- Ага, - кивнул Сергей с дымящейся чашкой в руке. - Большинство писем - начала девяностых. Их никто так и не передал.

- Понятно, - протянула Елизавета Михайловна без особого энтузиазма. - Прочитай, пожалуйста. Я не хочу идти за вторыми очками.

Я покорно распечатал конверт и достал тёмно-жёлтый листок, в котором на просвет можно было разглядеть опилки. В левом верхнем углу чернел герб Советского Союза, сразу под ним - 'Следственная коллегия по Городецкому району Горьковской области'. Справа значился адресат - Е. М. Рукосуева. Я чуть не прыснул, когда узнал её фамилию, но сконцентрировался на тексте. По мере чтения лицо моё, судя по всему, вытянулось и Лизавета Михайловна решила, что письмо не такое уж и скучное.

- Что там написано? - спросила она громче, чем я ожидал.

Я ещё раз перечитал текст и убедился, что мне не показалось.

- Двадцать седьмого декабря 1991 года вам было велено явиться в Городецкий суд, - сказал я, подняв брови. Сергей подавился чаем и нагнулся, чтобы посмотреть на листок.

- А ну дай сюда, - учительница протянула руку. Я передал бумажку.

Елизавета Михайловна прочитала текст, сузив глаза до двух тонких щёлочек. Мы с Сергеем вновь обменялись взглядами, а затем уставились на неё. Закончив, она сложила листок вчетверо и положила на стол. Морщины на её лбу приняли ещё более заметные очертания, в то время, как глаза нашли что-то очень интересное в замысловатом рисунке скатерти.

- О чём это они? - я, наконец, собрался с силами спросить. Сергей так и не опустил чашку.

Елизавета Михайловна поначалу не отреагировала никак, но через несколько секунд будто бы вернулась в реальный мир. Её взгляд пробежался по нашим рукам, как если бы она ожидала увидеть их одну на другой сложенными на столе. Затем она осмотрела нас строгим и внимательным, но несколько отстранённым взглядом.

- Мне очень тяжело об этом говорить, - наконец, произнесла она так, будто сердясь на себя. - Тогда сгорела школа и нас всех вызывали.

Я взглянул на Сергея. Он грустно кивнул и уставился в чашку. Старая учительница пожала плечами.

- Но это всё в прошлом. Так расскажи мне, что ещё вы нашли в этом старом почтовом отделении. Да бери ещё пирожков, пока тёплые.

Расслабленный тон Елизаветы Михайловны меня немного успокоил. Я взял пирожок и проглотил половину прежде, чем ответить.

- Там полно писем. Газеты всякие, журналы старые. Чьи-то следы.

- Ага, - кивнула учительница и поинтересовалась. - Кому ещё почта не дошла?

- Да почти всем! - я пнул сумку около стула. - Серёгиной маме была, Лизе из первого

дома. Уже отнесли. Мне ничего не приходило, правда. Елизавета Михайловна кивнула и спросила.

- И Черненко тоже, Александру Семёновичу?

- Наверное, - я пожал плечами.

- А ещё кому?

Я поднял сумку с пола и открыл её.

- Черненко есть, Кирдыкиным есть, дяде Паше есть, Юльке Сербовой есть, - начал перечислять я.

- Я как раз к Черненко собиралась, - сказала Елизавета Михайловна. - Могла бы передать.

- Так и мы тоже, - я кинул взгляд на Сергея. Тот вздрогнул. - Собирались. Да?

- Ага, - кивнул Сергей и добавил уверенно. - Всех обойдём.

Учительница заметно помрачнела. Я положил письма обратно в сумку.

- Ну мы это... пойдём мы. Да?

- Ага! - согласился Сергей.- Мы пойдём.

Мне почему-то стало жутко. Я отодвинул стул задней частью коленей, для которой ни в одном языке мира нет отдельного названия, и встал.

- Так вы даже чаю не попили. - возразила Елизавета Михайловна.

- У нас времени нету, - я издал неуверенный смешок и махнул рукой. - Да?

- Да-да, - поддакнул Сергей и поднялся вслед за мной. - Столько домов обойти.

- Ну, вы держите меня в курсе, - сказала Елизавета Михайловна, не вставая.

- Конечно, - сумка в моей руке задрожала.

Мы поблагодарили Елизавету Михайловну и вышли на улицу. Поднялся ветер, вокруг нас снег закружился вихрем. Следы редких автомобилей на дороге исчезли, как и тропинки к домам. Над крышами изб появился белесый дым - народ начал топить печи к вечеру.

- Чего это она? - спросил я, когда мы отошли.

- В каком смысле? - Сергей нахмурил брови.

- Спрашивает. - я уточнил многозначительно.

- Откуда я знаю?

Я задумался на секунду о том, что делал Миша в тот момент. Мне подумалось, что он лежит дома и смотрит в потолок. Или бежит по лесной дороге в Аксентис, чтобы успеть на автобус до города. Там он пойдёт домой к родителям, вновь устроится помощником юриста и его снова выгонят.

- Интересно, а что Миша... - начал было я, но Сергей перебил меня.

- Да вон он. - его палец указал на фигуру вдалеке. - Расслабиться решил.

11

Пробежав достаточное, по его мнению, расстояние, Миша решил подумать. Ходить из дома в дом и спрашивать всех подряд было глупо. Поэтому следовало выбрать наиболее посещаемые дома и попытать удачу там. Один из таких, жёлтый номер восемнадцать, как раз виднелся впереди. Чуть ниже всех остальных, он сверкал новенькой шиферной крышей, большая часть снега с которой съехала и образовала на тропинке высокий сугроб.

Этот дом посещало довольно больше количество мужчин со всей округи для того, чтобы приятно провести день, вечер или утро - как повезёт. Хозяйка заведения, Юля Сербова, обладала разносторонней репутацией в округе. Репутация эта разделялась исключительно по половому признаку.

Миша подошёл к тёмно-коричневой двери и занёс руку для того, чтобы постучать, но кто-то уже поворачивал ручку на той стороне. Когда дверь открылась, перед Мишей предстал деда Ваня. Он усердно пытался застегнуть вторую подтяжку под тяжёлым пуховиком. Его небритая физиономия светилась ухмылкой. Миша скривил рот.

- Деда Вань, ты-то чего тут делаешь? - укоризненно сказал он. - У тебя же жена есть.

- Жена женой, - прошепелявил старик назидательно, придерживая штаны. - А жизнь

идёт. Французы говорят - "карпе диём!"

И, поправив пролетарскую кепку на голове, заковылял в сторону дома.

- Французы говорят - 'шерше ля фам". - проворчал Миша ему в спину и вошёл.

В жилой комнате царил бедлам - разбросанные повсюду вещи формировали невысокие пригорки, грязная посуда росла вверх сталагмитами, на полу слой пыли позволял выращивать неприхотливые сорняки.

- Иду-иду, - проворковал из-за ширмы в соседнюю комнату хриплый голос.

Миша нашёл стул почище, осмотрел все его поверхности с небывалым пристрастием, и только после этого сел. Вскоре в комнату вошла Юля. На ней, довольно упитанной женщине лет около сорока, старый спортивный костюм тёмно-синего цвета выглядел довольно неряшливо. У неё на руках сидела дочка лет трёх, с книжкой в руках.

- Ой, Мишка, - обрадовалась Юля. - Каким это ветром тебя занесло?

- Да вот, мимо шёл, - со смущённой неуверенностью ответил он и достал розовый

блокнот.

- Ну правильно, правильно, - согласилась та, сев напротив. - Что, проблемы в личной

жизни?

Открыв рот, чтобы решительно возразить, Миша задумался. Его и правда беспокоили проблемы в личной жизни. Только он пришёл решать их другим способом. Если вообще решать. Если вообще их.

- Муха валетит, - маленькая девочка показала пальцем на Мишин рот, который он тут же захлопнул.

- Как тебя зовут? - спросил он, улыбнувшись.

- Мафа, - сказала девочка. - Дай. Дай. Дай.