Проводив Маргариту до дверей, я нырнул в лифт, а когда выходил – на стене кабины красным фломастером было написано: Рита + Маргарита = 0.
Сапоги – все, что осталось от первой любви, – самое яркое впечатление.
Что бы было, что бы было,
Если б ты была Людмила?
Я Руслан, а ты Людмила.
В третьем классе… (возвращаясь обратно, с двумя пересадками в метро, я представлял, что бы было, дай нынешние знания, возможности, энергию нам, третьеклассникам. Строил воздушные замки).
Что бы, блин, с тобою было?
Как бы в дальнейшем сложилась моя, сложилась твоя судьба? Впрочем, судьба – та же история, а история, как учили на уроке истории в десятом классе, не имеет сослагательного наклонения. Пройдет около года, прежде чем историю на моих глазах начнут сослагательно наклонять. Возвращаясь от Маргариты, я и представить не мог, что существуют такие сексуальные отклонения. Следуя «исторической» логике, мы могли в третьем классе трахаться с Риткой в подъезде как кролики:
– O-о! Mein Got!
– Да!.. Да!.. Да!..
– Das ist fantasтиш!
– Следующая станция – «Новые Черемушки». – Выскакиваю из вагона. Двери захлопываются, отсекая все, что не успело за мной. Состав трогается, увозя частицу меня, Ритку, Риткино «Да!..» в Новые Черемушки.
Впервые промечтал свою остановку. Фантастика!
Но это не вся правда. В четвертом классе, несколько раз в пятом я приходил в бывший Риткин подъезд, и там, между вторым и третьим этажами, вставал на цыпочки, закрывал глаза и видел нас со стороны. Мы были почти одного роста.
В конце пятого класса я снова влюбился.
Прав был младший лейтенант Шпак, когда колол меня на лифты:
– Двенадцатого января две тысячи первого года…
Небольшая неувязочка со временем, но если бы он доказал, что времени нет, или оно субъективно, или имеет разную скорость – расколол – абсолютно прав. А все потому, что в негласной полемике Гераклита с Парменидом (говорю исключительно о проблеме времени) мои симпатии на стороне последнего. Последователя Гераклита не расколол бы.
– Двенадцатого января две тысячи первого года…
– Меня не было.
– Двенадцатого января две тысячи первого года…
– Я здесь ни при чем.
– Двенадцатого января две тысячи первого года…
– Не знаю… я находился в другом месте…
– Двенадцатого января две тысячи первого года…
– Не бейте! Я все скажу!
Чистосердечное признание.
Оглянешься по сторонам, а признаваться-то не в чем. Все и так на ладони:
Вот человек,
Видим, как на ладони.
И ты для него видим, как на ладони.
Пирамида, возносящаяся к небу,
И там, в небе,
На ладони человека – солнце.
Я улыбаюсь солнцу,
И слезы текут по щекам моим.
Все как у всех. Разве что оговорить себя:
– Двенадцатого января две тысячи первого года, будучи в нетрезвом состоянии, используя тупой тяжелый предмет, предположительно лом, я разворотил железные двери лифта и, проникнув внутрь кабины, сделал пролом в стене. После чего, разбив лампочку, скрылся с места преступления.
Младший лейтенант Шпак стал старшим лейтенантом.
Старший лейтенант Шпак стал капитаном милиции.
Капитан милиции стал майором внутренних дел, —
Я улыбаюсь солнцу,
И слезы текут по щекам моим, —
подполковник милиции Шпак растаял как мираж.
Но тут же младший лейтенант Шпак возник на горизонте – пространство откликается на любую игру. Возле торговых палаток началась суета.
От взгляда лейтенанта желтел зеленый лук.
– Разрешение на торговлю?.. Товарные накладные?.. Регистрация?..
За младшим лейтенантом следовал старший сержант.
Бабульки, безо всякой уплаты налогов торговавшие укропом и зеленым луком, во избежание грозящих кар и штрафов, рассеялись по лицу земли; их осторожные проклятья были почти неслышны – они не имели финансового обоснования, то есть смысла. Остальные работники малого бизнеса зашелестели бумагами, пробуя договориться.
– Разрешение санитарно-эпидемиологической службы? – набивал цену младший лейтенант.
Золотая цепь, толщиной в палец, сияла на груди старшего сержанта. Видимо, устав от жары, он забыл про Устав, расстегнув синюю форменную рубашку на четыре верхние пуговицы. Несмотря на сияние, исходившее от груди сержанта, получалось, что с ментами договориться проще, чем с санитарно-эпидемиологической службой. Неожиданное открытие заставило меня задуматься: брюшной тиф, чума, птичий грипп, – впрочем, ничего серьезного я не надумал. Мыши – брюшной тиф, крысы – чума, птицы – птичий грипп. При чем здесь санитарно-эпидемиологическая служба? Крыс стало значительно больше, что есть, то есть. Бывает, идешь ночью от метро, опасливо озираясь по сторонам, а они перебегают дорогу, не обращая на тебя никакого внимания, или шуршат в мусорных баках, как бомжи. Ты тоже стараешься не обращать на бомжей никакого внимания – своеобразный карантин, – шуршат себе, и пусть шуршат. Главное, не соприкасаться, не замечать. Карантин давно стал повальной эпидемией, как солипсизм – основой современной идеологии: что видишь в данный конкретный момент, то и существует, ничего другого нет.
– Есть только то, что мы вам показываем! – Одна звезда, две звезды, три звезды, четыре звезды, пять звезд; по нарастающей. Нам показывают пять вариантов существования. Самый ослепительный – пятый вариант.
– Смотрите! Мы вам показываем все, что есть! – Множество ракурсов, неожиданных режиссерских решений, блестящих комментариев.
Хорошо, если ты при этом, замечтавшись, смотришь куда-нибудь в небо и ничего не слышишь, – есть только небо, ничего другого нет.
– Обратите внимание на небо. – Кто-то настойчиво дергает за рукав. – Обратите внимание на небо!
Ты оборачиваешься на голос и видишь все что угодно (как правило, располагающую улыбку, внимательные глаза), но только не небо.
– Ни облачка!.. Обратили внимание?
Действительно, на небе ни облачка, вспоминаешь ты, тебе говорят правду, собеседнику можно доверять. Но, покуда тебе говорят правду, тебя лишают возможности, задрав голову, смотреть куда-нибудь в небо. Тебе предлагают другие возможности: стать старшим лейтенантом, если ты младший лейтенант; капитаном милиции, если ты старший лейтенант; майором внутренних дел, если ты капитан милиции. Чтобы стать старшим лейтенантом, если ты младший лейтенант, нужно честно нести свою службу.
– Что ты мне суешь? – возмущается младший лейтенант. – Это же контрафакт чистой воды!
– Какой такой контрафакт-мантрафакт? – возмущается черный от загара азербайджанец. – Ты вныматэльна сматры!
Смотришь на них внимательно и понимаешь – случайностей не бывает, – у этих двоих не было ни одного шанса избежать друг друга. И дело не в том, что каждое их слово, любой их жест предсказуем, что во всем виден механизм, в едва уловимом движении весь пройденный путь. Не надо ходить к гадалке, чтобы сказать: что было, что есть, что будет, чем сердце успокоится; на какой сумме остановятся. В данной ситуации вместо денег – хозяин палатки торгует фруктами – будет взиматься натуральный оброк.
Смотришь на них внимательно и понимаешь – спирали их ДНК еще до рожденья переплелись.
– Но это невозможно! – возмутится, если узнает об этом, младший лейтенант Шпак.
И тогда я… но он никогда не узнает… и тогда я с горькой улыбкой отвечу:
– Если бы это было невозможно!
