Тирль с хрустом откусил от яблока, поглядывая на длинную вереницу слуг своего брата. Хотя, вероятно, теперь ему следует считать их своими слугами, поскольку брат вот-вот испустит дух. Тирль знал, что должен чувствовать боль утраты от предстоящей кончины близкого человека, но не мог же он скорбеть против своей воли. Он был уверен в том, что брат пал жертвой собственной ненависти. Даже на смертном одре Оливер Говард только и твердил о том, как ненавидит Перегринов.

– Они сразу же попытаются наложить лапу на все, что досталось мне с таким трудом, – хрипел Оливер днем и ночью. – Тебе понадобится много сил, чтобы выстоять в борьбе с ними. Не подпускай их ни на шаг к тому, чем мы владеем, ведь я уже никогда не смогу позаботиться о том, чтобы они держались подальше от нашего добра.

В ответ на это Тирль предпочитал помалкивать. Такое впечатление, что все на свете сговорились считать его рохлей. Собственный брат не слишком уверен в его способности должным образом управлять имением Говардов. А уж Перегрины всегда потешались над ею мягкотелостью. Даже собственная жена…

Нет, эту мысль не стой г дальше развивать. Вот уже в течение трех месяцев, которые прошли с тех пор, как он покинул дом Перегринов, он предпринимал титанические усилия, чтобы выбросить из головы женщину, на которой имел глупость жениться. Несколько недель он провалялся в постели. Сильный жар и страшная боль во всем геле – результат побоев, нанесенных ему Перегринами без всякой причины, – едва не свели его в могилу.

В тот день, три месяца назад, сразу после того, как его подвергли таким жестоким пыткам, во время невыносимо долгой, мучительной скачки обратно в замок, образ жены неотступно преследовал его. Ему хотелось верить, что ее до глубины души возмутило то, как надругались над ним ее братья. Он знал, что временами она не доверяла ему, временами его не понимала, но был уверен в том, что она успела его узнать достаточно хорошо, чтобы унизительное обвинение в похищении ребенка показалось ей лживым и нелепым. Ее никто не сможет убедить в том, что он пал так низко.

Но когда он наконец добрался до места, спешился и заглянул в глаза Зарид, то у него не осталось даже тени сомнения – она поверила всем этим злобным наветам. Поверила, и стала одним из его обвинителей. Она жила с ним под одной крышей, проводила с ним вместе большую часть времени, но при этом знала его так плохо, что считала способным на гнусное преступление. Она думала, что он женился на ней только затем, чтобы еще сильнее раздуть пламя вражды между двумя семьями. В ее глазах он прочел, что ненависть заглушила в ее сердце ту любовь, которую она начала питать к нему.

Шло время, но Тирль, терзаемый и физической болью, и душевной, не забывал обиды, нанесенной ему Перегринами, и не прощал ее. Он бросился на выручку к ребенку, когда увидел, что на него собираются напасть, просто повинуясь какому-то неосознанному порыву. Этот поступок обернулся для него большими неприятностями, но в конечном счете, как позже догадался Тирль, спас ему жизнь. Тогда он действовал инстинктивно, не колеблясь и не задумываясь о том, что Перегрины так же отвратительны ему, как тем – Говарды.

Он отвечал на вопросы Лианы только потому, что впервые видел Перегрина, чье лицо не было перекошено злобой. Он видел, как она бросилась между ним и своим мужем.

А Зарид выступила вперед много позже, уже после того, как его невиновность была полностью доказана. Она заявила, что готова вернуться к нему. Да, теперь, когда он оправдан, когда выяснилось, что он не тот злодей, каким его выставляли, она готова была броситься ему на шею. Но теперь ему это не нужно. Она не верила в него, когда ей достаточно было только взглянуть на него, чтобы понять: он невиновен; она не верила, когда он говорил, что любит ее. Зато с готовностью поддержала наговоры своих братьев и разделила их ненависть. И во имя этой ненависти предала их любовь.

Тирль нашел в себе силы сесть на лошадь и продержаться в седле достаточно долго, пока не добрался до лагеря людей своего брата. Они доставили его домой в телеге, в полубессознательном состоянии, а там жена Оливера, Жанна, нянчилась с ним до тех пор, пока окончательно не выходила.

Хотя он чувствовал, что еще не полностью выздоровел. Ему нужны были для восстановления сил теплые солнечные лучи, свежий воздух, физические упражнения и еды побольше, потому что за время болезни он здорово похудел. Жанна уверяла, что всего через пару недель он будет как новенький. Но Тирль-то знал, что от пережитого потрясения, ему не оправиться никогда. Рана, которая осталась в душе, не заживет. И как же его, болвана, угораздило влюбиться в эту девчонку. И как можно было быть таким наивным глупцом, чтобы жениться на ней. Он надеялся, что любовь для нее имеет большее значение, чем ненависть. Боже, как он ошибался. В этой схватке ненависть одержала легкую победу, а любовь потерпела сокрушительное поражение.

Вот о чем он думал, привалившись к стене и нежась в лучах ласкового солнышка. И вдруг что-то знакомое почудилось в облике одного из прислужников брата; в том, как он орудовал шпагой, было нечто необычное. Этот подросток, как видно, не отличался особой силой, но был ловким и проворным малым. Это позволяло ему удачно парировать большинство нацеленных на него выпадов.

Внезапно Тирль выпрямился. Теперь он понял, что его насторожило. Никакой это не мальчик Это его собственная жена!

Его первым импульсивным желанием было повалить ее на землю и хорошенько оттаскать за волосы. Потом он оказался во власти другого желания – оставить все как есть. Но если кто-то из свиты дознается, что в их ряды затесалась девчонка – младшее отродье Перегринов, ей несдобровать Достаточно одного слова Оливера – и ее сразу же прикол ча:.

Он снова прислонился спиной к стене. Как ей удалось пробраться в замок Говардов? И как удалось так долго сохранять в тайне свой пол" Ведь ей приходилось жить в мужском обществе, и, вполне вероятно, спать в одной постели с юношами.

И снова он с трудом подавил в себе порыв отдубасить ее как следует. Черт бы побрал ее и все ее проклятое семейство!