Так как всё заднее сиденье ломилось от алкоголя и еды, которыми мы запаслись на ближайшую неделю, поиск помощи были отложены. В тот момент, когда я намазывал на булку масло, чтобы положить сверху сыр, в свете габаритных огней машины мелькнула тень. Она легко выделялась на фоне белой штукатурки дома культуры. Запихнув хлеб с маслом в рот, я схватил банку пива, открыл дверь и перешагнул на крутой берег лужи.

Через несколько минут тень материализовалась в сгорбленную фигуру Витька, который трясся от холода, кутаясь в жалкие обноски дырявой куртки. Сам Витёк ни у кого никогда не вызывал сожаления ни видом, ни, так сказать, внутренним содержанием. И тогда нельзя было сказать, что он откуда-то шёл или вообще когда-либо жил. Его словно изрыгнуло на свет общественное представление о богом забытом деревенском алкоголике.

- Здорова, Витёк! - закричал я, размахивая банкой. - Будешь?

Он спешно доковылял до меня и выхватил пиво, не произнеся ни слова. Закинув руку в направлении открытого рта с рядом редких жёлтых зубов, он буквально вылил содержимое внутрь. Мне почему-то показалось, что теперь он плюнет себе на ладонь и пригладит сальные волосы. Но тот лишь смял банку и бросил под ноги.

- З-з-здорова, п-пацаны. - выдавил он и воровато огляделся. - В-вы чё тут делаете?

- Не видишь? Пьём. В луже застряли.

- П-понятно. - интересно, он заикался с рождения или это мы довели его нашей бурной

молодостью? - В-в-в...-

- Чего?

- В-валили бы вы о-отсюда. В-вот чего.

Он ткнул в меня корявым пальцем и заковылял в сторону темневшего позади магазина, прихрамывая на левую ногу. За долгие годы жизни в одной деревне мы привыкли к его особенному характеру. Я хотел бросить ему в спину что-нибудь, но ничего подходящего не оказалось. И в этот момент сзади вдруг раздался ехидный старческий смех, от которого я чуть не подпрыгнул - 'Э-хе-хе'. Передо мной на месте Витька материализовался деда Ваня в компании облезлой дворняги.

Деда Ваня Урусов, низкорослый татарин, в неизменной телогрейке с торчащей из швов ватой и пролетарской кепке, имел в распоряжении ещё меньше зубов, чем Витёк. Но, в отличие от последнего, законченным пьяницей не был. У деда Вани имелась лошадь, корова и молодая жена лет шестидесяти, что сразу поднимало его вверх по социальной лестнице. Хотя, как мы знали, ни машины, ни трактора у него не водилось.

- Здорова, дед Вань, - сказал я. - Ты откуда взялся?

- Здорова, здорова, - прошепелявил он и махнул рукой на большой дом справа от меня.

- От Андрейки иду. Думаю - вы, не вы? Чё, забыли, что тут лужа, што-ли?

Крутившаяся в ногах у старика собака по кличке Динка, видимо, перевозбудилась от встречи с незваными гостями. Она лаяла и прыгала, до того достав Деда Ваню, что тот пнул её со всего размаху грязным ботинком в бок.

- А ну пшла вон! - прошепелявил он и грозно сверкнул глазами.

Взвизгнув, Динка отлетела на метр и захромала прочь с выражением вселенской обиды на морде.

- Дед Вань, ты выпить хочешь или жизни нас учить? - из открытого окна крикнул Сергей, которому уже надоело сидеть в луже.

- А я чё, я ничё, - оправдался тот с характерным жестом и поднял со снега армейскую лебёдку. - Где тут у тебя цеплять?

В этот момент наше уважение к старику вернулось. Лебёдки в наших краях встречались нечасто и ценились не меньше трактора. Он прицепил один крюк к машине, а другой - к забору усадьбы внука Андрея, и затрещал старым механизмом. Передок с тусклыми лампочками показался из-под воды и пополз в сторону забора. Старые брёвна натужно

заскрипели и слегка подогнулись в нашу сторону. Через минуту машина оказалась на твёрдой земле. Светясь от радости, я достал с заднего сиденья пластиковый стакан и наполнил его хорошей городской водкой. Деда Ваня опрокинул его, словно воду, и вернул обратно.

- Вот это да. Вот это я понимаю - водка. - похвалил он, очевидно, отличив напиток по вкусу. - Ну, давайте, пацаны.

И, подхватив лебёдку, он зашагал в сторону дома, героически противостоя алкогольному шторму. Мы открыли двери машины, чтобы сесть внутрь, как вдруг я что- то услышал. Мне показалось, что вдалеке раздался сдавленный писк. В безветрии даже лёгкий шум разносится по всей округе.

- Ты слышал? - спросил я встревоженно.

- Что?

- Как будто кто-то стонет.

- Деда Ваня, что-ли? - ухмыльнулся Сергей.

Я шикнул на него и прислушался. Снова стало тихо, как в могиле. Вдалеке, у фонаря, ветер поднял снежинки и закружил в небольшом подобии смерча.

- Поехали? - предложил Сергей устало. Я молча согласился.

3

Отделение полиции административного центра под названием Аксентис находилось за ржавой железной дверью в подсобном помещении хозяйственного магазина и делило с ним склад. Так как большинство происшествий в округе ограничивалось бытовыми ссорами и мелкими кражами, а поджогами полиция не занималась, то бюджет выделялся из расчёта на двух человек.

Самой главной фигурой, грозой жалкого преступного мира окрестных деревень, являлся в то время капитан Владимир Владимирович Комаров. Возрастом чуть больше сорока пяти, он старался держать себя в форме, преимущественно вертикальной, и наводил благоговейный ужас на местный криминалитет.

Утром шестого января в крохотную секретарскую комнату вошла старший прапорщик Зинаида Семёновна Протопопова, своим присутствием ознаменовав начало рабочего дня. В комнате примерно три на четыре метра, потолок которой вздымался до невероятных высот, помимо Зинаиды располагался небольшой стол, старый протёртый стул, торшер с зелёным плафоном, времён НКВД, и громоздкий холодильник 'ЗИЛ' с знаменитой автомобильной ручкой.

Холодильник стоял в вентиляционном проёме заподлицо, будто бы созданный специально для этого. Стены помещения, помимо газет, заменявших обои, обросли старыми календарями с изображениями различных натюрмортов, знаменитых советских зданий и пейзажей.

В шести случаях из семи первый звонок сообщал о пожаре из-за неосторожного обращения с огнём в состоянии алкогольного опьянения. Зинаида переводила его на местных огнеборцев громким криком 'Ноль один пожарная!' и нокаутом трубки о телефон. Затем шли сообщения о драках, кражах, поножовщинах и прочих бытовых преступлениях.

Тот день должен был запомниться Зине как первый за всю её многолетнюю карьеру, когда в полицию Аксентиса позвонили с сообщением об убийстве. Она по обыкновению поставила чайник на старую электрическую плитку без корпуса, временами искрившую, и положила в чашку чайный пакетик, бывший в употреблении раз пять или шесть. Телефон затрещал.

- Олё, - пробасила она с нажимом, стоя перед столом и нетерпеливо топая ногой в ожидании крика - 'Пожар!'.

- Сегодня, - произнёс возвышенный мужской голос, напомнивший ей интонации Левитана с объявлением о начале Второй Мировой войны. Первое слово он сказал так, словно на нём должно было закончиться предложение. Но через несколько секунд сообщение продолжилось. - Около пяти утра!

После этого снова наступила пауза. Зинаида недоверчиво посмотрела на трубку и опять приложила её к уху.

- В доме культуры 'Скотник' деревни Ближневехи, - она на мгновение представила себя в объятиях мужчины с таким красивым голосом. - Был обнаружен труп. Молодой девушки на вид.

Паузы и словосочетания показались бы ей неестественными, если бы она могла выговорить такое длинное слово. Но голос продолжал.

- Около двадцати двух. Лет. Волосы светлые. Одета! - на последнем слове он даже немного прикрикнул.