были не одиноки. Другие ВУ сталкивались с массой проблем, и многим приходилось еще труднее. К тому времени «мегагрантщики», которых было уже сто двадцать человек, образовали нечто вроде клуба, вели между собой внутреннюю переписку, регулярно назначали встречи с Миннауки для обсуждения ситуации; министерство, надо сказать, всегда их поддерживало, и такие совещания стали регулярными. Активисты, в основном наши соотечественники, уехавшие работать за границу, подробно информировали своих коллег о том, что происходило на каждой из министерских встреч.

«Дорогие друзья,

Прежде всего, примите наши поздравления - те, кто присоединился к нам в этом году. В этом письме мы хотели бы объединить победителей "третьей волны" с их предшественниками. Находясь в постоянном контакте, делясь опытом, вырабатывая единую позицию по разным вопросам, выступая единым фронтом, мы можем добиться в России гораздо большего. Поэтому я прилагаю к этому письму электронные адреса победителей программы 2010, 2011 и 2012 годов.