Приезд Мириам был громадной радостью для Селии. Они устроили ее на диване в гостиной, и Дермот был с нею особенно мил. Трудно сказать, правда, подействовало ли это на Мириам, но вот нежность его к Селии подействовала точно.

— Мне кажется, из-за моей ревности мне не нравился Дермот, — призналась она. — Ты знаешь, родная, даже сейчас я не могу любить человека, который отнимает тебя у меня.

На третий день Мириам получила телеграмму и поспешила домой. Бабушка умерла днем позже — чуть ли не последними ее словами была просьба передать Селии, чтобы она не спрыгивала с автобуса. «Молодые замужние женщины никогда о таких вещах не думают».

Бабушка и не догадывалась, что умирает. Она мучилась от того, что не получались у нее крохотные пинетки, которые она вязала для ребеночка Селии… Она умерла, даже мысли не допуская, что так никогда и не увидит правнучку.

Смерть Бабушки не изменила существенно материального положения Мириам и Селии. Большую часть ее дохода составляли проценты с имущества ее третьего мужа, которые выплачивались ей пожизненно. Больше половины остальных денег была завещана разным людям по мелочам. Остальное было получали Мириам и Селия. Положение Мириам ухудшилось (поскольку содержание дома покрывалось в немалой степени бабушкиными процентами), а Селия получила по завещанию по сто фунтов в год. С согласия Дермота и с его одобрения, деньги были отданы Мириам, чтобы та могла содержать дом. Более чем когда-либо ей претила сейчас мысль о том, чтобы его продать. Мать согласилась с ее предложением. Она уже представляла себе, что будет загородный дом, куда смогут приехать дети Селии.

— И кроме того, родная, тебе, возможно, он понадобится и самой когда-нибудь — когда меня не станет. Мне хотелось бы, чтобы он был наш и мог стать для тебя пристанищем.

Селии подумалось, что слово «пристанище» звучит забавно, но ей по душе была мысль, что они когда-нибудь переедут сюда с Дермотом.

Дермот, однако, смотрел на всё это по-другому.

— Ты любишь свой дом, и это вполне естественно, но я не думаю, что нам будет когда-нибудь от него большой толк.

— Но мы могли бы туда переехать.

— Да, когда нам исполнится сто один год. Он слишком далеко от Лондона, чтобы от него была реальная польза.

— Даже когда ты выйдешь в отставку?

— Даже тогда мне не захочется сидеть на одном месте и гнить. Мне нужна будет работа. И я вовсе не уверен, что после войны захочу остаться в армии, но пока нечего говорить об этом.

Что толку заглядывать в будущее? В любой момент Дермота могут вновь отправить во Францию. Его могут убить…

«Но у меня останется ребенок», — подумала Селия.

Однако она знала, что никакой ребенок не заменит в ее сердце Дермота. Дермот значил для нее больше, чем кто-либо в целом свете, и так будет всегда.

Ребенок у Селии родился в июле, и родился он в той самой комнате, где двадцатью двумя годами раньше родилась она сама.

В окно стучали темно-зеленые ветви бука.

Пряча свои страхи за Селию (необычайно сильные), Дермот решительно настроился на то, что у женщины, которая готовится стать матерью, весьма занятная роль. Никакое другое отношение к ней, наверное, не смогло бы помочь Селии пережить это тяжелое время. Она оставалась здоровой и подвижной, хотя упорно страдала морской болезнью.

Домой она отправилась за три недели до того, как должен был появиться ребенок. Ближе к сроку Дермот получил недельный отпуск и приехал к ней. Селия надеялась, что это случится после того, как Дермот уедет. С точки зрения Мириам, мужчины в такое время только мешают.

Приехала сестра-сиделка и такой была оживленной и так всё время старалась ободрить Селию, что ту стали снедать тайные страхи.

Как-то вечером за ужином Селия выронила вилку и нож и воскликнула:

— Ой, сестра!

Они вышли вдвоем, а через минуту-другую сестра вернулась и кивнула Мириам.

— Точно в срок, — с улыбкой сказала она, — образцовая пациентка.

— Вы что, разве не собираетесь звонить и вызывать врача? — разгорячился Дермот.

— Торопиться некуда. Он еще несколько часов не будет нужен.

Селия вернулась и продолжила ужин. Потом сиделка с Мириам ушли. Они шелестели где-то бельем и звенели ключами…

Селия и Дермот остались одни — они сидели и в отчаянии смотрели друг на друга. Раньше они смеялись и шутили, но теперь страх обуял их.

Селия сказала:

— Всё будет хорошо. Я знаю, всё у меня будет хорошо.

Дермот сказал подчеркнуто:

— Конечно, хорошо.

Они уставились друг на друга с несчастным видом.

— Ты выносливая, — сказал Дермот.

— Очень. И дети рождаются каждый день — один в минуту, правда, ведь?

Приступ боли исказил ее лицо судорогой. Дермот заорал:

— Селия!

— Ничего, ничего. Пойдем на воздух. Дома теперь как в больнице.

— Это всё чертова сестра так устраивает.

— Она очень славная, правда?

Они вышли в летнюю ночь. Было какое-то странное чувство, что они совсем одни. В доме царила суматоха, шла подготовка — они слышали, как сиделка говорила по телефону: «Да, доктор… нет, доктор… Да, если около десяти часов, то будет очень хорошо… Да, вполне удовлетворительно».

Ночь на улице была прохладной и зеленой… Шелестел бук… Двое одиноких детей бродили по саду, взявшись за руки, не зная, чем утешить друг друга.

Неожиданно Селия произнесла:

— Я хочу сказать… не то чтобы что-то должно случиться, но если вдруг случится… я была так удивительно счастлива, что ничто в мире не имеет значения. Ты обещал, что сделаешь меня счастливой, и сделал… Я даже вообразить себе не могла, что можно быть такой счастливой.

Дермот ответил прерывисто:

— Это я на тебя навлек такое…

— Я знаю. Тебе хуже… Но я ужасно счастлива — из-за всего…

И прибавила: «И потом — мы всегда будем любить друг друга.

— Всегда, всю нашу жизнь…

Из дома их позвала сестра:

— Идите-ка вы лучше в дом, милая.

— Иду.

Теперь это должно было случиться. Их отрывали друг от друга. И это было для Селии хуже всего. Она должна была оставить Дермота, чтобы одной, без него, встретить то, что приближалось.

Они прильнули друг к другу, выразив весь ужас разлуки в поцелуе.

И Селия подумала: «Никогда нам не забыть этой ночи — никогда…

Было четырнадцатое июля. Она ушла в дом.

Такая усталость… такая усталость… такая жуткая усталость…

Комната — всё крутится, какой-то туман, — потом, расширяясь, проясняется, становится настоящим. Сиделка улыбается ей, врач в углу моет руки. Она знает его всю её жизнь, и он весело выкрикивает ей:

— Итак Селия, милочка, у вас малышка.

У нее появилась малышка, разве?

Казалось, это не имело значения.

Она так устала.

Только это — устала…

Они, кажется, ждут, чтобы она что-то сделала или сказала…

Но она не могла.

Ей просто хотелось быть одной…

Отдохнуть…

Но было что-то… кто-то…

Она прошептала:

— Дермот?

Она задремала. Когда открыла глаза, он был рядом.

Но что с ним случилось? Он выглядел другим — таким странным. Что-то с ним было не то — узнал плохую новость или еще что-нибудь.

— В чем дело? — спросила она.

Он ответил голосом странным, неестественным:

— Дочка.

— Нет, я о тебе говорю. Что случилось?

Лицо его сморщилось, пошло складками. Он плакал — Дермот и плачет?!

Он сказал прирывисто:

— Это было так ужасно… так долго… ты понятия не имеешь, как страшно это было…

Он стоял на коленях у ее постели, пряча лицо. Она положила руку ему на голову. Как он ее любит!..

— Любимый, — сказала она, — теперь всё хорошо…

Мама была рядом. Инстинктивно, от одного лишь вида ее улыбающегося лица Селия почувствовала себя лучше — сильнее. Как и в детские годы, она считала, что «если мамочка рядом, всё будет чудесно».