Наконец к раннему утру поток мыслей начал отпускать Дина. Одна за другой, уходили тревоги и сомнения, и он снова стал самим собой – человеком, который никогда не думает наперед. В конце концов, где бы он был, если бы умел предсказывать последствия? С братом и отцом. А он похож на щеголя из их нового круга общения? Это уже сомнительно.

Причина ухода его мыслей заключалась только в том, что ему хотелось спать. Адреналин от бешеной стрельбы и гонки давно израсходовался, мышцы ныли от того, что ним некуда было деть полученную энергию, так что она вылилась в легкую дрожь конечностей. Глаза закрывались, и лишь когда машина сильно вильнула, Дин понял, что пора остановиться.Впереди не виднелось ни одного мотеля, как и ближайшего города. До отца и брата было больше суток непрерывной езды, что означало двое, а то и трое, учитывая его состояние. У Дина почти не было денег, зато был один лишний пассажир. Он не взял ничего из своих вещей, но кое-что валялось в спортивной сумке за заднем сидении – привычки, и только привычки порой спасают жизнь, даже если получены они из-за того опыта, что не хотелось повторять. Наконец, когда стало совсем невыносимо ехать в темноте, да еще и в полной тишине, потому что Кастиэля он будить не хотел, было слишком для человека его степени усталости. Он съехал с трассы в лесок, по накатанной колее заехал за кусты так, чтобы с дороги не было видно машину, и выключил фары. Как можно бесшумнее разложив сидение – изначально в Импале не было такой возможности, но Дин поставил когда-то очень давно. Когда спать, кажется, в машине было нереально – он лег так же, как недавно подсказал лечь Кастиэлю. Он думал, что сон придет мгновенно.

Но, как всегда бывает, даже в самой крайней степени усталости тяжелые мысли мешали заснуть. Его глаза привыкали к темноте, и в скором времени он смог различить лицо Кастиэля, что спал спокойным сном на другом кресле. В конечном итоге человек имеет свойство переставать удивляться тому, что уже случилось, потому что исправить прошлое он не в состоянии. Да и не был виноват Дин в том, что Кастиэль увязался за ним. Дай ему шанс пережить тот день снова, и он все равно нанес бы тяжкие телесные немцу, пошел в психбольницу и вытащил человека из петли. Это не подлежало никакому сомнению, конечно, но все же тихое сомнение скреблось изнутри – а так ли вообще он поступил, а может, был иной шанс. И он снова возвращался к утру, снова вспоминал, пока не понял в предрассветный тихий час, что проблема этого дня была совсем не в этом дне. А в том, как жил Дин Винчестер до того.

Наконец сон сморил и его.

***

Кастиэль проснулся, когда еще во сне понял, что его не будит громкий сигнал по общей системе оповещения. Наоборот, вокруг стояла удивительная тишина. Она была приятна для Кастиэля, как шум улицы. Он вспомнил все, что случилось прошлым днем – это было самое лучшее, что с ним когда-либо случалось. Кастиэль никогда не чувствовал себя таким живым. Он лежал, свернувшись клубочком, но это не помогало ему согреться. Холод – вот, что мешало ему и дальше лежать без осознания того, что кто-то имеет власть и над его утром. Где-то запели птицы. Ничего прекраснее Кастиэль в своей жизни не слышал, ведь фильмы никогда не оставляют внимание на простых звуках. Он открыл глаза, пытаясь прислушаться, но вместо этого случайно переключил свое внимание на Дина. Кастиэль не сомневался, что Дин из хороших людей, а потому мог спокойно смотреть ему в глаза и на него вообще. Он с любопытством обнаружил, что Дин удерживает правой рукой рукоятку пистолета, который уж точно Кастиэлю знаком, ведь фильмов про бандитов было больше всего. Он задумался, можно ли счесть Дина бандитом просто потому, что у него есть «пушка». Это смешное слово очень подняло Кастиэлю настроение, и он хотел сесть.

Но если бы он сел, он бы не видел так хорошо лица Дина. А мог ли он вообще вставать без приказа? То, что он сейчас ехал вместе с Дином, делало именно Дина тем, кто должен говорить Кастиэлю, что и как делать. Но если он спал, то как быть Кастиэлю? Раздираемый противоречиями, Кастиэль снова лег на бок, подбородком прижавшись к чуть вогнутому краю сидения. У него не было теплой куртки, как у Дина, и тем более босые ноги легко замерзали, так что Кастиэлю снова пришлось искать способ абстрагироваться.

Поэтому он взял свою тетрадь и фломастер за неимением ничего другого. Ему пришлось сесть, потому что лежа он рисовать не мог, и сложить ноги под себя, одновременно и согревая. Он не касался фломастером бумаги до тех пор, пока не нарисует образ Дина так же, как и розы в своей голове. Он предавался этому с таким удовольствием, что перестал ощущать даже прохладу утра. Птицы пели все громче и громче, и Кастиэль не смог бы вспомнить момента в своей жизни ярче, даже если бы очень захотел.Он подбирал оттенки, сложив руки на тетради, пока не понял, что оттенков в Дине тысячи. От смуглого телесного до рыжих веснушек, которые так нравятся Кастиэлю. Ему все еще нравится смотреть на Дина. Он точно не роза, потому что в розе, помимо колючек, есть еще и прекрасный цветок, а у Дина вместо этого очень большой невидимый щит. Кастиэль представил цветок в виде щита и колючек, после чего улыбнулся. Образ был так сложен, что Кастиэль потратил часа два, без всякой бумаги наслаждаясь идеальными линиями, которыми он рисовал в своем воображении. Дин был образом из неправильных, неровных линий, но вместе они неожиданно превращались во что-то очень живое, стоило добавить им красок. Окна машины давно запотели, так как собой Кастиэль нагревал все маленькое пространство.

Это только тот, у кого есть в жизни представления о целях, может о чем-то жалеть. У Кастиэля их не было, потому что он и не знал, зачем живет. Он даже не спрашивал, просто жил, и потому быть здесь для него было так же естесвенно, как оказаться снова в больнице. Нет, он конечно бы туда не хотел и, наверное, если бы Дин оставил его где-нибудь, еще долгое время оставался на свободе, прежде чем вернулся. Заскучал бы и по Гарту, и Барону, и маленьким девочкам, и так или иначе вернулся, потому что несправедливо лишь ему получить свободу. Они, конечно, не так умны, как сам Кастиэль, и контролируют себя еще хуже, но они все равно люди и имеют право на такое утро.

Когда Кастиэль осознал, что он не может подобрать цвет для веснушек, он забрался на кресло повыше и склонился к лицу Дина. Смешными пятнышками чуть светлее тона кожи они то тут, то там целыми гроздьями покрывали щеки, нос и даже задевали верхнюю губу. Интересно, чем больше веснушек, тем добрее человек? Кастиэль не был в этом уверен, но он никак не мог поверить, что такое чудо никак не ощущается при прикосновении. Он погрел собственные руки, не жалея, чтобы Дин его пугался, проснувшись, после чего осторожно протянул руку и прижал кончики пальцев к самым большим скоплениям на щеках. Они действительно совсем не ощущались. Но нарисовать их даже в своем воображении было невозможно, потому что если бы Кастиэль нарисовал и их, в Дине не осталось бы ничего, что он мог бы разглядывать так долго.

Поэтому он перестал рисовать, свято уверенный, что видел весь образ Дина целиком.

***

Дин проснулся, когда в машине стало совсем невозможно находиться. Жаркое летнее солнце наконец вышло из-за деревьев и светило на машину почти час. Дин открыл глаза и обнаружил, что Кастиэль все так же смотрит на него. Кастиэль был бледен, но упрямство в нем пока побеждало. Стоило Дину двинуться, как он едва не получил тепловой удар – в машине было не открыто ни единого окна. Он хотел спросить Кастиэля, раздражаясь, однако понял, что это глупая затея, ведь Кастиэля никогда не учили открывать окна в машинах. Он тут жде рванул свою дверь, впуская воздух не менее теплый, после чего, стаскивая куртку, обошел машину и открыл дверь Кастиэля. Парень не соображал ничего, впервые подвергшись влиянию такой температуры. Он даже не смог удержаться за Дина, тут же падая на ослабевших ногах.

- Почему ты не вышел из машины? – только и спросил Дин, потому что уж это точно было выше его понимания. – Какого черта, Кас? – сам того не замечая, он назвал парня сокращенным именем. Это подействовало лучше тени. Кастиэль моргнул и, поморщившись, поднял на него взгляд. Он не смог ничего сказать, потому что не был, подобно Дину, предостережен сном от отчаянной жажды. Хуже всего было то, что в машине у Дина не было ничего, кроме ящика пива, и то раскаленного. Кто знает, не станет ли от него хуже тому, кто всю жизнь просидел на таблетках. Он оставил Кастиэля в тени деревьев. Прошлым вечером он не видел, в каком месте вообще остановился, но предполагал, что если есть лес, значит река тоже должна быть, особенно учитывая такую удобную колею для съезда с дороги. Он вернулся к Кастиэлю, чтобы сказать, куда он ушел, когда обнаружил, что Кастиэль реагирует как-то слишком странно. Он сжался, как, бывает, ребенок перед наказанием, которого он не заслужил, но уже знает, что не избежит. – В чем проблема? – спросил он уже мягче,садясь на траву рядом. Подул хоть какой-то ветерок, но без реки не было никакого шанса избежать перегрева – они его уже заработали.