- Ты наглый, хладнокровный мошенник, Джек, - говорил он, не надеясь быть услышанным, - и больше всего на свете я ненавижу, когда ты оказываешься в чем-то прав. Да, меня чертовски огорчила бы твоя гибель. И даже больше, чем ты способен себе представить. Можешь возложить это признание на алтарь своего тщеславия.

А в ответ – тишина. Норрингтон вглядывался в лицо Воробья, и его не покидало ощущение, что между ним и вот этим пиратом, протянута незримая нить, которая теперь грозит вот-вот оборваться. Они были словно двумя сторонами одной и той же медали – чеканный римский профиль командора с одной стороны и угловато-капризные черты Джека с другой.

- Джек,.. - голос командора вдруг осип, - без тебя будет… все не так.

Он бы не смог объяснить это словами. Будь командор не моряком, а поэтом, он сказал бы наверно, что со смертью Джека из его жизни уйдет что-то очень хорошее и значительное. Краски предрассветного неба, гудение ветра в парусах, а на губах привкус солоноватых брызг. И чарующее ощущение бесконечного простора и свободы. Все, что придавало смысл его пустой и банальной жизни со времени их последней встречи. Не осознавая, что он делает, командор стиснул похолодевшую ладонь Джека и прижался к ней пылающим лбом. Потом, словно очнувшись, отстранился торопливо, словно застигнутый за чем-то непристойным. Самообладание и решимость, так необходимые командиру эскадры, потихоньку возвращались.

- Что ж, - произнес Норрингтон уже более твердым тоном, - В любом случае, необходимо завершить начатое.

***

Гул канонады нарушил утреннюю тишину; чайки с воплями взмывали ввысь, стремясь убраться подальше от человеческого маразма, называемого боевыми действиями. За час до начала штурма командор имел возможность наблюдать необычайную суету, царившую на вражеских укреплениях, а также густые клубы черного дыма, торжественно возносящиеся к небесам. Однако, из донесений лазутчиков следовало, что форт сохранил частичную боеспособность, и испанцы даже успели перетащить туда несколько орудий с западных укреплений. План Джека потихоньку воплощался в жизнь.

Норрингтон перераспределил имеющиеся под его началом силы следующим образом: «Элизабет», «Британию», и «Стремительный» он направил в лобовую атаку с севера, а все оставшиеся корабли, кроме «Черной Жемчужины» должны были подойти с запада. Пираты были чертовски хороши в рукопашной схватке, посему большую их часть вместе с командой «Коршуна» Норрингтон намеревался бросить на западные укрепления в качестве десантной группы под предводительством Джилетта. Что касается «Жемчужины», то, по мнению командора, она была бы малоэффективна без своего капитана, и ее оставили в резерве.

Итак, игра началась, и командор был почти уверен в успехе. Три британских корабля методично обстреливали форт, маневрируя с необычайным искусством. Совершив залп, они делали мгновенный разворот, и к тому времени как испанские орудия были перезаряжены и готовы к стрельбе, вражеские канониры видели перед собой цель, в которую было чрезвычайно трудно попасть – то бишь нос, корму, либо движущийся корпус. Время от времени, атакующие суда выстраивались в одну линию, сводя возможность попадания к минимуму. Благодаря подобным ухищрениям, британцы отделались незначительными повреждениями, в то время как испанцам приходилось несладко. Их укрепления, уже частично разрушенные в результате диверсии, понемногу превращались в беспорядочное нагромождение камней, и Норрингтон уже предвкушал, что вскоре над этой развалиной заполощется на ветру белый флаг. Упования его, однако, оказались преждевременными.

- Командор! – раскрасневшийся и слегка растрепанный Уилл Тернер взбежал на капитанский мостик, - Испанский флот на подходе!

Норрингтон повернулся в ту сторону, куда указывал лейтенант, приложил к глазу зрительную трубу. Холодея от скверного предчувствия, сосчитал паруса на горизонте.

- Четыре… Нет, пять кораблей. Господи, спаси и помилуй!

Туман. Серебристо – лазурно – золотое марево. Сквозь этот туман и звуки едва слышны. Крики чаек, легкий плеск волн, голоса. Звон корабельной рынды. «Сигнал к завтраку» - машинально отмечает про себя командор. Он откинулся на спинку стула, глаза полузакрыты. Невероятная тишина и покой. Она расслабляет. Она обессиливает. Она кажется просто немыслимой после того ада, что кипел здесь сутки назад.

От грохота пушек, казалось, раскалывались небеса, а пение сигнальной трубы сливалось с воплями и предсмертным хрипом. «Элизабет» успела удачно развернуться и дать залп по подлетевшему к ней на всех парусах испанскому флагману «Толедо». Однако в горячке боя Норрингтон успел позабыть о береговых укреплениях, которые по-видимому оправились от нанесенного им урона и вновь открыли огонь. Удар был ужасен. Тяжелые ядра обрушились на левый борт «Элизабет», заставив фрегат содрогнуться всем корпусом и на некоторое время потерять управление. Все смешалось. Стоны и крики раненных, треск ломающихся мачт. Увидев, как рулевой медленно оседает на палубу, зажимая рукой окровавленный бок, командор кинулся к штурвалу. Он успел развернуть корабль, прежде чем на него обрушился второй залп, уже с «Толедо», и на этот раз повреждения оказались минимальными. Испанец приближался. Вражеские канониры перезаряжали пушки, а матросы столпились у левого борта с абордажными крючьями наготове. Норрингтон вновь крутанул штурвал, и «Элизабет», совершив поворот оверштаг, оказалась в более выгодном положении, чем была прежде. Однако, без прежней маневренности, они все равно не смогли бы уйти далеко. Командор, впрочем, и не собирался спасаться бегством.

- Правый борт, орудия к бою! – крикнул он что есть силы.

И его команда была услышана. Оставшиеся в живых офицеры живо наводили порядок на борту, жестоко пресекая панику. «Элизабет» дала залп, не слишком мощный, но достаточно эффективный, чтобы на некоторое время задержать приближение противника и собраться с силами. Похоже, их судьба была предрешена, поскольку на помощь «Толедо» спешил еще один фрегат. Оглянувшись вокруг, Норрингтон узрел тонущую «Британию» и «Стремительный», который оказался в настоящем капкане. На секунду им овладело отчаяние, но всего лишь на секунду.

- Перезарядить орудия! Залп по моей команде!

Последняя жалкая попытка дать отпор. Но ее необходимо было сделать, чтобы потом погибнуть с честью. Вражеские корабли неотвратимо приближались. Будто стальные челюсти в смертельном оскале.

Но в этот момент, черные крылья ангела мелькнули перед уже приготовившейся к гибели командой «Элизабет». «Черная Жемчужина» стремительно и гибко вклинилась между ней и испанцами, дав мощный бортовой залп. Испанцы не замедлили с ответом, но пиратское судно двигалось с такой невероятной скоростью, что залп пропал впустую, а «Жемчужина» вырвалась на волю лишь со слегка поврежденным рангоутом. Не теряя времени, «Жемчужина» развернулась и устремилась навстречу испанцам.

- Он с ума сошел! – прошептал Уилл Тернер, неведомо как оказавшийся подле командора, - Что он делает?!

Создавалось впечатление, что пиратское судно шло на таран. Испанцы с двух сторон зажимали «Жемчужину» в клещи, но, извернувшись словно угорь, она проскользнула между ними, и словно бы взорвалась залпами с обеих бортов. Разозленные донельзя испанцы открыли ответный огонь, но поздно. Окутанная дымами, «Жемчужина» безмолвным призраком мелькнула у них перед носом, и, не видя противника, испанские суда в течении нескольких минут яростно обстреливали друг друга.

Только теперь Норрингтон сумел по достоинству оценить невероятные, фантастические качества этого удивительного судна.

- Бог ты мой! – Уилл ошеломленно помотал головой, - Я и не думал, что Гиббс на такое способен!

- Это не Гиббс, - хрипло пробормотал командор.

«Жемчужина» была уже совсем рядом. Джек стоял на капитанском мостике, вполоборота к ним. Стоял в своей обычной небрежной позе, слегка подбоченясь, и его темный силуэт четко выделялся на фоне невероятно голубого неба, припорошенного пороховым дымом. Он вдруг обернулся и встретился взглядом с Норрингтоном. Секунду они глядели друг другу в глаза. Так, словно на всем этом огромном пространстве их было только двое.