Я жадно вчитывался в письма и в книги Николая Николаевича.
«Его не готовили ни к научной карьере, ни к должности врача, ни к проповеднической кафедре, – писал он об Альфреде Уоллесе, основном сопернике Дарвина («Гомункулус»). – У его отца было много детей и мало денег, и четырнадцатилетнего Альфреда Уоллеса отправили в Лондон обучаться ремеслу. Какому – все равно, лишь бы кормило.
Альфред сделался землемером.
Но не успел он ознакомиться со всеми тонкостями обращения с астролябией и землемерной цепью, как попал в ученики к часовому мастеру. И здесь он тоже не доучился до конца: его хозяин закрыл свою крохотную мастерскую. Тайна часового механизма осталась неразгаданной, а разобранные часы – несобранными. Уоллес научился только разбирать часы.
Искать новую профессию, снова учиться и учиться?
«Нет, хватит!» – решил Уоллес и опять зашагал по полям с астролябией, покрикивая на мальчишку, несшего пучок кольев.
Шагать по полям невесело, и вот для развлечения он начал собирать растения. Уоллес не сделался ботаником, не внес в науку о растениях ничего нового, не построил новой системы и не написал усовершенствованного определителя. Впрочем, он и не собирался соперничать с знаменитыми ботаниками. Он просто собирал цветы и, кое-как определив их, раскладывал по папкам.
Когда землемерие надоело, он сделался учителем. Но и это занятие не пришлось ему по сердцу: быть учителем оказалось еще скучнее. Лучше уж быть землемером, чем сидеть в классе и объяснять таблицу умножения. Уоллес вернулся к астролябии. Ему хотелось бродить по полям и лесам с чем-то в руках, но у него не было ни ружья, ни подзорной трубки, и в те годы он даже не знал, как их взять в руки. У него была только астролябия. И он таскал ее на себе и глядел в ее трубку, в которой отчетливо виднелись перекрещенные нити и кол с веселой рожей мальчишки вдали.
Вскоре астролябия опять стояла в углу, а ее владелец еще раз переменил профессию. Уоллес сделался подрядчиком и вместе с братом брал небольшие подряды на постройке железной дороги. Нельзя сказать, чтобы ему уж очень нравилось это новое занятие, но оно кормило. Вероятно, Уоллес так и остался бы подрядчиком, если бы не знакомство с Бэтсом.
Генри Бэтс был всего на два года старше Уоллеса. Он помогал отцу – чулочному торговцу, но все свободное время проводил, бегая по полям и лесам в поисках жуков. Жуков можно продавать торговцам коллекциями, и хотя это дело не столь доходно, как постройка железнодорожных будок, у него есть свои привлекательные стороны. Бэтс соблазнил Уоллеса, и тот тоже занялся ловлей жуков и ловил их с куда большим рвением и прилежанием, чем когда-то измерял поля или преподавал в школе.
Вскоре приятелям наскучили жуки ближайших местностей, и они стали поговаривать о том, что не мешало бы проехаться куда-нибудь подальше. «Ах, там, в Бразилии… Какие там жуки… Вот! – сжимал Бэтс кулак и показывал его Уоллесу. – Вот где стоит собирать, вот куда нужно ехать!» Зимними вечерами, когда жуки крепко спали, зарывшись в мох или спрятавшись под корой пней, Бэтс и Уоллес пересматривали карты и атласы и мечтали, мечтали, мечтали…»
Я цитирую это с удовольствием и печалью.
С удовольствием потому, что все это до сих пор живет в книгах Н. Н. Плавильщикова и не одного российского (и не только) мальчишку наставили они на какой-то иной более совершенный и интересный путь, а с печалью потому, что книги не уходят, и не стареют, стоят на полке, только автора нет. Не напишешь по адресу: Москва, Малый Товарищеский переулок, не зайдешь, появившись в Москве, в Зоологический музей МГУ. А это жаль. Именно Николай Николаевич учил меня парадоксам, стилю, философии, наконец.
Вот отрывок из «Очерков по истории зоологии»:
«Первым был сотворен… человек. Иначе Платон не умел рассуждать: человек – наиболее совершенное отражение мира идей (по учению Платона, вселенная двойственна: она объемлет два мира – мир идей и мир вещей, отображающих эти идеи; идеи мы постигаем разумом, вещи – чувственным восприятием). У человека три «души»: бессмертная и две смертных (мужская – мощная и энергичная и женская – слабая и податливая). «Эволюция» протекает путем деградации всех сортов этих «душ», причем допускается еще и «переселение душ». Животные – своеобразная форма «наказания» для людей. Люди, упражнявшие не бессмертную, а смертную часть своей сложной души, при втором рождении превратились в четвероногих. Те, которые «превзошли тупоумием своим даже четвероногих» и которые своим телом как бы прилипли к земле, оказались пресмыкающимися. Просто легкомысленные люди при втором рождении превратились в птиц. «Невежественнейшие и бестолковейшие» попали в новой жизни в воду и стали водными животными. Человек оказался родоначальником всех живых существ, и это неудивительно: по Платону, все живые существа – только совокупность несовершенных и разнообразных видоизменений человека».
11 октября 1955 года с другими известными советскими учеными (среди них – ботаник П. А. Баранов, биологи К. М. Завадский, М. Н. Навашин, В. Н. Сукачев, А. Р. Жебрак, Н. П. Дубинин, Н. В. Тимофеев-Ресовский, физики Л. Д. Ландау, И. Е. Тамм, В. Л. Гинзбург, И. Я Померанчук, Г. Н. Флеров, П. Л. Капица и многие другие) доктор биологических наук профессор Н. Н. Плавильщиков подписал «Письмо трехсот», обращенное к Президиуму ЦК КПСС. В письме этом резко критиковались научные взгляды и практическая деятельность академика Т. Д. Лысенко. В конечном счете, академику Лысенко, несмотря на прямую поддержку генерального секретаря КПСС Н. С. Хрущева, пришлось уйти с поста президента ВАСХНИЛ.
«Из месяца в месяц и из года в год, кроме короткого отпуска, – писал энтомолог О. Л. Крыжановский. – Николай Николаевич работал по 15–16 часов в сутки, переходя от ящиков с насекомыми к письменному столу, от рукописей к корректурам, а от них к приему посетителей. Возвращаясь домой, после короткого отдыха он снова садился за письменный стол и работал большую часть ночи».
Умер Николай Николаевич 7 февраля 1962 года.
Тингу в повести «Недостающее звено» не повезло.
Он вернулся домой с пустыми руками. Он не нашел черепа питекантропа.
Все мы в своих бесконечных поисках часто не находим того, что ищем.
«Тинг понюхал розовокаемчатую гвоздику – редкостной окраски цветок.
Гвоздика пахла нагретым сухим илом.
Полузабытая Ява вернулась.
Вот они, лесные чащи, грозди орхидей, прыгающие солнечные пятна на траве и стволах… Знойные отмели реки… Ямы, наполненные дождевой водой и комариными личинками… Голая верхушка вулкана… Лесистые холмы… Синие очки китайца… Один за другим вспоминались обрывки бреда. Слоненок на опушке… Шорох ящериц и гуденье ос на обрыве… Питеки среди бамбуков и веселой игры теней и солнца… Поляна… Детеныш, играющий с пряжкой ремня… Дюбуа говорил, что мой бред не стоит плохого зуба. Может быть! Но каждый день такого бреда не бывает. Я видел живого питека. И я рад, что мне пришлось пережить все это».
СОЧИНЕНИЯ:
Смерть и бессмертие. – Вологда: Северный печатник, 1925.
Бронтозавр. – М.: Гос. издат., 1930.
Чарлз Дарвин. – М.: Дет. лит., 1934.
Очерки по истории зоологии. – М.: Учпедгиз, 1941.
Недостающее звено. – М. – Л.: Детгиз, 1945.
Занимательная энтомология. – М.: Детгиз, 1960.
Кто-то на дереве. – М.: Дет. лит., 1968.
Времена года. – М.: Дет. лит., 1970.
Недостающее звено. – Новосибирск: Свиньин и сыновья, 2004.
Гомункулус: очерки из истории биологии. – М.: Дет. лит., 1971.
ЛИТЕРАТУРА:
Крыжановский О. Л. Памяти Николая Николаевича Плавильщикова (1892–1962) // Энтомол. обоз. – 1962. – Том XLI, вып. 3.
Смирнов Е. С. Памяти Николая Николаевича Плавильщикова // Сборник трудов Зоол. музея МГУ. – 1968. – Том 11.
Прашкевич Г. Два добрых слова об учителе. – Новосибирск: Молодость Сибири, 1989.
Плавильщиков Николай Николаевич // Биологи: биограф. справочник. – Киев: Наукова думка, 1984.
