Расстроенный, но не потерявший надежды переломить ситуацию в свою пользу, Ник покорно уселся за рабочий стол. Если вам дали лимоны – сделайте из них лимонад. Поэтому Беркхард с головой погрузился в изучение всех дел, что вел в забытый год и, одновременно, занялся поисками новой квартиры. Его зарплата детектива позволяла продолжать снимать тот дом, в котором он жил сейчас, но Ник не видел смысла. Слишком велик для одного, дороговат, к тому же, это дурацкое сочувствие окружающих, которое ему абсолютно ни к чему. Как гора с плеч.
С Джульеттой тоже было сложно. Фотографии, знакомые, вещи – все буквально кричало о прошедших вместе годах. Счастливых годах. Что могло пойти настолько не так, что он ее не помнил? И ладно бы, если просто не помнил! Есть такая штука, как память тела. Инстинкты. Привычка. Рефлексы. По идее, даже просто целуя ее, он должен был что-то испытывать. Черт возьми! Мисс Сильвертон – очень красивая девушка, и хотя бы это должно было вызывать определенные чувства! Однако… пара осторожных поцелуев показала, что чувств она вызывает в нем примерно столько же, сколько пластиковая кукла. Ноль. Ни восхищения, ни желания, ни возбуждения… Даже обыкновенного приятия, как просто красивая девушка. После второго такого опыта Ник стал держаться с ней дружелюбно, но на расстоянии. Случайный человек в его жизни, который по воле случая знает о нем чуть больше, чем другие и он сам.
Сама Джульетта приняла эти перемены со странной покорностью. Ее решение подтвердилось, да еще так, как не всякому врагу пожелаешь. Поэтому они сейчас сосуществовали с Ником в одном доме, старательно не пересекаясь – благо, две комнаты и разные ванные это спокойно позволяли. Одновременно, оба искали себе жилье, а Джульетта – еще и работу. Слишком тяжело ей было оставаться в этом городе, и поэтому она приняла решение уехать, начать все с чистого листа там, где ей ничего не будет напоминать о прошлом. Уже открывший было рот Ник закрыл его, так ничего и не сказав. Учитывая все то, что ему рассказали, и что он не помнил, – для его бывшей девушки это будет самым лучшим решением.
Его напарник рядом, он коп, вооружен и сможет защитить себя в случае нужды. Их капитан – тот еще танк, который простым наскоком не взять. Розали защитит Монро, и вряд ли найдутся дураки, готовые лезть на Потрошителя. И только Джульетта остается без защиты. Так что, так будет лучше для всех.
***
Приводя в порядок документацию и одновременно вынося мозг своим нытьем напарнику, Ник уныло дожидался, когда же его допустят к оперативной работе. Видя, как зашиваются остальные детективы, он только что зубами не скрипел от ярости, но приходилось терпеть.
Впрочем, даже в этом периоде бездействия оказались свои маленькие радости. Не выезжая по бесконечным вызовам, Ник мог наблюдать своего капитана не на бегу, не озабоченного очередным делом, спокойного и сосредоточенного. А еще – как смотрят на него особы женского пола, начиная с пятнадцати и заканчивая девяносто. Может, и больше, но миссис Транк, требующей найти того несчастного, что украл две бутылки молока из ее холодильника, было именно столько. И не только женский пол – при более пристальном внимании оказалось, что на Ренарда заглядываются и некоторые мужчины. Удивленный этим открытием, Ник попытался посмотреть на своего начальника непредвзятым взглядом.
Ну… высокий. Самый высокий в их отделе. Есть еще Фальконе из патрульных, но тот весит как два капитана, счастливо женат уже двадцать лет, и вообще – ему через четыре года на пенсию. Породистое лицо, поставленный голос, вечная вежливость, даже когда он делает разносы нерадивым подчиненным. В любом из костюмов, в которых капитан приходит на работу, можно хоть сейчас идти на прием – шитые на заказ, они сидят безукоризненно, как вторая кожа. То же кольцо, которое сам Ник никогда бы не надел: как бы он не примерял на себя в уме подобное украшение, представлялось только строгое обручальное. Но никак не что-то из той серии, что так органично смотрелось на руке капитана! Он бы выглядел не только глупо, но и смешно. А вот капитану шло. Манеры, которые больше подошли бы какому-нибудь принцу крови…
Итоги наблюдений в течение нескольких дней принесли неожиданные плоды с далеко вытекающими последствиями – однажды утром Ник проснулся, выгибаясь под тяжелым телом, вдавливающим его в постель, и пачкая постельное белье как подросток. Тяжело дыша, он несколько минут хлопал ресницами, глядя ошалелым взглядом в потолок. Он ясно сознавал: кто он, где он и что в постели сейчас один. А вот тело это понимать отказывалось: пекло губы от жадных поцелуев; саднило горло от сорванных стонов; горело тело, все еще чувствующее на себе бесцеремонные руки, которые оставляли после себя следы похожие на клеймо, вплавленное в саму его суть.
Рывком заставив себя встать, Ник чуть качнулся, сделав первый шаг и отчаянно покраснев – судя по всему, Ренард во сне не только его целовал и лапал, иначе бы откуда это фантомное ощущение внутри? Нет, похоже надо прекращать это дурацкое наблюдение, пока дело не зашло слишком далеко. Наказав себя, свое своевольное воображение и тело ледяным душем, Беркхард спокойно оделся, позавтракал и направился в участок, выбросив все дурные мысли из головы. Ну, с кем не случается казусов?
Оказалось – решить легко, а вот выполнить – почти невозможно. Разбуженное тело, подстегнутое воображением, успокаиваться не хотело. При взгляде на невозмутимого капитана начинала петь каждая жилка и пересыхало во рту. К тому же, Ренард не придумал ничего лучше, как мимоходом спросить, может ли Ник с ним пообедать, а то другого времени обсудить ситуацию у них нет.
Кивнув послушным болванчиком, Беркхард одним движением встал из-за опостылевшего стола и сдернул со спинки стула свою куртку, шагая следом за начальством. В кафе капитан действительно завел разговор о частичном снятии с детектива Беркхарда запрета на оперативную работу. Вышестоящее начальство все же обратило внимание, что с отстранением детектива процент раскрываемости особо тяжких несколько упал. Как отговорился Ренард, у его детектива обширная сеть осведомителей, которые почему-то не прочь слить ему информацию, но категорически отказываются работать с кем-то другим. А так как детектив Беркхард отстранен от работы…
Итогом стал допуск Ника к работе, но под личную ответственность самого капитана. На эту новость Ник просиял так, что Шон не смог не улыбнуться в ответ. Сейчас, под лучами яркого осеннего солнца, щедро льющего свой свет в широкие окна кафе, никто и никогда не подумал бы, что Беркхарду уже за тридцать, что он – детектив убойного отдела и что он – Гримм. Красивый парень с ясными глазами и ослепительной улыбкой. Отогнав от себя неподобающие мысли, ставшие привычными спутниками в последние дни, Ренард напомнил, что через три дня у них благотворительный вечер, на котором Ник обязан быть. И может пригласить с собой спутницу. На этих словах, Ник перестал улыбаться, но хорошего настроения не потерял, огорошив капитана известием о том, что они с Джульеттой не только расстались совсем, но и что она собирается переезжать в другой город, а он – ищет себе новую квартиру.
Неизвестно, чем бы закончились размышления капитана, но их разговор прервал звонок телефона Ника, которого вызванивал Хэнк, сообщавший, что требуется его если не помощь, то хотя бы консультация. Радостно объявив напарнику о снятии моратория на работу, Беркхард подорвался с места, но все же нашел время горячо поблагодарить капитана за помощь.
Проводив тяжелым взглядом Беркхарда, скрывшегося за дверью, Ренард перевел взгляд на блокнот, который тот забыл на столе. Обыкновенный блокнот с заткнутой за пружинки ручкой, которые можно купить в любом магазине. Аккуратно, будто боясь не соразмерить силу, Шон перевернул несколько страничек, заполненных заметками. Третья, четвертая… на пятой дыхание перехватило так, будто на шее затянули строгий ошейник шипами внутрь – на странице были не заметки. Там был набросок. Чуть склоненная голова, аккуратная стрижка, расслабленные плечи под рубашкой. Даже не набросок, а его контур. Вот только, Ренард мог даже в зеркало не смотреть, чтобы понять, КТО изображен на этом рисунке. С трудом втянув в себя сухой, обжигающий воздух, Шон резким движением захлопнул блокнот и придавил его ладонью к столу.
