Близняшки даже не успели осознать, что произошло. Яд оказался мгновенного действия, они умерли сразу, без страха и мучений.

Сестры безжизненными куклами упали на деревянный пол, глухо стукнувшись о него головами. Но им было уже все равно.

Мне показалось, что я еще различаю некую невысказанную мысль в глазах Петры, будто бы она очень хотела сказать мне нечто невероятно важное, но никак не успевала. Спустя мгновение взгляды сестер потухли окончательно.

Петра и Лиза лежали рядом, после смерти такие же близкие друг другу, как и при жизни. Их мертвые глаза были широко распахнуты.

И тут Адди, до этого молчавший, негромко сказал, и я расслышал каждое его слово:

— Им повезло. Есть вещи похуже смерти. Я проходец, я знаю, о чем говорю…

Я потерял счет минутам. Время будто остановилось. Я сидел на полу, баюкая тела девушек. Это продолжалось… долго. Потом я вышел из комнаты и убил обоих охранников, так и не успевших прийти в себя. Я перерезал им глотки и ничего при этом не почувствовал: ни сострадания, ни жалости, ни даже удовлетворения. Я просто сделал свое дело и вернулся в комнату. Адди — странный мальчик, сидел на кровати и игрался с двумя металлическими солдатиками. На три мертвых тела он не обращал внимания.

Я согнал его с кровати и аккуратно уложил туда сестер. Ошейники я так и не сумел с них снять: слишком хитроумный механизм. Но теперь уже все равно.

Весь, с ног до головы, я был перепачкан в крови Марты и охранников.

Я вытянул Марту за ноги в коридор. Негоже ей находиться в одной комнате с моими девочками. Пока я тянул тело, подол ее платья чуть задрался, открыв худые кривоватые ноги в дешевых чулках. Из кармана выпал какой-то предмет. Я даже не удивился, узнав свой переговорник, конфискованный вчера Кречетовым, а после выкраденный мной из холла. Тогда, связавшись с Мартыновым, я вернул прибор на место, дабы не вызывать подозрений, а с утра он так и остался в доме. Я сунул переговорник в карман, заметив, что устройство все это время было выключено.

Тело Марты я оставил подле второго охранника. Так, почти в обнимку, они и остались лежать.

Сестренки — хорошие, милые, умные девочки — мертвы, и ничего уже не изменить. Они были со мной, теперь их нет. Я остался один.

Я поднял «дырокол» и приставил его к виску. Я виноват и должен понести наказание. Лучше бы это мой труп лежал сейчас на кровати. Меня не жалко. Я старый, я многое повидал, мне уже все равно. Если бы только можно было что-то изменить.

Нет, сначала месть, и только потом позорное бегство в никуда. Я убрал «дырокол».

И некого винить в их смерти, кроме себя самого. Ведь мог же их спасти, мог! Нужно было что-то придумать, действовать как-то иначе, хитрее, находчивее. И Лиза с Петрой были бы живы сейчас.

До конца дней своих я буду прокручивать в голове этот день и искать варианты, снова и снова.

Адди, этот странный мальчик, считающий, что есть вещи похуже смерти и что все вокруг — лишь цирковое представление, а смерть — ловкий фокус, вызывающий сожаление, но не страх, все играл со своими солдатиками. Я даже слышал его команды, отдаваемые безмолвным оловянным подчиненным:

— Стройся! Шагом марш! Ать-два, левой! Ать-два, левой! Шире шаг! Слушай своего командира!

Я поневоле прислушался к его негромкому бормотанию.

— Мы пойдем с вами вперед, туда, где еще не ступала нога человека. Мы станем проходцами, откроем тропы, которые никто прежде не видел. Улыбайтесь, бойцы, вас ждет слава!..

«Проходец» — это слово я слышал уже несколько раз. Что оно означает? В чем тайна этого мальчика?

Мальчик между тем продолжал свой разговор с игрушечным солдатиком:

— Сила, сила, ее хватило с лихвой. Четверо пришли. Пятые хотели, но опоздали. Дело сделано. Мы играем, мы ходим тропами. Мы — проходцы. Я — проходец!

Эта речь его вызвала во мне странные ассоциации. Не похожа она была на обычное детское бормотание. Четверо пришли. Уж не о посольствах ли речь? Если так, получается, Адди каким-то образом повлиял на их появление здесь. Быть этого не может! Обычный ребенок, мальчишка, к тому же запертый в четырех стенах. Что он мог сделать? Ничего. Или все же мог? Ведь это его искал подселенец, замучивший сотни детей.

— Адди, подойди, пожалуйста, ко мне! — попросил я.

Мне в голову пришла одна догадка, и ее требовалось проверить. Мальчик послушно отложил солдатиков в сторону и приблизился.

Почему детей пытали?

— Ты боишься боли? — спросил я.

— Есть вещи похуже, — ничуть не удивившись, ответил он.

— Тебя пытали?

— Тело — это всего лишь кусок плоти.

Он говорил сейчас, как взрослый человек, повидавший жизнь.

— Сними рубашку, будь любезен.

Адди потянул рубашку через голову. Его худощавое тельце было сплошь покрыто старыми шрамами. Его не просто пытали, над ним издевались много часов, может быть, даже дней или недель. Казалось, не осталось ни одного кусочка на его теле, которого не коснулся бы инструмент неведомого палача.

— Кто это с тобой сделал?

— Дядя Дитти. Он сказал, так надо. Мне не было больно, только вначале. Зато потом я стал проходцем. Это забавно.

Невозможно! Или этот ребенок обладал полным иммунитетом к боли от рождения, или же дело было в чем-то ином. Я никак не мог понять суть.

Давая мыслям улечься, я подошел к окну и распахнул тяжелые ставни. Все четыре посольства из окна я увидеть не мог — они были расположены двумя перекладинами широкого креста, пересекавшимися в центре города, на той самой площади, где сегодня я стрелял в императора. Но край одного из энергокуполов я видел и отсюда.

— Адди, ты видишь светящийся купол?

Мальчик подошел к окну и без интереса выглянул наружу.

— Да, это они, другие. Я помог им найти ориентир. Когда небо почернело, они могли потеряться.

— Кто они? Хозяева посольств?

— Другие, не такие, как мы. Они хотели прийти к нам, я помог. Силы сегодня хватило, ее было много, очень много, и я помог им всем. Я мог бы и раньше, но только одним. Мне запрещали светить. Дядя Дитти запрещал. А сегодня я сделал все сам, без спроса. Меня не будут ругать? Я светил, показывал тропы. Они все нашли дорогу.

Все это звучало как самый настоящий бред. Вот только купола посольств в городе говорили об обратном. Адди, воспользовавшись тем, что кубы схлопнулись, каким-то образом почерпнул высвободившуюся энергию и открыл путь для хозяев посольств в наш мир. Именно так я интерпретировал его рассказ.

Теперь я понимал, что даже Костас, рассказавший мне про посольства, и сам знал о них не слишком много. Он не понимал технологии их появления, а эта тайна была ключом ко всему. Его не посвятили в секрет. Жорик искал ребенка самостоятельно. Иммунитет к боли, способность «светить» — вот что интересовало подселенцев. Возможно, эта способность как раз и проявлялась после пыток, и, чтобы отыскать одного, пришлось замучить сотни.

Бесчеловечно. Такое не может прийти в голову даже отпетому негодяю. Но для чужаков это оказалось в порядке вещей. Цель оправдывала средства.

Своим светом Адди показал «тропы» и открыл пути для прихода послов. Он показал дорогу чужакам в наш мир. И сразу четыре чужих мира теперь соединились с нашим. К счастью или несчастью, мир подселенцев проиграл. А больше четырех миров быть не может, так сказал мне Костас.

Я стоял посреди комнаты и не знал, что делать. Переговорник я все еще держал в руках, нервно щелкая переключателем туда-сюда. Адди вернулся к своим солдатикам. Энергокупола его не интересовали.

В один из моментов, когда переговорник оказался во включенном состоянии, сработал вызов.

Я приложил ухо к устройству и слушал. Некоторое время ничего не происходило, видно, с той стороны тоже ждали, но, так и не дождавшись ответа, не выдержали:

— Бреннер?

Голос показался мне смутно знакомым.

— Да. Кто спрашивает?

— Здесь Волков… ну, Вульф, вы помните?