- Да у меня, собственно, творческий кризис... - пожаловался Ричи.

- Не продолжай, мне не интересно, - заткнул его Джонни. - Ты - человек-сыч, твоя главная суперспособность - вспоминать о существовании мышей, только когда твой желудок начинает урчать. Давай уясним - я не против продолжать наше с тобой общение, но лишь после того, как я закончу с свои дела.

- Когда, Джонни? - пробившись через вуаль стыда, спросил Ричи. - Скажи хотя бы примерное время.

- Когда? Чем ты слушаешь? Не раньше, чем через год. Или когда эти суки запоют, чего, по-видимому, не случится. Будь здоров.

Отступать было некуда. Понадеявшись раз на помощь со стороны, мозг Ричи категорически отказывался снова взваливать на себя титаническую творческую задачу. Но у стратега Строубэка имелся и другой, запасной план действия, пугавший прежде своей радикальностью, его сакральный источник вдохновения, обитающий в дикой природе, в час наивысшей нужды готовый прийти на помощь измождённому таланту.

- Пентагон. Этот разговор прослушивается и записывается. Спецслужбы уже установили ваше местоположение.

- Привет, Морган, - поздоровался Ричи. - Знаешь, я бы поверил, что попал в Пентагон, если бы ты говорил слова воздухом, а не дымом.

- А-а-а, Ричи, это ты! - привычной неторопливой рекой полился голос, сбросивший лживую наигранность. - Эй, вы все, заткнитесь, мне кузен звонит! - крикнул он куда-то мимо микрофона, но и это обращение, несмотря на его категоричность, было насквозь пропитано безмятежной добротой.

- Это который писатель? - отозвался кто-то из опьянённой напитками и куревом компании.

- Он самый. И я бы сказал не писатель, а заходящее солнце литературы. Не в пример вам, засранцам.

- Передай своему кузену моё глубокое уважение! - тяжёлым, словно сделавшим три подхода по восемь, языком проговорил член ассоциации Семипалого листа. - Его стихи - это просто песня. У меня душа плачет, как глупая школьница от неразделённой любви...

- Слышал, брат? Мы все тебя любим.

- Да, спасибо, - ответил Ричи ценителям своего творчества. - Мори, слушай, дело такое. Не стану ходить вокруг. Я подписался на проект, с которым, видимо, не смогу справиться сам. Мне нужны твои свежие идеи.

- М-м-м... - концентрируясь на серьезном разговоре, прожевал содержимое рта Морган. - М-м-м, понятно. Ты, братан, значит, поймал вялого от того, что много думал, - заключительный диагноз кузена сопровождался звоном тары и сопением лёгочных клапанов, втягивающих густой тёплый туман. - Понятно. У меня тоже случается нестояк. Поэтому я стараюсь меньше думать, - засмеялся он хрипло, с трудом вспомнив, как это делается. - Думаю, я смогу послужить будущему литературы завтра. Сегодня, у меня, увы, у меня важное заседание. Но, Ричи, эй! Мне понадобится топливо. Понимаешь?

- Обеспечу всем необходимым, - заверил Ричи. Дома у него давно хранился пакетик индийской зелени, с помощью которой он в одно время пытался стимулировать мыслительные процессы. Однако, вдохнув сладкий дым, Ричи лишался способности не то что думать, но и назвать собственное имя. На Моргана синий дым работал иначе, превращая его в машину по генерации безумных и потому, возможно, не описанных ранее идей. - Я рассчитываю на тебя, Мори.

- Без проблем, братишка! Весь к твоим услугам. Получишь "Оскар" за свой новый роман.

- "Оскар" дают за другое, Мори.

- Да какая разница! Главное - всемирное признание, слава, женщины, бухло! - разошёлся кузен. - Бьюсь об заклад, я бы и сам стал отличным писателем, если б имел больше времени.

- И если бы умел писать.

- Да, с этим не срослось, что поделать.

- Код от подъезда помнишь?

- А как же! Выбил его у себя на руке. Нет, не на этой. И не на этой. На другой.

- Тогда до завтра.

- До завтра, брат.

Ричи ясно отдавал себе отчёт, что Морган находится под мухой и вряд ли вообще будет помнить к вечеру их разговор, но тяжесть упала с писательских плеч, предоставив горе-автору долгожданную отдушину, окно в мир неожиданно ускользнувшей свободы. Избавленный на сегодня от повинности самоистязания, Ричи решил посвятить остаток дня прогулкам по городу, где-то в безднах меркантильных помыслов надеясь, что ощущение необязательности поможет его мыслительному сфинктеру расслабиться и выплюнуть застрявшую в его спазматических недрах новую идею. Ветер странствий легко покачнул колыбель надежды, пропев младенцу Строубэку о том чудесном прецеденте, когда во время бесцельного блуждания вечерними тротуарами рабочего квартала ему на ум пришел сюжет рассказа "Цистерна "Молоко" с кровью младенцев", подарившего автору отдельный столик на литературной конвенци, привившей ему стойкую неприязнь к своим почитателям.

Короновав себя шляпой с загнутыми полями и обмотав вокруг шеи декоративный шарф, чтобы не выделяться в безликой толпе хипстеров, перед выходом из дома Ричи по привычке взглянул в зеркало, откуда смотрел на него покрасневшими от бессонницы глазами эталонный налогоплательщик, на чьём лице всё яснее вырисовывались отличия прошлого от настоящего, человек слишком старый, чтобы вступить в клуб автобусных таранщиков и ружейных лобзателей, но слишком молодой, чтобы стать вторым почётным членом сообщества погибших за грехи человеческие. Опустив на разучившиеся улыбаться глаза тёмные очки, смягчающие резонансное восприятие перемалывающего судьбы времени, Ричи покинул обитель медленного увядания, дав себе предварительную установку шагать вперёд, как тогда, в детстве, когда сам путь был целью, безо всяких конечных пунктов назначения, и, по возможности, не отказываться от маленьких внезапных радостей.

Вторая половина дня стала для Ричи последним гвоздём в колесо его автомобиля гуманности, отданного на прокачку Пинхеду.

Новый Иерусалим пестрил расклеенными на каждом углу объявлениями о сегодняшнем открытии ежегодного интеллектуального маскарада Джи Эфа, проводимого Тайным Нигилистическим Сообществом Анонимных Экспертов, где страждущий искатель мог получить ответы на многие волнующие его вопросы касательно глобальных и личных проблем, разжиться дельным советом, а также приобрести предметы передового современного искусства - зацикленные минималистские полотна и смысловые видеонарезки. Обязательными атрибутами маскарада являлись усы и маска, потому Ричи, не теряя ни минуты, заскочил в ближайший магазин "Всё по три доллара", где купил необходимый комплект джентльмена за пять девяносто девять, и немедленно отправился в городской сквер, по адресу которого, согласно информации на плакатах, должен был состояться маскарад. Величайшее разочарование ожидало Ричи часом позже, когда, проблуждав среди сбившихся в кучки членов Тайного Нигилистического Сообщества, обсуждающих мировые вопросы экономики, искусства и политики, он не смог обнаружить ни одного эксперта возрастом старше восемнадцати лет. Над тем, было ли это хитрым рекламным ходом расположенного по соседству со сквером магазина "Всё по три доллара" или очередным социальным явлением, смысл которого Ричи никогда не удастся постичь, он не стал размышлять.

Вооружённый бесполезно болтающейся в руке маской, ценитель высокого искусства Строубэк направил свои стопы к театру, где в залах вечности надеялся найти укрытие от напирающей со всех сторон несовершенной абсурдности. Ещё издалека он заметил высокодуховную элиту, предающуюся жаркому обсуждению готовящегося представления у одного из застеклённых презентационных плакатов. Любопытство и полностью соответствующий окружению гардероб Ричи позволили ему без особых трудностей слиться с почтенной публикой, предвкушающей грандиозное зрелище, и воочию узреть премьерный баннер. Однако вместе с тем, как взгляд его всё ниже скользил по щитку с презентацией, а мозг тщательней пережёвывал возможную содержательность спектакля "Чего боятся мужчины", сердце Ричи обливалось ниагарскими потоками крови, лицо - стыдом, а чувство справедливости забилось в истерике от того, что однажды мамонт затоптал не того питекантропа, и теперь его расплодившиеся потомки разносят по творческой Пангее эпидемию антигениальной обобщённости, категорической классификации и образцово-показательной заярлыкованности мышления, вся квинтэссенция которых вместилась в названии данной постановки. Борясь с рвотными позывами с одной стороны, а с другой - неудержимым желанием жечь, Ричи надел купленную как нельзя кстати маску и оросил присутствующих сорвавшей все клапаны терпимости струёй ругательств, состоящей из самых грязных речевых оборотов, но и эта река словесных помоев показалась ему райской амброзией в сравнении с тем, что в действительности распирало его нутро при виде умасленной физиономии главного актёра. Конечно, такое представление должно было собрать огромное число зрителей - одна часть разделённого на два условных пола человечества придёт полюбоваться на пороки второй, а вторая, в свою очередь, явится на премьеру, дабы отыскать в сценическом образе полное несоответствие с собой и потешить тем самым чувство собственной уникальности. Но почему бы не пойти дальше и не поставить, например, "О чём молчат прокариоты" или, лучше, "Страсти подцарства хордовых", заполучив таким образом благодарных зрителей в виде грибов, лишайников и, чего уж там скромничать, членистоногих?