Повозки!

Огромные, много больше предыдущих, спускались с облачного неба.

Если первые принесли панцирных убийц, какие же чудовища водятся в подобных громадинах?

Не покажется ли участь забияки Тхута милее уготованного им?

Повозки опустились, из черного, как пасть утыря, нутра вышли безволосые.

Твердых панцирей не было на уродливых телах. Вместо них – легкие, как вычиненная шкура покрывала. Синие, словно глаза первой красавицы племени длинноухой Боэты.

Вышедшие закричали, отдавая приказы.

Панцирнотелые забегали по деревне, поднимая выживших.

Сгоняя их, словно скот, к развернутым зевам огромных повозок.

– Иди, иди, длинноухий, пошевеливайся!

Великая Ма…

***

Мы даровали Мусе Писание и вслед за Мусой направляли других посланников. Мы даровали Исе, сыну Марьям, ясные знамения и укрепили его волю через Святого Духа. Но каждый раз, когда к вам приходил посланник с тем, что не по душе вам, вас обуяла гордыня и одних посланников вы объявляли лжецами, а других убивали.

Коран. Сура 2 (87).

(Пер. Крачковского)

Сотни глаз, устремленных на него. Эммануил чувствовал себя уставшим, очень уставшим. Сколько их было: насмешливых и сочувствующих, недовольных и понимающих, подозрительных и восхищенных. Сколько еще будет… будет как раз немного. Уже немного. Там, над головами, в недосягаемой глазу вышине, еще не среди звезд, но ближе к ним, плавал он – Ковчег. Завершение строительства, именно строительства – ведь это их дом – дело нескольких недель.

Сегодня, на встрече, глаза были понимающие с небольшой примесью восхищенных. Это понятно, на эти, последние перед полетом встречи, редко забредали праздные зеваки. Люди приходили, зная, ожидая, понимая, что хотят услышать.

И слышали это.

– Отриньте заблуждения, сомнения, страхи! – он начал тихо, но быстро возвысил голос до должных высот. Многие из сидящих в зале подали заявку на участие в полете. Несмотря на уже сделанный решительный шаг, их требовалось ободрить, кого-то успокоить, всех без исключения уверить в правильности решения.

Людям свойственно сомневаться.

Он – Эммануил – тоже человек.

Кто ободрит его, успокоит, утвердит в верности выбранного пути.

– Отриньте, они отравляют жизнь. Настоящую жизнь, ибо прошлое минуло, а будущее неведомо!

Тоже мне – ободрил. Будущее – неведомо. Ведомо! Еще как ведомо! И оно прекрасно!

– Отриньте прошлую жизнь. Прошлые неблаговидные, или благовидные поступки, грехи и достоинства. Прошлое – удел памяти. Пусть в ней и остается. Не важно, кем вы были, что делали или, наоборот, не делали. Отныне, с этой минуты, вы – новые люди, а если нет, так станьте ими! Хотели измениться – меняйтесь, хотели заняться новым делом – занимайтесь. Не держитесь за прошлое, оно лишь след, проблеск активности в коре головного мозга.

Получалось не совсем то, что задумывал. Всегда так – стоит начать говорить, и поток мыслей уже ничем не остановишь. Они цепляются, переходят, рождаются одна из другой.

Он говорит для них, а получается – для себя. Ободряет слушателей, самоутверждаясь в правильности собственного мнения.

– Отриньте прошлое, ибо оно – зло. Сомнения, страхи, воспоминания, которые заставляют страшиться – зло. Отриньте, бросьте их в топку новой, взлелеянной жизни. Пусть огонь распаляет в вас желания перемен! Если требуется – сожгите вещи. Напоминающие о зле, они – зло! Не раздавайте, раздав их – умножите зло. Сожгите! И обновленным, очищенным, свободным от прошлого и, так называемого, общественного мнения, начните новую жизнь. Голым и босым, без гроша в кармане, но жизнь, о которой вы так долго мечтали! Истинно вашу жизнь. Живите и наслаждайтесь. Ибо она – жизнь – одна!

***

Когда пришел к Нему Никитченко с подчиненными, спросил Он: «С чем пришел ты?»

«О, Учитель, – ответствовал старшина, – посевы сохнут, урожай скудеет, нужны советы твои».

Ответствовал Он: «Подите вон!»

Когда же пришел к Нему Гвана с подчиненными, спросил Он: «С чем пришел ты?»

«О, Учитель, – ответствовал старшина, – ткани кончились, станки ломаются».

Ответствовал Он: «Подите вон!»

И приходили еще восемь старшин, и всем говорил Он: «Подите вон!»

И последним был Сонаролла.

«С чем пришел ты?» – спросил Учитель.

«О, Всевидящий, я принес тебе свежего хлеба с последнего урожая и сладких лепешек, и новые ткани, рисунок которых радует глаз».

«Любимый ученик мой, – ответствовал Учитель, – ты один понял истину – И ВЕЛИКИЕ ИМЕЮТ СЛАБОСТИ МАЛЫХ».

Заветы. Глава 7, стих 3.

Сюда, в самое нутро одного из блоков Ковчега не долетали крики рабочих, звуки механизмов, лишь общий шум грандиозного строительства тревожил уши слушателей далеким нерасчленяемым гулом.

Секции, возведенные в сотнях ангарах по всему миру, соединяли в блоки. Потом их поднимут на орбиту, где специально обученные рабочие сыграют завершающий аккорд в грандиозной космической симфонии.

– Вот, – Руслан Шабровски провел загорелой рукой по матовой крышке двухметрового контейнера. – То, что заказывал – криогенная камера.

Эхо подхватило слова координатора и, играясь, разнесло их бесконечными ярусами сооружения.

Эммануил поежился. Не то, чтобы он опасался непрошенных слушателей, но все же…

– Опытный образец, – Шабровски нажал пару кнопок, едва заметная лампочка засверкала полукруглым изумрудом. – В течение долей секунды замораживает тело до ледяной статуи. Все предыдущие образцы, мягко говоря, не оправдали надежд. Жидкость, из которой на семьдесят процентов состоит наше тело, при низких температурах элементарно кристаллизовалась. Стенки клеток лопались – эффект бутылки с водой, выставленной на мороз.

Эммануил кивнул, отметив про себя – Шабровски заметно осунулся с начала проекта. Тогда – два года назад, это был брызжущий энергией, уверенный в себе холеный функционер. Сейчас перед ним стоял ссутулившийся мужчина с усталыми глазами и заметно посеребренной неухоженной шевелюрой.

– Эта, в теории, я повторюсь – в теории, решает данную проблему. Лабораторные животные выживали. Человек… тоже выживет – в теории, однако, останется ли он тем самым индивидуумом, личностью, которая легла в камеру – вопрос.

– Хорошо, – кивнул Эммануил.

– Хорошо! – вспылил Шабровски. – Ты называешь это хорошо! Ответь, скажи мне, сейчас, на кой черт тебе все это понадобилось!

– Ты один посвящен в секрет камеры, а так как не летишь с нами – он останется секретом.

– Решил завести новую моду – уходить от вопросов?

Эммануил подошел к камере, осторожно потрогал серую, холодную поверхность. Как же объяснить, воплотить в сухие слова, фразы, то, о чем он мечтал, что представлял, чувствовал…

– Понимаешь, я хочу, очень хочу увидеть идеальное общество. Дело всей моей жизни. Возможно, не знаю, в этом нечто от гордыни, тщеславия, но… я уже представляю его. Люди, освободившись от гнета зависти, оков борьбы за существование, страха перед будущим, да что там будущим – настоящим, когда отпадет надобность ежедневного, в прямом смысле, добывания пищи, канет в Лету опасение, что сосед, или друг, едва отвернешься, зазеваешься, воткнет нож в спину, когда родители не станут – не будет причины, смысла, изводить себя по поводу детей-подростков, задерживающихся на вечеринке… Ах, как я хочу его увидеть. Люди, свободные люди всецело посвятят себя самосовершенствованию, они отыщут, должны найти, истинное место человека, как вида, в этом мире. Не хищника, разрушителя, так называемого – венца эволюции, на самом деле венчающего лишь пищевую цепочку, а полноценного звена, проводника между материальным и духовным, сакральным и обыденным. Как представлю это – мороз по коже. А как представлю, что не увижу, свершится без меня, так и вовсе худо.